Конъюнктурная любовь. Где находятся истоки антипольской политики Лондона
Одним из любимых развлечений польской прессы является перепечатка публикаций западных коллег, которые предсказывают Польше «великое будущее». Минувшая неделя не стала исключением: многие польские издания обильно цитировали статью известного британского журналиста Эндрю Нейла, призвавшего Лондон на страницах Daily Mail делать ставку на «становящуюся величественной Польшу».
«Возрождающаяся Польша имеет большое значение для Великобритании, — утверждает Нейл. — Каждый поляк знает, что польские летчики сыграли решающую роль в нашей победе над нацистами в битве за Британию. Теперь они знают, что Великобритания при Борисе Джонсоне первой согласилась с Варшавой в том, что Украина нуждается в серьезной военной помощи, чтобы противостоять вторжению Путина. Мы воспринимаем российскую угрозу так же, как и поляки. Более того, мы видим Европу так же, как и поляки».
Однако следует уточнить и то, что большинство поляков хорошо знают о сугубо конъюнктурной «любви» Великобритании к Польше, которая носит эпизодический характер на фоне обычно пренебрежительного взгляда Лондона на Варшаву. Так, в 1919 году член британского имперского кабинета, южноафриканский премьер Ян Смэтс называл поляков «прирожденными рабами».
А британский лорд Эдгар Винсент д’Абернон в начале августа 1920 года, когда красноармейцы подступали к Варшаве, заключал, что поляков следует «египетизировать», а над «польской голытьбой поставить английских или французских надзирателей, которые смогут навести порядок в этом восточноевропейском бардаке». Не забыли поляки и того, как Лондон подставил их осенью 1939 года после вторжения Гитлера.
Этот британский взгляд на Польшу имеет давние исторические корни. И по иронии судьбы в нем не обошлось без Украины, которая сегодня стала «символом» тесного альянса между Лондоном и Варшавой. Но во времена казни британского монарха Карла I и воцарения лорда-протектора Оливера Кромвеля все было ровно наоборот.
Польские дворяне осудили заключение Карла I в тюрьму и затем его казнь на эшафоте в 1649 году, а Английская революция и Кромвель вызывали презрение. Король Ян II Казимир опубликовал манифест, в котором обратился к шотландцам, проживающим в Польше, с призывом оказать финансовое содействие семье Стюартов.
По требованию польского короля в январе 1650 года Сейм принял акт, обязывающий живущих в Польше англичан и шотландцев отчислять 10% от своих доходов на поддержку реставрации монархии. Кстати, эти антибританские санкции вызвали протесты Гданьска, опасавшегося репрессий со стороны Кромвеля и сокращения торговли с Великобританией.
Но дело было не только в каких-то монархических сантиментах. «Ненависть Кромвеля к католицизму и его желание стать духовным лидером европейского протестантизма диктовало ему важность поддержки шведских и турецких планов по завоеванию оплота католицизма, Польши и устранению ее с европейской политической сцены», — отмечает польский писатель Эдвард Межва. В этой ситуации внимание лорда-протектора привлекли украинские казаки и их гетман Богдан Хмельницкий.
О существовании казаков в Великобритании узнали в конце XVI века из работ европейских путешественников. В середине XVII века, когда Хмельницкий поднял восстание против Варшавы, интерес Лондона к нему резко вырос.
Американский историк, уроженец Львова Любомир Винарь считает, что «1656–1657 годы были благоприятными для развития англо-украинских отношений, когда политические планы Хмельницкого совпадали с планами Кромвеля — была создана коалиция в составе Украины, Молдавии, Валахии, Трансильвании и Швеции, носившая антипольский и антимосковитский характер».
В этой связи интерес вызывает так называемое письмо Кромвеля к Хмельницкому, отрывок из которого опубликовал в журнале «Киевская старина» в 1882 году малороссийский историк Александр Лазаревский. Не все его коллеги тех времен и нынешние уверены в том, что такое письмо существовало, но периодически оно всплывает в дискуссиях.
Упомянутый нами выше польский писатель Эдвард Межва признает наличие этого документа, называя его содержание «особенно оскорбительным», поскольку в нем Кромвель якобы называл гетмана «обновителем греко-православной веры», «бичом Божьим против поляков» и «разрушителем папских заблуждений». Сам факт переписки лорда-протектора с Хмельницким во время «кровавого восстания», по мнению Межвы, вызвал «громадное возмущение польского общества».
Судя по всему, поляки не заблуждались в отношении намерений Кромвеля по использованию казаков. Так, когда в 1655 году русские войска заняли Вильно и подходили к шведским приобретениям в Ливонии и Пруссии, король Швеции Карл X Густав колебался в выборе направления главного удара, выбирая между Варшавой и Москвой. В тот момент Кромвель призвал короля «отрубить рог католическому зверю», то есть Польше, и разрешил ему завербовать в Англии и Шотландии до 7–8 тысяч наемников.
Так что нанесение удара Польше в спину в момент ее сражений с сильными врагами — что во времена восстания Хмельницкого, что польско-советской войны, что вторжения нацистов — является традиционным для британской политики. А аномалией, наоборот, оказываются редкие эпизоды «сердечного согласия» между Лондоном и Варшавой. Поэтому и нынешний польско-британский альянс, вызванный украинским конфликтом, представляется случаем кратковременного потепления в преддверии наступления долгих холодов.