Детям порой приходится выслушивать от нас не только нравоучения, но и угрозы. Родительское бессилие, переходящее в бешенство, невозможность объяснить что-то элементарное — и язык, кажется, сам начинает произносить невыносимые слова.

Иван Шилов ИА Регнум

А среди угроз есть такие, которые взрослым кажутся смешными, а маленьким — самыми страшными на свете.

Недавняя история в Челябинске всколыхнула не только соцсети, но и правоохранительные органы. Кажется, вся страна наблюдала за невыносимым унижением десятилетнего ребенка: не спросив мать, он заказал в маркетплейсе мини-мотоцикл за 26 тысяч с ее аккаунта. Для семьи, живущей от зарплаты до зарплаты, такая трата была сокрушительной. Надавав ребенку чувствительных тумаков и затрещин, женщина попыталась вернуть байк в пункт выдачи.

Не зови приют — он и не явится

Товар без упаковки не приняли, и это окончательно вывело мать из себя. На видео слышно, как она кричит на уже избитого сына: «Завтра едет в детдом этот олень… Ты, дебил, если бы ты на нём разбился — мы бы поплакали, похоронили, и я бы нового ребёнка родила. Может, нормального!.. Завтра отправлю тебя в детдом!».

Следственный комитет, впечатленный монологом, завел на мать юного питбайкера дело за «истязание» — и обещание отправить в детдом перестало быть просто бранью, а дом казенного воспитания приобрел какой-то условный силуэт. Мечты сбываются?

Но почему всё-таки «в детдом»?

Какой-то архаический образ. Детские дома постепенно перестают быть заметной частью социума: с начала века их число сократилось радикально, 90 процентов сирот и социальных сирот сегодня воспитываются в приемных семьях. Зачем это всё говорится?

Или это аналог преисподней, откуда приходят «серенький волчок» и «бабайка»?

Родительские угрозы, пожалуй, во всех культурах работали на профилактику или контроль и регуляцию: напугать, чтобы уберечь от опасности или повторения ошибки. Маленький ребенок, оставшийся дома один или с другими детьми, не должен уходить в лес, лезть в реку, играть с огнем или острыми предметами, есть неизвестные ягоды.

В попытках успокоить плачущего малыша и утихомирить шалящего и являлось в речь «…мнимое пугало, коим разумные воспитатели стращают детей» (В. И. Даль) — бука. Для запугивания детей привлекались и другие персонажи бестиария— бабайка, баба Яга, бабай, коканка, буван, додон и др.

Крала из колыбели маленьких детей полевая русалка Полудница, она же насылала солнечный удар («Уже тя Полудница съесть!» — обещали детям). А женская особь Ржаница заманивала деток в высокую рожь, жарила — и пожирала. Персонажи языческой демонологии всегда были инструментом воспитательной манипуляции.

В ритуальных угрозах детдом, интернат, тюрьма, зона, колония, школа номер такая-то (как правило, для детей с интеллектуальным отставанием), ПТУ, панель, трасса, ларек, завод означают совсем не детдом, тюрьму, зону, ПТУ и так далее. Это социальное потустороннее, это Навь, где царствуют Кощей и Мара, место символической ссылки и возмездия за дурное поведение, капризы, вороватость, леность, недогадливость. Но еще это места вечной разлуки — «оттуда возврата уж нету», как сообщалось в песне про Ванинский порт.

Наверное, так стращали и саму челябинку в детстве, вот она и воспроизвела старинную формулу.

Кому ты нужен, кроме меня!

«Один из признаков дисфункциональных семей — это когда родителям легче ребенка запугать, чтобы держать под контролем, чем просто по-человечески сесть с ним, поговорить, объяснить заранее. Это очень опасно в наше время. Манипуляции со страхом опасны ещё и тем, что запуганный ребёнок не понимает, что хорошо, а что плохо, а если плохо — почему оно плохо», — считает психолог из Москвы Евгения Озерова.

В книге Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом» описана ситуация жестокого запугивания внука — психопатическая бабушка постоянно изрыгает угрозы: «Вылезай, сволочь! Будь ты проклят… Чтоб ты жизнь свою в тюрьме кончил. Чтоб ты заживо в больнице сгнил! Чтоб у тебя отсохли печень, почки, мозг, сердце! Чтоб тебя сожрал стафилококк золотистый!». Живописно! И это повторяется снова, и снова, и снова. Но все эти страшные слова — в своем роде моление о любви и признании: бабушка, разрушив отношения с дочерью, населяет мир малыша чудовищами, чтобы выступить единственной спасительницей внука.

Часто в конфликтных ситуациях в роли наблюдателя выступают педагоги: когда родители приводят или забирают капризничающих детей. Из наблюдений Юлии Поляковой, педагога коррекционной школы-интерната (Москва):

«Работая с непростым контингентом, мы сопровождаем свои действия плавной, негромкой речью со спокойной интонацией и пытаемся научить родителей общаться с детьми таким же образом. Не все прислушиваются к нашим рекомендациям, предпочитая повышать голос, запугивать детей или манипулировать ими.

Самые популярные фразы-страшилки для наших учеников: «не приеду за тобой в пятницу, останешься в интернате совсем один», «отдам классному руководителю на воспитание», «кому ты нужен, кроме меня — брошу сейчас тебя, и сам домой добирайся как хочешь», «идиот, лучше бы я отказалась от тебя в роддоме».

По мнению педагога, такие фразы ломают мир ребёнка, в котором родители, а чаще — мама, являются центром мира. Когда родители говорят ребёнку, что лучше бы его не было и что намерены от него избавиться, он начинает испытывать ужас.

В подростковом возрасте это перерастает в протест, вызванный комплексом неполноценности — он неправильный, он заставляет маму страдать, само его присутствие для родителей нежелательно, так что ему терять?

Важно, что манипуляции страхом отверженности и обещания отдать «страшному дяде» или «полицейскому» вызваны недостаточной эмоциональной связью родителя и ребёнка: мало говорили, мало слушали, что-то недообъяснили и использовали простой инструмент — страх.

Доходит порой до абсурда.

Евгения Озерова вспоминает известную историю про пациента Фрейда одессита Сергея Панкеева. Фрейд так и не смог избавить Панкеева от кошмара: всю жизнь он видел во сне семь огромных белых волков, сидящих на ветках орешника. Одна из поздних версий — устойчивый страх раннего детства, внушенный фразами «дать на орехи» и «придёт серенький волчок и укусит за бочок» (Фрейд не мог этого понять в силу языкового барьера). Такие трактовки, конечно, сильно отдают профанацией и выглядят подверстанными под сюжет, но несомненно и то, что детские страхи часто не покидают нас, а становятся нашими вечными спутниками.

От детсада до ада

Дети иногда доводят родителей до белого каления своими выходками: не всегда безобидными, а порой опасными и даже разрушительными. Допустимо ли пугать детей, чтобы предостеречь их от ошибок?

«Пугать детей чем бы то ни было вообще нехорошо. И каждый родитель это знает. Но в моменты абсолютного педагогического и воспитательного бессилия кажется, что никакого другого пути и нет», — считает мама двух детей, писатель Леся Катрич из Великого Новгорода.

«Я обычно грожусь написать заявление в школу, чтобы детей оставили на второй год, когда они совершенно перестают учиться», — признается Леся Катрич. — «Если с первого раза не усвоили программу, значит, нужно идти на второй круг. Боятся, начинают учиться. Что буду делать, если это не сработает — не знаю.

Меня в детстве, кстати, пугали исключительно божьей карой, в прямом смысле этого выражения. Я росла в очень религиозной семье. И ещё мама пугала тем, что у неё случится сердечный приступ».

Диапазон пугалок широк: от адских котлов и смерти в одиночестве до полиции, детского сада ночью и отправки к нелюбимым родственникам. Тем временем ребёнку просто надо знать, почему нельзя делать то-то и то-то — и получить внятные обоснования запрета.

Вселенная наших детей не должна походить на мир розовых пони и единорогов. Но и превращать её в нестабильный мир, который может вот-вот рухнуть от фантомной угрозы, очень опасно — и для ребенка, и для взрослого. Грань между внушением и травлей ребенка очень тонка, и перейти ее можно совсем незаметно.