Агрессор, утомивший всех. Как шляхта умело довела Польшу до первого раздела
Исчезновение польского государства с карты Европы на 123 года как-то по умолчанию принято связывать с имперскими амбициями его соседей — России, Пруссии и Австрии.
17 февраля 1772 года в Петербурге было заключено русско-прусское соглашение, предваряющее первый раздел Речи Посполитой.
А в результате двух последующих, последний из которых состоялся в 1795 году, она перестала существовать как таковая, вернувшись в политическое пространство только после Первой мировой войны.
Конечно же, в Польше главной виновницей называют российскую императрицу Екатерину II, и опытная рука пропагандистов легко проводит линию преемственности до современных «агрессивных устремлений России».
Однако если не превращать сознательно историю в политику, то у всякого события есть целый комплекс причин и следствий из неправильно принятых решений.
Так и в разделе Речи Посполитой немаловажную роль сыграли польские элиты, а решение об этом было вынужденной мерой, чтобы обеспечить безопасность в Восточной Европе.
Как бы неприятно это ни звучало для опытных пропагандистов.
Страна-агрессор
Как известно, возникшее в 1569 году в результате Люблинской унии государство, когда Корона Польская и Великое княжество Литовское сформировали федерацию, было одним из самых больших в Европе. Короли избирались, а не получали этот статус по наследству, их полномочия были сильно ограничены в пользу дворянских элит — магнатов и шляхты.
Для того времени, когда повсюду царил абсолютизм, польская система принятия решений на собраниях и сеймах, когда заблокировать обсуждение вопросов мог любой вольный шляхтич, была не сказать что передовой, но весьма необычной. При этом для «национальных меньшинств» никакой демократии не было.
Фактически всеми правами, в том числе избирательными, обладали только католики, и присоединение к системе, например, городского права для условной русской (а слова «украинцы» тогда никто не знал и понятие национальности в принципе не сформировалось) или армянской общины означало необходимость принять католичество. Насаждалось оно и принудительно, как государственная религия.
«Уже двадцать лет на каждом сеймике, на каждом сейме горькими слезами молим, но вымолить не можем, чтобы оставили нас при правах и вольностях наших. Если и теперь желание наше не исполнится, то будем принуждены с пророком возопить: «Суди ми, Боже, и рассуди прю мою», — то есть рассуди спор с людьми, меня оскорбляющими, с моими гонителями и врагами, как писал в 1620 году один из волынских православных депутатов.
При этом Польша демонстрировала неугасимую тягу к экспансионизму, проявляя агрессию при поддержке папы Римского и Австрии. Воинственные настроения польской шляхты были настолько сильны, что в начале XVII в. Россия чуть не лишилась суверенитета во время вторжения войск своего соседа.
В 1610 году, в разгар Смуты, при помощи «Семиборящины» поляки даже вошли в Москву, и планы были далеко идущими — король Сигизмунд III хотел править Россией. Для этого он стремился посадить на российский престол своего сына Владислава.
Напугав бояр приходом Лжедмитрия, польские войска получили право «охранять» Москву и обосновались в Кремле. Коронный гетман Станислав Жолкевский вскоре уехал в Польшу якобы ради беседы с королем, оставив в Москве полковника Александра Госевского, который правил городом в весьма бесцеремонной манере оккупанта. Чем все закончилось известно — 4 ноября 1612 года столица была освобождена благодаря ополчению Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского.
Точнее, не закончилось, поскольку тяжкие войны с Польшей (чья граница проходила сразу за Великими Луками, а Смоленск считался «исконно польским») продолжались еще много лет после того, как Войско Запорожское, отчаявшись найти общий язык с короной, ушло под руку московского царя.
Всё это стало известно в истории как «народно-освободительная война под руководством Богдана Хмельницкого», в которой пришлось участвовать и Русскому государству. Так продолжалось вплоть до перемены международной обстановки и заключения сначала Андрусовского перемирия, а затем и «Вечного мира» в 1686 году. Москва получила обратно «место, откуда есть пошла русская земля», Киев, что было долгожданным событием.
Из этих войн Польша вышла ослабленной и в статусе союзника. Петр I надеялся, что Варшава поможет его борьбе со Швецией, но король Август II (Сильный) колебался между ним и шведским королем Карлом II. Войдя в мирные соглашения ради борьбы против общих врагов, Речь Посполитая показала себя ненадежным товарищем. И как раз в этот период в её внутриполитическую жизнь прочно вошли межэлитные раздоры, тормозившие развитие страны.
Королевская власть теряла позиции.
При Августе II проводилось 18 сеймов, из которых 11 было сорвано, а еще два закончились без значимых результатов. Численность королевского войска в то время была 12 тысяч человек при населении в 11 миллионов: у некоторых магнатов армия могла быть больше, чем у короля.
Дворяне постоянно боролись друг с другом — устраивали разбои с грабежами, насильственно увозили крепостных крестьян, продолжалось ущемление православных.
В свою очередь, российские правители неоднократно пытались за них вступиться. В 1708 году Петр I заступился за галичан перед польским коллегой. Речь шла о Львовском братстве, национально-религиозной общественной организации православных мещан, которую насильно присоединили к Унии.
Новый король Август III сообщил на сеймах 1734 и 1736 годов, что учтет просьбу, но был политически слаб, и поэтому гонения никуда не делись.
После смерти короля в 1763 году одна из фракций хотела утвердить на польском престоле кандидатуру его наследника — при таком сценарии страна попала бы под влияние Франции и Австрии.
Тогда обеспокоенная постоянным бурлением у соседей Екатерина II начала стремительно продвигать своего фаворита — Станислава Понятовского, которого также поддерживала Пруссия, и на следующий год сейм проголосовал в его пользу.
И вот с этого места началось движение в сторону решений вообще избавиться от Польши как мощного раздражителя и источника головной боли вместо того, чтобы пытаться разобраться с её нерешаемыми проблемами.
«Золотые вольности»
Новый король сразу пошел по самому простому и логичному пути, как и положено любому руководителю: внедрить такие преобразования, которые давали бы ему больше полномочий в принятии решений. И это категорически не устраивало шляхту.
Параллельно возник еще один мощный раздражитель: проект предоставления политических прав «диссидентам», некатолическим религиозным конфессиям, поддержанный протестантской Пруссией и православной Россией.
Здесь обязательно нужно отметить, что требования были законными: обязательства о свободе вероисповедания для православных Речь Посполитая взяла на себя еще по договору 1686 года, заодно признав за Россией права представлять их интересы перед польским правительством.
Так что это были своего рода «Минские соглашения» образца XVII века — подписать подписали, а выполнять не собирались.
Но теперь вошедшая в силу Россия уже решила не тратить время и ресурсы в попытках переорать шляхту с её драгоценными «личными свободами» на сеймах и сеймиках. Русский посланник в Варшаве князь Николай Репнин создал православную и протестантскую конфедерации силой.
14 октября 1767 года русские солдаты даже выкрали польских сенаторов, в том числе выступавшего против религиозных свобод диссидентов краковского епископа Каэтана Солтыка (а епископы входили в состав Сената автоматически).
24 февраля 1768 г. был подписан трактат о «вечной дружбе» Речи Посполитой и России, превращавший Польшу в российский протекторат. А два дня спустя православные и протестанты получили свободу богослужения, избавились от юрисдикции католических судов, получив частичное уравнивание в гражданских правах. Всё это выглядело для шляхты чрезвычайно оскорбительно.
Отвергая любые разумные компромиссы в религиозно-культурной сфере буквально столетиями, не желая делиться властью с королем и выстаивать хоть какой-то баланс, силовое принуждение она восприняла как попрание шляхетского достоинства, которое прощать нельзя.
В ответ 29 февраля 1768 года в городе Бар современной Винницкой области была организована Барская конфедерация. Она выступила за сохранение прежних прав и привилегий, отмену решений февральского сейма и фактически объявила «последнюю религиозную войну», пытаясь заручиться поддержкой Франции, Саксонии, Австрии и Турции. Последней за помощь щедро пообещали отдать Подолье и Волынь.
И всё это было явно чересчур — как и попытка похищения в ноябре 1771 года короля Станислава Августа.
Боевые действия, в которых приняли активное участие генерал-майор Александр Суворов, штурмовавший Краков, и генерал-майор Петр Голицын, взявший ченстоховскую крепость, продолжались практически пять лет. Достаточный срок, чтобы осознать необходимость решения проблемы кардинальным образом.
Так что летом 1772 г. все спорные вопросы между Австрией, Россией и Пруссией были согласованы, и 25 июля в Петербурге состоялось подписание двух секретных конвенций: одной — между Россией и Пруссией, другой — между Россией и Австрией.
В результате первого раздела Речи Посполитой к России отошли Восточная Белоруссия и часть Ливонии, к Пруссии — епископство Вармия, воеводства Поморское (без Данцига), Мальборкское, Хелминское (без Торуни), а также часть Иновроцлавского, Гнезненского и Познаньского воеводств.
К Австрии отошла часть Малой Польши (без Кракова), а также Галичина, где, впрочем, австрийцы признавали польское первенство, сохранив польский язык в административной системе.
Европейские державы отреагировали на раздел с безразличием, так что в сентябре полномочная сеймовая делегация приняла условия раздела, и они были ратифицированы.
Но, вопреки распространенному мнению, к 1795 году, в результате уже трех разделов Польши, Россия не получила ни куска исконно польских территорий. Ей отошли земли, населенные украинцами, белорусами, литовцами и латышами — то есть православными и протестантами, в соответствии с заявленной претензией.
И сильно вряд ли (если бы такой вопрос в принципе был поставлен) современные национальные государства, населенные указанными народами, согласились бы на ревизию. Во многом они и появились благодаря тому, что в отрыве от Речи Посполитой запустились процессы национальной самоидентификации, начали развиваться языки, считавшиеся поляками презренными диалектами жителей села.
Но в польских элитах и экспертных кругах, конечно же, до сих пор это воспринимается как травма и утрата шанса стать империей. Они не могут признать поражения, как, например, это сделала Швеция.
Хотя история показывает, что ответственность за упадок и исчезновение Речи Посполитой нельзя перекладывать на действия внешних игроков.
Яростное стремление навязать свое «единственно верное» видение мира не могло быть бесконечным и встретило сопротивление — настолько сильное, что оно не оставило следа от былого могущества.