Где-то за окном бабахает и одновременно по-летнему убаюкивающе гугукают горлицы и звенят воробьи. Наверное, заоконная ситуация предлагает на выбор подходящее состояние — спрятаться или же сохранять спокойствие. И, похоже, главный врач Алешковской центральной райбольницы остановился на втором. Говорит, что внутренняя тревога появляется в другой момент, когда тишина и безопасно. А так все собраны и сосредоточены на работе.

ИА Регнум
Доктор Владимир Харлан

Сын Героя Советского Союза, Владимир Харлан тоже герой, хотя категорически это отрицает: просто такая работа. Наоборот, критикует себя. Когда от него требовали эвакуировать больницу, оказавшуюся в зоне затопления после разрушения дамбы Каховской ГЭС, — отказался. «Это значит, что я трудноуправляемый», — улыбается он, поясняя, что оставить людей без помощи в самое трудное время было никак нельзя. А коллектив смотрел на него. Главный проявил твердость — остались и остальные, во время большого наводнения превратив лечебное учреждение в пункт приема беженцев, точку раздачи гуманитарной помощи и даже приют для животных.

«Тяжело, но интересно, вот так будем говорить. Научились находить выход из всех сложнейших ситуаций, по-моему, сложнее придумать уже нечего», — говорит пожилой врач, аккуратно складывая дужки очков и выдерживая паузу в ожидании вопроса. А вопрос, по большому счету, всего один: почему он решил, что сохранит своё медучреждение несмотря ни на что?

Точка опоры

Размашистая территория ЦРБ помимо основной функции выполняет еще и работу машины времени. Такой себе остров вне времени: больница в основном советская, но стоит тут еще с царских времен, пережила Украину и теперь вживается в российские реалии. Несколько хозяйственных помещений остались как память о прошлом, Владимир Иванович шутит, что давно хотел бы сдать их в аренду для киносъемок: «показать, как жили простые люди при царе-батюшке». Но нам на всякий случае предлагает не снимать, чтобы не расстраиваться.

Вывески и таблички повсюду остались от недавней жизни, сообщая по-украински, что и где находится. Большой «Інформаційний стенд» пустует, зато писанная пером и тушью инфографика на сестринском посту в неврологии явно собирается пережить всех.

«Наверное, лет 60 не ремонтировали инфраструктуру здесь. Если бы прекратились взрывы, то зашло бы уже наше министерство и включилось в работу. Дали мне гарантию, что будут ремонтировать и отопление, и водопровод, и канализацию», — показывает своё хозяйство главврач, и глаза его светятся от гордости, когда мы подходим к новеньким УАЗам-«буханкам» в модификации под скорую помощь. Старьё отдали военным на запчасти.

Доктор Владимир Хорлан

Сейчас тут тихо и всё дышит ветхозаветным уютом. Пусть внутри больничных корпусов местами на полу вытертый до желтой основы рыжий линолеум, зато беленые бордюрчики, цветы на клумбах, цветы в отделениях. А на подлокотники кресел, где никто никогда не сидит, заботливо наброшены белые накладочки. Но совсем недавно больница оказалась островом уже другого рода. Сюда, на спасительную сушу, круглые сутки прибывали люди, спасающиеся от большой воды.

Остановилась она в 150 метрах, и когда Харлан говорит «в этот момент я перекрестился», веришь. В терапевтическом корпусе и в неврологии тогда было 70 человек лежачих, которых перетащить на третий этаж вряд ли получилось бы. Плюс голые и босые, перепуганные люди, которых тоже пришлось размещать, кормить и одевать — по воле судьбы ЦРБ стала и пунктом концентрации гуманитарной помощи.

ИА Регнум
Несмотря на сложности главррач смотрит вперед с оптимизмом

«Почему другие больницы не работают, а мы остались? Я так решил! — в глазах невысокого пожилого человека на секунду сверкает сталь и тут же гаснет. — Коллектив поддержал. Они верят в меня. А если бы я трус был разбежались бы. Но оставить прифронтовую зону без помощи значит похоронить множество людей из-за своей слабости».

«Прифронтовая больница» звучит совсем не так как мирное «ЦРБ». Это уже помощь раненым, которых нужно привести в состояние, пригодное для эвакуации. Доставить человека живым, а не «двухсотым». Тут и терапевтические заболевания всякие, и кожные, и старики, и дети. «Это война», — поясняет главный. И необходимость помогать людям в критических условиях для него перевешивает уголовное дело за госизмену, открытое на Украине, бабахи за окном и постоянно нависающие незримые угрозы, заставляющие других бежать.

ИА Регнум
Облицовка фасада, оставшаяся от советского времени

Поэтому Харлан уверен, что любые проблемы решатся — и они как-то решаются.

Вакцины есть, шприцы довезут, медикаментами обеспечены, топливо для транспорта имеется. Прямо сейчас, когда мы ходим с экскурсией по больнице, там готовятся устанавливать пятитонный бак для технической воды. Здесь точка опоры, от нее тянутся нити в другие стороны: даже 15 из 18 фельдшерско-акушерских пунктов по району и пять участковых больниц сохранены и работают. А совсем недалеко, в Казачьих Лагерях, «в нескольких километрах от людей с той стороны», как выражается доктор, живого ничего нет — больница разбита, ФАП тоже разбит.

«Всё-таки как-то оно получится. Люди становятся лучше. Тут саблями не махали, никого не заставляли — пусть сами ощущают в сравнениях, что было тогда, что сейчас. Да, сейчас сложно, но потом всё увидите», — пророчески вещает Харлан, который точно решил, что всё изменится к лучшему, и он примет в этом посильное участие.

Люди, собаки и третье тысячелетие

В Алешках осталась куча бесхозных собак, привыкших есть из человеческих рук. Они крутятся под ногами в больничных корпусах, хотя вроде бы нельзя, антисанитария. Заходим в терапию — тут же под ноги выскакивает собачонка с вываленным языком, отчаянно виляя хвостом. Рада видеть, и доктор ей усмехается. Поясняет: «Больные лежат старики, некуда девать». Тут же живут и потерявшие дома сотрудники, а псинам куда без хозяев? Пропадут. Поэтому в глазах главврача нет гнева или беспокойства. Он твердо решил помогать всем, кто нуждается, а в данном случае это касается и животных.

ИА Регнум
Собак приютили здесь вместе с их хозяевами

Слишком много всего случилось, чтобы позволять себе хоть небольшую жестокость.

«Всякие были трагедии, и о чистом, и о грязном можно рассказывать. Оставляли стариков лежачих умирать, есть и такое. Люди случайно уже зашли в дом, стоит стакан воды и сухарь, человек обречен на смерть. И сколько таких… «Человеческая комедия» (сюжеты Оноре де Бальзака, изображающие жизнь общества — прим. ред.) — вряд ли. Скорее та ступень, до которой мы дошли в духовно-нравственном состоянии», — сетует человек в белом халате, спокойно вышагивая по растрескавшемуся асфальту. Здесь — инфекционное, сюда не пойдем, там кухня, тут хоздвор. «Вроде уютно?» — спрашивает. Да, очень уютно.

Но главный смотрит вперед. Уюта ему недостаточно, и после долгого периода разрухи, начавшегося после распада Союза, Харлану явно хочется настоящей работы. Это постоянно проскакивает в разговоре фразами вроде «вводить больницу в третье тысячелетие». Для него жизнь в России — в первую очередь огромная разница в качестве медицины, в самом подходе к ней и в том, как все дружно отработали на предотвращение эпидемий после наводнения, старому доктору видится настоящее, ради которого тоже стоило остаться.

ИА Регнум
В коридорах пустынно, но больница ни на один день не прекращала работу

«А мы будем уезжать», — подает голос дежурная медсестра и нервно встает, когда мы спрашиваем, страшно ли на самом деле, если по-честному. Владимир Иванович разводит руками: вот проблема, которая начинает преследовать. Кадры — главный дефицит. А страх что? «Страх всегда присутствует, волнение есть, мы все нормальные люди. Но когда мысли заняты работой, проблемами, места для страха нет, он не входит коварно в сознание и не разрушает его, мысли не мешает».

Нет света — поставили мощный генератор. При больнице есть убежище, и прилепленный на скотч к крашеной стене лист бумаги показывает направление к нему. На импровизированном складе еще есть ворох вещей, переданных для беженцев, вдруг кому пригодится? Кухня работает, пациенты накормлены. Сейчас в стационаре 97. Вчера было 117. Завтра всё равно будут люди, кому-то придется помогать, потому что так устроена жизнь. И когда все знают, что посреди больших событий и не меньшей неизвестности есть этот островок стабильности — это как-то укрепляет. «На всё воля Божья, а в работе порой только на веру и надеемся. Такие бывают ситуации», — говорит Харлан, испытанный и водой, и огнем.

ИА Регнум
Больница все еще хранит приметы прошлой жизни

Он не признается и в этом, но указанная воля не могла бы проявить себя без соработников. Поэтому как-то внутренне понятно, что пока такие острова в бушующем жизненном море крепки — всё получится. В том числе и больница третьего тысячелетия в маленьких Алешках.

При поддержке Института развития интернета (АНО «ИРИ»)