«Рабство и еще раз рабство». К чему ведёт двойная игра Польши в Прибалтике

Слова президента Польши Анджея Дуды о том, как он советовал Владимиру Зеленскому принять капитуляцию «русских на коленях» в Переяславле, где в 1654 году запорожские казаки поклялись перейти в подданство царя Алексея Михайловича, вызвали широкий резонанс. Куда меньше обращают внимание на то, что они были произнесены во время встречи в Риге с делегацией латышских поляков. Выбор времени и места для такого заявления неслучаен.

Переяславль польский президент упомянул в контексте необходимости для Украины «стереть годы советского и российского влияния и рабства со времен царизма до недавнего времени». То есть «влияние», видимо, должно остаться польское.

Его, правда, не так много. Во-первых, это времена от заключения Люблинской унии в 1569 году до той самой Переяславской рады 1654 года. А во-вторых эпоха Второй республики 1918–1939 годов. Но в любом случае обращение Дуды к этому историческому сюжету было бы понятно, сделай он его в Польше или на Украине. Почему же он выбрал площадкой Латвию?

Кое-что стало проясняться позже, когда польский президент выступил на совместной пресс-конференции со своим латышским коллегой Эгилсом Левитсом.

По словам Дуды, российское руководство во главе с президентом Владимиром Путиным интересует не реанимация Советского Союза, а «восстановление влияния царской империи».

Это было «мотивацией нападения на Украину», таким образом «Россия хотела вернуть контроль над колыбелью Руси, то есть Киевом, потому что, в конце концов, именно там Русь была крещена, именно там возникла русская государственность. И сегодня Россия, которая творит свою историю и ищет свои корни как можно глубже в истории, связывает себя с этим местом и пытается приписать себя этому месту».

Заодно президент Польши проехался и по Русскому миру.

«Когда я слышу «Русский мир», я вижу бедность, несчастье, порабощение, дедовщину и вещи, которые обычно должны быть соединены заклепками или болтами, связанные струной или проволокой, для меня это и есть Русский мир, — заявил он. — Но прежде всего — рабство. Рабство, рабство и еще раз рабство».

Дуда таким образом в Риге актуализировал геополитические процессы XVI–XVIII веков и ввел их в современность.

Прибалтийские, да и польские политики сейчас часто жалуются на Запад, который, по их мнению, не хочет идти на тотальную конфронтацию с Россией. В ответ Рига, Таллин и Вильнюс идут на провокационные действия в адрес Москвы и русского меньшинства в республиках Прибалтики, в то время как Варшава ведет себя более осторожно.

В январе сего года Россия с одной стороны и Латвия с Эстонией с другой понизили уровень дипломатических отношений до временных поверенных в делах. А министр иностранных дел Литвы Габриэлюс Ландсбергис заявил на днях, что «нет никакого смысла держать российские посольства в какой-либо столице Европы… В большинстве случаев это уже не дипломатическая организация, а пропагандистская».

Такая риторика обычно предшествует военному конфликту, и этот месседж посылается ЕС, прежде всего Берлину и Парижу. Но Варшава, похоже, в отношении Прибалтики ведет двойную игру.

В Польше не забыли, что с 1620 по 1772 год на части территории нынешних Латвийской и Эстонской республик располагалось Ливонское воеводство (Польские Инфлянты), входившее в состав Речи Посполитой, за обладание которым Варшава конкурировала со Швецией и Россией.

В польском общественном пространстве пропагандируются тезисы, согласно которым «Инфлянты никогда не поднимали восстаний против Речи Посполитой, они не объединялись ни со шведами, ни с Москвой во время войн, они стеной стояли за конституцию 3 мая».

Утверждается, что местная аристократия немецкого происхождения, «связанная многочисленными цивилизационными узами с Польшей, основательно полонизировалась». И даже после первого раздела Польши «здесь преобладало польское культурное и экономическое влияние», а «после вступления Красной армии в 1944 году польское население присоединилось к вооруженному сопротивлению против новой оккупации».

В настоящее время в Латвии проживает 60-тысячное польское меньшинство, а в марте 2012 года Союз поляков Латвии предлагал наделить польский язык в Латгалии статусом регионального.

С одной стороны, Варшава как наследница Речи Посполитой, владевшей некогда Польскими Инфлянтами, навязывает себя Прибалтике в качестве лидера «четырехугольника» Польша — Латвия — Литва — Эстония, чтобы руками прибалтов спровоцировать Россию на некое серьезное выступление, в то время как сами поляки отойдут в сторону.

С другой стороны, Дуда апеллирует к «царской России», то есть той, которая вместе с Пруссией и Австрией разделила Речь Посполитую, стараясь создать Польше имидж возможной «жертвы» новой «оккупации». Варшава рассчитывает, что это должно найти «понимание» на Западе и способствовать выполнению требования в адрес Североатлантического альянса сделать Польшу бастионом так называемого восточного фланга НАТО.

Поэтому, когда польский президент в Риге заявляет, что «готов выстроить железный занавес до облаков, лишь бы удержать их от нас», ясность есть только со словом «их» — под этим подразумевается Россия.

А вот со словом «нас» существует неопределенность, так как тут Дуда может держать в уме исключительно Польшу.