Конец Колчака

В конце 1919 года фронт Колчака агонизировал. Его армии постоянно отступали, в тылу царил хаос, активизировались все противники Верховного правителя. Впрочем, и его союзники тоже. Обязавшиеся контролировать линию железной дороги чехословаки больше не хотели оставаться в Сибири. Они снимались с позиций и двигались в сторону Владивостока, не забывая при этом о своих материальных интересах. Советская разведка докладывала:

«Чехи распродали все награбленное из интендантских складов: сахар, мануфактуру и пр. Генерал Жанен сделал генералу Сыровому предложение набрать добровольцев из чехословаков, желающих остаться в России для борьбы с большевиками. На эшелонах 4-го чешского полка, стоявшего под Иркутском, реют красные знамена. Чехи издеваются над русскими офицерами в погонах и часть их избивают, не пуская в свои вагоны».

13 ноября 1919 года представители нового чехословацкого государства в Сибири Вацлав Гирса и Богдан Павлу издали меморандум о необходимости вывода чехословацких войск из России. Он был обращен к союзникам:

«Под защитой чехословацких штыков, местные русские военные органы позволяют себе действия, перед которыми ужаснется весь цивилизованный мир. Выжигание деревень, избиение русских граждан целыми сотнями, расстрелы без суда представителей демократии по простому подозрению в политической неблагонадежности составляют обычное явление, и ответственность за все перед судом всего мира ложится на нас: почему мы, имея военную силу, не воспротивились этому беззаконию».

Австро-Венгрия не существовала уже год, Германия была побеждена, судьба населенных немцами районов, на которые претендовала Прага, была решена, Версальская конференция уже закончила свою работу, так что рассуждения на тему гуманизма и защиты демократии были вполне уместны. Ранее чехи не чурались и внесудебных расправ, и карательных операций. Ответственность за порядок на железной дороге возлагалась на местных жителей. Результаты этих действий, по свидетельству Главнокомандующего фронтом ген.-л. К. В. Сахарова, были ужасными:

«Производились экзекуции деревень и целых волостей. Уже после конца борьбы на фронте, когда остатки нашей армии шли на восток, приходилось видеть несколько больших сел, сожжённых этими отрядами почти дотла в наказание за непоимку разбойников-большевиков, производивших крушения на перегоне Тайшет-Клюквенная. Огромные, растянувшиеся на несколько верст села представляли сплошные развалины с торчащими кое-где обуглившимися, полусгорелыми домами. Крестьянское население таких сел разбредалось и было обречено на нищету, голод и смерть».

Совершенно ясно, что подобный метод борьбы с партизанами со стороны колчаковцев и чехов только увеличивал число сторонников Советской власти в Сибири. Что касается грабежа, то его чехи не собирались прекращать. Колчак ответил на этот меморандум только 25 ноября, ему было явно не до дипломатической переписки. Он назвал Гирса и Павлу интриганами и шантажистами, потребовал от своих подчиненных прекратить иметь дело с ними, а от своего представителя в Версале и главы МИД С. Д. Сазонова потребовать от Праги отозвать их из России. Никакого значения эти протесты не имели, чехи приступили к подготовке эвакуации, которая быстро превратилась в бегство, приведшее единственную железную дорогу в тылу Колчака в состояние хаоса. Последние попытки переломить ситуацию были предприняты белыми 14−15 октября, когда была разбита 3-я армия ген. Сахарова. Вслед за этим отступление колчаковцев приобрело неорганизованный характер, и они уже не пытались остановиться для обороны.

«Войска наши не разлагались, нет, — вспоминал Сахаров, — они только безумно устали, изверились и ослабли. Поэтому отход их на восток делался все быстрее, почти безостановочным».

За 30 дней, с 14 октября по 14 ноября, 5-я армия прошла с боями свыше 600 верст. 14 ноября 1919 года красными была взята временная столица белой Сибири — Омск. Отступавшим удалось сохранить основную часть живой силы, но им все же пришлось бросить огромные склады с оружием, боеприпасами, обмундированием и продовольствием. При подходе частей Красной армии к Омску в городе началось восстание рабочих, что резко ухудшило положение оборонявшихся. Командарм 5 М. Н. Тухачевский и председатель Реввоенсовета И. Н. Смирнов и член РВС армии К. И. Грюнштейн первым же приказом распорядились в течение 48 часов всем жителям сдать все оружие. «Виновные в неисполнении этого приказа без всякой пощады будут расстреляны на месте!» Смирнов сообщал:

«Омск пал, и вместе с ним пала власть буржуазии в Сибири. Такой исход был неизбежен… Омск взят. Чем глубже в Сибирь идет Красная армия, тем сильнее она становится, черпая все новые и новые силы среди освобожденных рабочих и крестьян. Тем слабее становится Колчак, ибо в тылу у него усиливается партизанщина, переходящая в широкое народное восстание».

С потерей Западной Сибири Колчак потерял свою основную базу для пополнения живой силой и снабжения продовольствием и фуражом. Отход колчаковцев был скверно организован, на железной дороге действовали партизаны, которые сорвали регулярное движение. Это означало, что значительной части войск пришлось отходить пешим порядком.

«С потерей Омска, — вспоминал отступавший офицер, — чувствовалось, что не удержать нам противника. Слишком большой моральный перевес был на его стороне. Раньше мы били во много раз превосходящего противника, а теперь эта уверенность в себе пропала настолько, что внезапно раздававшиеся несколько выстрелов, подчас своих же, случайных, порождали панику. Боеспособными остались лишь кавалерия и артиллерия, которые двигались в полном порядке. Пехота же, сев в сани и положив винтовки под себя, превратилась в обоз».

Большинство населения было настроено по отношению к большевикам примирительно, а вот к действующему правительству Колчака доверия это большинство не испытывало. Последнее не удивительно. Управление тылом было разрушено, по мнению Жанена, министры колчаковского правительства спешно занимались личным обогащением, действуя по принципу «спасайся, кто может».

22 ноября 1919 г. Красная Армия вошла в Томск. 22 ноября на пост главы правительства Колчака был назначен министр внутренних дел В. Н. Пепеляев. 9 декабря при поддержке своего брата — командующего 1-й армией ген. А. Н. Пепеляева он выдвинул предложение, фактически походившее на ультиматум: немедленно издать акт о созыве Сибирского Земского Собора, который изберет новое правительство. Таким образом глава правительства, по его словам, собирался решить существовавшие проблемы. На вопрос о том, что из себя представляло это предложение, премьер охарактеризовал его как «последнюю попытку спасти верховного правителя помимо его воли и все дело». Это дело находилось в глубоком кризисе.

Из трех колчаковских армий 2-я и 3-я находились на фронте, а 1-я, резервная, в глубоком тылу, находилась «в состоянии глубокого разложения», причем оно достигло такого уровня, что партизанам в полном составе сдались 3-й и 46-й пехотные полки. Телеграмма самого Колчака от 11 декабря 1919 года гласила:

«Общее состояние армий характеризуется: 1) большими потерями; 2) утомлением, доходящим до полного истощения; 3) плохим снабжением теплой одеждой и заболеваемостью; 4) крайне трудным транспортом благодаря расстройству железнодорожного движения (внесенного почти исключительно чешской эвакуацией)».

Впереди отступавших шли эшелоны с чехами, которые устроили очередной поголовный грабеж по дороге. Опорой белого движения в Сибири стало Забайкалье, контроль над которым удерживал атаман ген.-л. Г. М. Семенов. 24 декабря 1919 года Колчак назначил его главнокомандующим Вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского Военного округа.

В поезде адмирала было около 60 офицеров и 500 солдат. Кроме того, его охраняли чехи. Вместе с поездом Верховного правителя шел и т. н. «золотой эшелон» с тем, что осталось от захваченной в Казани части золотого запаса. Колчаковское правительство растратило 256 309 345 руб. 05 коп. Только в течение 1919 года в счет заказов было вывезено 9244 пуда, или почти 150 тонн золота. Из Казани и Самары было вывезено 30 563 пуда золота (489 008 тонн). 21 декабря 1919 г. под Иркутском началось восстание, которое готовил Всесибирский военно-социалистический союз, объединивший самые разные политические и социальные силы — работа велась среди рабочих, крестьян, чехов, мадьяр, солдат гарнизона. К 26 декабря восстание поддержали другие населенные пункты, включая Иркутск. Движение возглавил «Политический центр», в котором главную роль играли эсеры и меньшевики. Программой Центра было прекращение войны с большевиками и борьба с «военно-буржуазной диктатурой», борьба с «атамановщиной», восстановление союза со всеми революционными государствами, свободы слова, собраний, союзов, созыв Сибирского Учредительного Собрания и т.п.

В Иркутске шли бои, Колчак еще 27 декабря надеялся на подход 28−29 декабря подкреплений, высланных Семеновым. Присутствие адмирала под городом, по свидетельству Жанена, приводило людей в исступление. 30 декабря семеновцы были разбиты и отброшены от города. Властям не удалось подавить восстание, и им пришлось вступить в переговоры при посредничестве союзников. 3 января Совет министров Колчака обратился к нему с предложением:

«Непременным условием вынужденных переговоров об отступлении является ваше отречение, так как дальнейшее существование в Сибири возглавляемой вами власти невозможно».

4 января 1920 года адмирал передал политическую власть атаману Семенову. В какой-то момент возникла мысль об уходе в Монголию отдельной колонной, Колчак поддержал её, но вскоре стало ясно — дороги перекрыты. Солдаты охраны бросили несостоявшегося диктатора и перешли на сторону восставших.

«Измена конвоя, — вспоминал офицер штаба, — нанесла огромный моральный удар адмиралу, он как-то весь поседел за одну ночь».

Тем временем Красная армия продолжала наступление, фронт двигался с запада на восток. Удержать Енисейскую губернию Колчаку не удалось. В тылу было беспокойно. В конце декабря в Красноярске были ненадежны и войска, и население. Город, по свидетельству коменданта, представлял собой «пороховую бочку, и взрыв ее грозил бедственно фронту». 6 января 1920 г. части Красной армии вошли в Красноярск, где сдалось около 20 тыс. колчаковцев. Железнодорожный путь на Владивосток был перекрыт в Иркутске. Поезд с Колчаком находился под охраной чехов на станции Нижнеудинск, когда город перешел под контроль восставших. Они требовали выдачи Колчака и золотого запаса.

Чехи рвались домой из сибирской ловушки, и никто не хотел рисковать собой для спасения другого. Остатки Сибирской армии отступали по зимним дорогам, не имея возможности согреться, поесть, напоить и покормить лошадей. Весьма тяжелыми были не только погодные условия. Участник перехода вспоминал:

«Разбитые белыми авангардными частями красные не отходили назад, а рассеивались и снова нападали на сзади идущие части; везде был фронт, не было простой возможности спокойно отдохнуть после тяжелого перехода в суровую сибирскую зиму».

Чехи двигались совсем другим порядком. По существовавшим нормам, для эвакуации чехословацкого корпуса требовалась 1 тыс. двухосных вагонов, им было выделено 2 тыс. вагонов, но контролировавшие железные дороги чехи изъяли для своих нужд 20 тыс. вагонов — более 50% имевшегося в Сибири подвижного состава.

Отходившие русские части смотрели на своих «союзников» и «славянских братьев» с явной злобой:

«Мы для них были чужие и наши нужды их не трогали. Прекрасно одетые в форму, сшитую из нашего русского сукна, сытые и лоснящиеся от довольства и «легкой жизни», они пожирали массу самых разнообразных и лучших по качеству продуктов, пусть и купленных, то на наши же русские деньги, изъятые ими из наших же русских банков и казначейств. В конских вагонах кавалерийских и артиллерийских частей лениво жевали русское сено и овес сытые, закормленные наши — русские кони. На вагонах-площадках стояли наши — русские орудия и обозные повозки, а в вагонах-теплушках, прекрасно оборудованных, с беспрерывно топившимися печами, с комфортом размещались «братушки» и проч., вооруженные нашими — русскими винтовками, пулеметами, револьверами. Они чувствовали себя и держали себя как настоящие хозяева, а мы — русские, настоящие хозяева России, плелись вдоль линии железной дороги в оборванном, прожженном обмундировании, заедаемые вшами, полуголодные, ведя в поводу «подобие лошадей», деливших с нами общее горе на голодном пайке. Наши раненые и больные домерзали, прикрытые всяким тряпьем, но мы не имели возможности поместить их в санитарный поезд по той простой причине, что таких поездов у нас не было: весь поездной состав и паровозы были в руках «интервентов». Захватив в свои руки подвижной железнодорожный состав, «братушки» добили Белую армию Сибири и внесли в нее дезорганизацию».

В арьергарде чехословацких эшелонов двигалась польская дивизия — поляки попросили чехов пропустить 5 из имевшихся у них 56 эшелонов — это были вагоны с ранеными, женщинами и детьми. Генерал Ян Сыровы [1] ответил категорическим отказом. Дивизия вошла в контакт с частями Красной армии и была наголову разгромлена. Это произвело впечатление на чехов, и они решили откупиться, выполнив требования Иркутского Политцентра. 12 января Жанен отправляет очередной доклад в Париж о положении дел, в котором отмечает, что «некоторые его (т. е. Колчака. — прим. А. О.) министры считают его безумцем, и с тех пор многие факты только укрепили меня в этом мнении». 15 января в 21:55 чехи передали Колчака и главу его правительства В. Н. Пепеляева представителям Политцентра. В вагон вошел чех-комендант и заявил: «Приготовьтесь. Сейчас Вы, г-н адмирал, будете переданы местным русским властям». Адмирал был поражен и при аресте сумел сказать только: «Меня союзники выдали». Через несколько дней генерал Жанен в ответ на обвинение в сдаче объяснил свое невмешательство в эти события тем, что, находясь в почти полной блокаде, он не получил поддержки ни от японцев, ни от отрядов Семенова и рисковал попасть вместе с чехами в окружение перед взорванными железнодорожными туннелями у Байкала, без угля, который не выдали бы шахтеры.

Через замерзшую Ангару Колчак и Пепеляев под охраной пешком прошли в городскую тюрьму. Чехи передали и поезд, в котором находилось свыше 19 тыс. пудов золота на сумму в 409 626 103 руб. 23 коп. При переезде по железной дороге было похищено ценностей на 840 тыс. руб. Под охрану чехословакам было передано 5156 ящиков и 1678 мешков с золотом в слитках и монетах. 13 ящиков было похищено. После этого эшелоны союзников Колчака отправились во Владивосток. 21 января власть в Иркутске перешла к руководимому большевиками Военно-революционному комитету. В тот же день его представители начали допрашивать Колчака.

На допросах адмирал вел себя мужественно, но это уже не имело значения. Он понимал свою обреченность. К Иркутску подходили войска ген.-л. В. О. Каппеля, они требовали освобождения пленных. Это был Сибирский Ледовый поход, который белые части проделали в декабре 1920 — январе 1921 гг. в исключительно тяжелых условиях, при сильнейших морозах, доходивших до — 40 градусов, и практически не имея организованного снабжения. Обессиленных людей косил возвратный и сыпной тиф. Каппель отморозил ноги и умер от воспаления легких. В командование вступил ген.-м. С. Н. Войцеховский. Взять Иркутск отступавшим не удалось. Уже в ночь с 5 на 6 февраля судьба Колчака и Пепеляева была решена. 6 февраля они были приговорены к казни и 7 февраля расстреляны. После этого интервентам стало ясно — Сибирь перешла под полный контроль большевиков.

[1] Один из руководителей чехословацкого корпуса во время интервенции в Сибири и на Дальнем Востоке, в 1939–1945 гг. активно сотрудничал с гитлеровцами, арестован в 1945 году, в 1947 году осужден на 20 лет лишения свободы за коллаборационизм, в 1960 г. освобожден по амнистии, умер в 1970 г.