После потери Царицына Деникин обратился к Пилсудскому с письмом, в котором говорил о необходимости начать новый период в истории русско-польских отношений:

Антон Денекин
«Встретив некогда с чувством полного удовлетворения поворот русской политики в сторону признания национальных прав польского народа, я верил, что этот поворот знаменует собою забвение прошлых исторических ошибок и союз двух родственных народов. Но я ошибся. В этот тяжкий для России день Вы, поляки, повторяете наши ошибки едва ли не в большей еще степени. Я разумею стремление к занятию чисто русских земель, не оправдываемое стратегической обстановкой; введение в них управления, отрицающего русскую государственность и имеющего характер полонизации; наконец, тяжелое положение русской православной Церкви как в Польше, так и в оккупированных вами русских землях. Для меня совершенно ясно, что именно теперь создаются те основы, на которых будут построены на долгие годы международные отношения. И нынешние ошибки наши будут оплачены в будущем обильной кровью и народным обнищанием на радость врагам славянства. Мне нет надобности доказывать Вам, что непонятная для русского общества политика польского правительства может дать весьма серьезную опору германофильскому течению, которое ранее у нас не имело почвы. Я нисколько не сомневаюсь, что если когда-либо такое течение возобладало, оно имело бы роковое значение для Польской республики. Этого допустить нельзя. Между тем восточная польская армия, успешно наступающая против большевиков и петлюровцев, в дни, наиболее тяжкие для русских войск, вот уже около 3-х месяцев, прекратила наступление, дав возможность большевикам перебросить на мой фронт до 43 тыс. штыков и сабель».

Это было сочетание точных оценок в отношении будущего и полного непонимания самой природы польской политики. Пилсудского абсолютно не беспокоило будущее какого-то славянства. Гораздо важнее было другое. Даже в период острого кризиса на своем фронте Деникин не соглашался на уступки далее «конгрессовой» Польши, то есть её этнографических границ. Разумеется, это весьма неприязненно воспринималось в Варшаве. Пан «начальник государства» во время личной встречи с Маннергеймом убеждал его, что готов изменить свою позицию, в случае если её изменят и лидеры белых. Частным образом Пилсудский выражался категоричнее. Он инструктировал Косаковского о том, как он относится к русской проблеме:

«Большевикам, как и Деникину, я могу сказать одно: мы — могучая сила, а вы — трупы. Говоря иначе, солдатским языком: давитесь друг другом, бейте друг друга, меня это не касается, пока вы не затрагиваете интересов Польши. А если где затронете их, буду бить. Если где-либо и когда-либо я вас не бью, то не потому, что вы не хотите, а потому, что я не хочу. Пренебрегаю вами, презираю вас. Вы погрязли в руках евреев и немецких юнкеров, не верю вам, вашему сорту людей».
Казимир Маркевич. Портрет Юзефа Пислудского (фрагмент)

Русские, по убеждению Пилсудского, «…должны стоять перед нами покорными и просящими». Пилсудский использовал контрнаступление Красной армии для того, чтобы поддержать перед Антантой свои претензии на контроль над Галицией. Свое противостояние с Россией Польша использовала для защиты этих претензий.

В кампании 1919 года петлюровские войска потерпели ряд существенных поражений от Вооруженных сил Юга России. 5 декабря 1919 года Петлюра, к удивлению своих подчиненных, бросил их и направился в Варшаву. Что он там делал — его армия не знала. 16–20 января 1920 года с Пилсудским встречался Н. В. Чайковский. Он попытался найти общий язык с ним для того, чтобы рассмотреть возможность совместных действий. В частности, Чайковский высказал сомнение относительно перспектив Петлюры и необходимости для Пилсудского сотрудничать с ним. Пилсудский ответил — Петлюра борется против большевиков и тем удобен ему, и добавил:

«У меня два плана: большой и малый (Большой план — военный союз против большевиков всех народностей, входивших в состав Российской империи, и свободное их самоопределение на конгрессе народов, созванном в России, когда это будет возможно. Малый — входящий как часть в первый: соглашение между Россией и Польшей на началах плебисцита по всей Литве и Белоруссии). Если не удастся осуществить большой, я ограничусь малым».

На государственном уровне польские политики и дипломаты повторяли привычные для них заклинания. 2 (15) декабря 1919 г. генерал Бредов обратился с воззванием к жителям, призывая их брать пример с большевиков:

«Когда большевикам надо было защищать их «красный Петроград», они быстро собрали несколько тысяч коммунистов. Ныне Киев — матерь городов русских — в опасности. Докажите, что в вашей груди бьется мужественное сердце, что вы умеете защищать свои семьи, свое достояние и не хотите быть рабами Троцкого. Идите в войска, вам дадут там винтовку, укажут ваше место, а офицеры научат вас воевать».
«Я убежден, — поддержал призыв Шульгин, — что дело в нас самих, в состоянии нашей души. Если мы захотим, по-настоящему захотим удержать Киев — мы его удержим».
Николай Бредов

3 (16) декабря еще выходил «Киевлянин», печатавший приказы командования Киевского оборонительного района. Но уже вечером этого дня Киев был взят, части Красной армии вели энергичное преследование отступавших. На следующий день с сопротивлением в этом районе все было кончено, добровольцы откатывались назад, к югу.

«Войска Деникина потерпели поражение, Киев взят, большевики наступают на Харьков, — извещал 4 декабря 1919 г. (несколько преждевременно) посла в Париже глава польского МИД. — Войска Петлюры дезорганизованы. В любой момент вся защита Запада от большевиков может лечь исключительно на нашу армию и, возможно, именно на те войска, которые защищали Львов и очистили Галицию от украинских банд. В этих условиях вынесение мирной конференцией постановления, окончательно решающего проблемы Галиции, по которому Польша потеряет Львов и всю Восточную Галицию, а все усилия её армии сведутся на нет, и она лишится плодов победы, — будет иметь роковые последствия. Для нас речь идет прежде всего о поддержке дисциплины и морального духа в армии. Сегодня они уже поколеблены…».
Симон Петлюра

Иначе говоря, Польша была готова защищать Европу только при условии поддержки политических амбиций и претензий Варшавы.

Агрессивность польской стороны, а также её уверенность в собственных силах усиливались по мере того, как Москва демонстрировала готовность идти на уступки. Вплоть до декабря 1919 года основной задачей глава Реввоенсовета РСФСР Л. Д. Троцкий называл ликвидацию Южного фронта. Но положение РСФСР на её западных границах постепенно улучшалось. 22 декабря 1919 г. остатки Северо-Западной армии ген. Юденича перешли на территорию Эстонии. Последние две недели при отходе царил полный хаос. Отношение эстонцев было откровенно враждебным. В последние дни, когда всем стало ясно, что судьба армии решена, эстонцы начали грабеж её обозов и имущества.

31 декабря 1919 г. РСФСР и Эстония заключили перемирие. Накануне, 30 декабря 1919 года, латыши подписали соглашение о совместных с поляками действиях против Советской России, которые должны были начаться 3 января 1920 года. Латышские войска (10 тыс. чел.) и польские (30 тыс. чел.) составляли единую группировку под командованием генерала Эдуарда Рыдз-Смиглы. Союзники уже договорились о разделе захваченного имущества. Военные и продовольственные трофеи должны были поступить латышской стороне, подвижной состав железной дороги — делиться пополам. Польское командование ждало разочарование — на фоне успехов Советской власти латыши не рвались в бой. 7 января 1920 г. Красная армия взяла Таганрог и Новочеркасск, где были захвачены огромные трофеи. 9 января красные взяли Ростов-на-Дону. Эвакуировать Таганрог и Ростов-на-Дону не удалось, солдаты отходящих армий громили города. Фронт Добровольческой армии был рассечен, Донская армия была отрезана от Кавказской. Взяв под контроль Донбасский район, Красная армия разрезала территорию, контролируемую Вооруженными силами Юга России, и их фронт надвое. Теперь советское командование ставило задачу добить остатки армий Деникина. Одновременно началась зачистка Правобережной Украины от петлюровцев.