Закончили ли мы счёты с войной в Лисичанске?

Типичная проблема любой гражданской войны — где закончить войну? С внешним врагом проблемы нет — в его столице. А что делать с врагом внутренним, с соплеменниками? Где воткнуть штык в землю и сказать: «Всё, баста, отвоевался, теперь можно и домой, сады опрыскивать»?

Пока идёт освобождение своей области, с мобилизацией проблемы нет. Как только свою область освободили — всё. Начинаются проблемы масштаба восприятия и мышления. Многие отказываются воевать за пределами земли, которую считают своей. Именно по этой причине феодальные армии были местными и не приводили к появлению единого централизованного государства, распадавшегося на вотчины.

Сейчас такая же проблема встала перед войсками ЛДНР. По мере освобождения территории двух областей местные резервисты в большом количестве будут считать свою миссию выполненной. Дальше — демобилизация и домой. Тем более что они 8 лет воюют, очень много погибших, а дома ждут семьи и считают каждый день, пока свои мужчины на войне рискуют жизнями. Это в России контракт в зону СВО 3 месяца, а в ЛДНР это 8 лет обыденной жизни. Понять людей можно и нужно.

Выбор перед ними непростой. Или домой и прекращение ежеминутного смертельного риска, или продолжение риска за пределами своей области. Но во имя чего?

Те, кто воевал, домой пойдут со смешанным чувством: они понимают, что, во-первых, пока Украина жива, безопасности не будет, а во-вторых, та безопасность, что есть, куплена кровью тех, кто остался на фронте и сдерживает врага. Фронтовики прятаться за чужими спинами не привыкли. У многих будет жестокий внутренний конфликт совести и инстинкта самосохранения.

Здесь очень важно, как поведёт себя Россия. Да, не нужно принуждать к продолжению участия в СВО тех, кто решил выйти из войны. Да, нужно предложить контракты и другие формы участия в СВО для желающих. Многие вернутся, потому что вне фронта не чувствуют себя в своей тарелке. Многие не вернутся. О психологической реабилитации вернувшихся с войны думают тогда, когда война — экспедиция небольшого корпуса на окраинах или за пределами страны. Когда воевал весь народ, а страна в разрухе, о психологической помощи никто не думает — не до того.

Здесь на первый план выходит опять же то, чего сейчас сильнее всего не хватает. Нет идеи общей большой страны, большой Родины. Она разбита на родины малые, но в большую пока не складываются. Малороссия и Новороссия уже не единая страна, а отдельные территории. Они не считают друг друга согражданами общего государства.

Даже нет образа этого общего государство. Пока есть какие-то эскизы, наброски, «подмалёвки», как говорят художники. Картины нет, и, главное, её никто не пишет. Боремся с одним сепаратизмом и культивируем другой.

Русский мир, денацификация — это всё, что мы можем сейчас сформулировать. Слишком размыто и непонятно, куча разных трактовок. За что конкретно умирать солдату? За свою землю — это понятно. А то, что за околицей, как? Где кончается своя земля и начинается чужая?

«Я хату покинул, пошёл воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать» — это могучая пассионарная сила в ту Гражданскую войну. Центральная проблема Гражданской войны — как из дезертира-Бумбараша, распевающего «наплявать, наплявать, надоело воявать», сделать солдата, идущего в последний бой с песней «дрожи, буржуй, настал последний бой, против тебе весь бедный класс поднялси» и «мы победим, за нас весь шар земной, разрушим тюрьмы, всех врагов прогоним, мы наш, мы новый мир построим, свободного труда, и заживём коммуной мировой!»

Можно смеяться (и зрители фильма смеялись), но сквозь слёзы — ребята шли на последний смертный бой с песней о будущей жизни. Мобилизующая идея в каждую эпоху разная, она меняется, остаётся одно общее: жизнь в жертву за то, что уходит за пределы её ценности.

В нашу войну такая идея есть, но её никто не формулирует вслух. Ясно — это восстановление Большого Отечества, но какого? Как оно называется? Царство Христово? Российская империя? Мировая коммуна свободного труда? СССР-2? Что мы строим, и за что умирают солдаты?

Ни на одной войне не было такого пёстрого соседства разных знамён как разных символов ценностей. Радоваться этому нельзя, это знак нашей не только территориальной, но и смысловой раздробленности. «За Россию» — это не лозунг на Украине. За какую Россию? За мягко либеральную Российскую Федерацию? Или за что?

На Украине российские олигархи не нужны, там своих как грязи. Восточная Украина ближе к советской идентичности, чем к этнической русской — и то в старом поколении. Молодёжь уже имеет кризис идентичности. Она уже не советская, она или тяготеет к украинской, даже будучи этнически русской, или к русской, как в Донбассе, но чувствует острую обиду за 8 лет невнятного бормотания бывших кураторов.

Конфликт поколений проходит по Восточной и Южной Украине и заканчивается на Украине Центральной. Она уже в большей степени проукраинская. Про Западную и говорить нечего. Заходить на Украину с этнической карты не следует. Русская там всегда будет бита местной, украинской.

Самой интегрирующей силой между Россией и Украиной была и остаётся доктрина государства социальной справедливости. Но слово «социализм» — табу как в России, так и на Украине. Выпячивается этническая составляющая конфликта, он и толкуется в рамках этнической теории (русский или украинец — кто более прав, и кто более настоящий). Классовая (конфликт российской и украинской крупной буржуазии, в который вмешалась буржуазия англосаксонская, и потому в ходу мутная дипломатия и невнятная идея) — замалчивается и как познавательный инструмент не используется. Не будь темы ЛГБТ, пропагандистам было бы совсем трудно.

А классовая составляющая существует так же, как и этническая, так как борьба идёт внутри класса крупной буржуазии. А другие классы (пролетариат, мелкая и средняя буржуазия, крестьянство, межклассовая прослойка в виде интеллигенции, сословие государственных служащих, военных и духовенство) включены в эту войну за чужие классовые интересы и не осознают этого.

А так как идентификаторы на войне «свой-чужой» жизненно необходимы, то выход один: или переходить на национализм (этнический маркер), или сворачивать войну, пока она не убила власть крупного капитала в принципе (маркер общих классовых интересов разных национальных отрядов крупной глобалистской буржуазии).

Очень трудно вести войну в таких условиях. Трудно всем — и тем, кто воюет, и тем, кто на войну направляет, и тем, кто ждёт в тылу. Крупная национальная буржуазия Украины не боится пассионарной мобилизации — она вышла за классовые мотивы и втравила весь народ в свою войну. Там теперь кто не скачет, тот москаль.

Крупная буржуазия России расколота на национальное и глобалистское крыло. Они воюют между собой, но едины в страхе перед мобилизацией: выпустив джина пассионарности русских, они рискуют получить социалистический реванш. Он может быть двух видов: национал-социалистический и социал-демократический, но передел собственности и власти гарантирован в обоих случаях. Единственное, что не грозит, так это реванш правых консерваторов. Православные монархисты угрозой для крупного капитала не являются.

А пока вопрос об идеологии не решён, пока его заменяют эрзацы, полуфабрикаты и паллиативы, солдаты освобождённых территорий бывшей Украины, освободив свою малую родину, будут останавливаться и задаваться вопросом: Большая Родина — она есть? Какая она? Где она?

Что будет, если украинская государственность будет сохранена? Что означает победа в этой войне под названием «СВО», когда изначально заявлялось о том, что Россия не ставит целью свержения власти на Украине, а конечная цель — освобождение Донбасса? Как понимать денацификацию? Как её осуществлять в нынешней Украине?

Пока солдат не получит ответа на этот вопрос, он будет колебаться, выбирая между демобилизацией и продолжением войны. Эти колебания нравственного порядка. И сам факт их наличия говорит о том, что ситуация тревожная. Многие элитные группы в России хотят выйти из войны и противостоят мобилизации всеми силами.

Существуют ограничения, которые Россия на себя возложила по отношению к территории конфликта и применяемым средствам уничтожения. Для чего? Каждый солдат должен понимать свой манёвр. И если командир ему этого не объясняет, то мотивация солдата падает.

Следующая фаза СВО требует прояснения важных вопросов, без ответа на которые нельзя ни продолжить боевые действия, ни прекратить их без угрозы брожения в обществе. Идеологический фактор на войне важнее материально-технического, и бесконечно уклоняться от разговора о смысле жизни и смерти не получится. Россия вступила в самую важную и опасную фазу войны с Западом, и от того, как решатся в ближайшем будущем эти вопросы, зависит быть или не быть России. Вот в чём вопрос.