Где заканчивается спецоперация и начинается война

Насколько можно судить, у президента России были две основные причины назвать военные действия на территории Украины спецоперацией, а не войной.

Во-первых, мы не воюем с народом Украины.

Во-вторых, уровень развития нашей страны и ее армии позволяют не проводить общую мобилизацию, решая задачу силами профессионалов.

Оба аргумента логичны и могли бы быть действенны. Но — при одном условии. Которого до сих пор не сложилось.

Народ, граждане России, вопреки слову «спецоперация», должны понимать, что находятся на войне. И действовать соответственно.

Война, разумеется, ведется не против Украины. И войну, разумеется, начали не мы.

Реальное положение вещей описывалось много раз и едва ли нуждается в еще одном подробном пересказе. Конспективно: нас назначили едой, а мы с этим не согласились.

Управляющие Западом элиты сделали одну из ставок на превращение России в кормовую базу и медленно, но верно били — экономически, политически, ментально — по заданной цели.

Предложенной роли — дойной коровы без права голоса и со всё более скромной порцией пищи — Россия принять не могла.

На диалог в настоящем смысле этого слова Запад не шел.

Лидеры его истеблишмента, у 90% которых нет детей, прекрасно осознают, что они делают со своими странами и с миром, — но готовы делать и это, и большее, чтобы сохраниться у власти.

Продвижение ЛГБТ, миграционные кризисы, отказ от тепла и мяса, локальные и континентальные конфликты — спектр их действий широчайший, на любой вкус.

Диалог с ними оказался невозможным, угрозы не сработали, и надо было действовать.

Почему Украина? Потому что нельзя брать оторванную от России часть России и строить там военно-психиатрически заточенную на войну с Россией Антироссию.

Нельзя — и всё.

Не работают политические соглашения и экономические аргументы — значит, работают «Калибры».

Все эти прописи вполне очевидны для всех, но этого недостаточно.

Для того чтобы Россия могла выиграть войну, ее граждане должны понимать, что они на войне. И действовать соответствующе.

И тогда невозможны даже заявки на исполнение в Петербурге песен про поворот и марионетки.

И тогда невозможно продолжение миллионных трат на показ «европейского спорта».

И тогда невозможны «дружеские» визиты попсовых «звезд» сначала на русофобский фестиваль, а потом в эфир госканала (кто-нибудь сомневается, что он будет?).

Умеренность задачи не означает, что выполнять ее можно спустя рукава. Но на практике мы видим именно это.

Немалому количеству граждан, особенно в сфере «богемы» и среди «звезд», кажется, что никакой войны нет, а есть лишь спецоперация.

А спецоперация отличается от войны тем, что она — не обязательно про каждого лично. Она — где-то и про кого-то другого. А я тут, при своем корпоративе.

Некоторые из «звезд», конечно, пошли еще дальше. «Талантливые бизнесмены» рассуждают о смерти первого лица государства. «Журналисты» поют дифирамбы нацистам.

Но с этими как раз всё ясно. Предатели, безусловно, отвратительны в особенной степени. Когда предательство осуществляется из глупости и любви к себе любимому — тем более.

Но значительное число людей, в том числе и тех, кто на виду, совершают поступки не столь радикальные — но оттого не менее вредные.

Они-то и создают атмосферу, при которой все вроде бы осознают, что живут уже в новом мире, но действуют при этом так, словно всё еще находятся в старом.

А это — самый верный путь если не к поражению, то во всяком случае к радикальному удорожанию победы. Потому что те правила были написаны именно так, чтобы здесь никто не выигрывал.

В соответствии с теми правилами нужно сначала украсть деньги в России, потом привезти их на Запад, потом просить, чтобы не забрали, и быть готовым ругать родину любыми словами.

Деньги можно заменить на звания, титулы или премии — суть не изменится.

У России нет идеологического соперника, но идеологическое соперничество присутствует, а опасность идеологического поражения сохраняется.

Соперник нашей картины мира — тот симбиоз самодовольной глупости, тщеславия и жадности, плоды которого можно измерять хоть в дудях, хоть в макаревичах.

И противоядием всему этому должна быть ясность.

Слово «война» можно и не использовать. У него есть синонимы.

Но вещи должны быть названы своими настоящими именами. Желательно из высоких уст в прямом эфире.

И у действий должны быть последствия.

Про предателя должно быть сказано, что он предатель и что по эту сторону границы он больше не увидит ничего, кроме уголовного дела.

Про измену должно быть сказано, что это — измена, тягчайший и омерзительнейший из грехов.

Все должны услышать, что business as usual больше не будет. Ни в каком смысле этого слова.

Дело дошло до войны — назовите её боем, если хотите — и есть два варианта: или мы, или нас.

А некоторые из законов военного времени должны действовать и тогда, когда у нас идет спецоперация.