Может ли Европа существовать без России?

Именно такой вопрос я задал участникам семинара, который я имел честь организовать тридцать лет назад. Это было в 1994 году. Россия с трудом выкарабкивалась из руин советской империи. Этот долгий плен изнурил ее. Наконец освободившись, она имела лишь одно устремление: восстановить свои силы, чтобы снова стать самой собой. Под этим я подразумеваю не только восстановление материальных богатств, которые большевики растратили напрасно, но и возвращение к уничтоженным социальным связям, к экономическому развитию, к своей деформированной культуре, к утерянным политическому устройству и самоидентификации.

Я заседал тогда в Европарламенте. Мне казалось необходимым осознать, что речь шла о новой России, о той исторической дороге, которую она выбирала и как Западная Европа могла сотрудничать с ней. У меня родилась идея привести в Москву группу европейских депутатов, чтобы обсудить эти вопросы с нашими коллегами в Государственной думе. Я обсудил это с Филиппом Сегиеном, возглавлявшим в ту пору Национальную ассамблею. Он незамедлительно присоединился к моему проекту. Российские парламентарии очень быстро ответили на наше предложение, пригласив нас приехать в кратчайшие сроки.

С общего согласия мы решили расширить нашу делегацию, пригласив с собой экспертов в сфере экономики, обороны, культуры и религии, чтобы их профессиональные мнения подсветили наши дебаты. Сегиен и я исходили не только из желания посмотреть на необычную, еще не определившуюся в своих устремлениях нацию. Мы считали себя наследниками той французской политической школы, которая воспринимала Европу единой, от Атлантики до Урала, и не только географически, но и как общее культурное и историческое пространство.

Мы считали, что ни мир, ни длительное экономическое развитие, ни прогрессивные идеи невозможны в условиях, когда народы не будут взаимно обогащаться друг другом или хуже того, будут изолированы. Мы хотели продолжать политику согласия и сотрудничества, начатую генералом де Голлем в 1958–1968 гг. и подхваченную в 1989 г. Франсуа Миттераном в его предложении «большой европейской конфедерации».

Однако мы знали, что на нашем пути есть препятствие, называющееся НАТО. Де Голль первым определил его как «систему, при которой Вашингтон, обеспечивая безопасность, на самом деле полностью контролирует политику и даже территориальную целостность своих европейских союзников». Де Голль утверждал, что не будет «Европы по-настоящему европейской» до тех пор, пока народы Запада не сбросят с себя навязчивую заботу Нового Света над Старым. Он подал европейцам пример, исключив Францию из системы единого военного командования с США. Увы, ни одно другое европейское правительство не осмелилось пойти его путем.

Роспуск Варшавского договора в 1990 г. и распад Советского Союза мы посчитали подтверждением правильности голлистской политики: нам казалось очевидным, что теперь сам смысл существования НАТО исчез и НАТО должен самораспуститься. Ничто не стояло больше между народами Европы для достижения согласия. Сегиен, политический провидец, уже представлял себе «систему безопасности исключительно для Европы». Он представлял себе эту организацию по типу Совета Безопасности ООН, где пять или шесть крупнейших государств Европы, включая Россию и Францию, имели бы право вето.

Именно с такими идеями мы полетели в Москву. К сожалению, сам Сегиен был вынужден остаться во Франции из-за неплановой сессии парламента. Наш семинар длился три дня, и представители российской политической элиты так же эмоционально участвовали в работе, как и мои европейские коллеги. Из нашего обмена мнениями я вынес понимание, что наши российские коллеги были больше всего озабочены двумя вопросами: что такое Россия в современном мире и как обеспечить в этом новом мире безопасность России.

Первый вопрос возникал из реальности, в которой границы России были произвольно начертаны Сталиным как не имевшие принципиально значения внутри СССР. Второй вопрос вытекал из исторической памяти о предыдущих страшных вражеских завоеваниях. Находились такие политики, которые считали, что примером может стать Западная Европа, народы которой научились решать вопросы границ и мирно сотрудничать друг с другом; но были и те, кто отрицал европейскую идентичность России, настаивал на ее особом пути, обозначая свою позицию как «евразийство». Понятно, что нас вдохновляла на сотрудничество с Россией именно первая часть элиты, которая к тому же в то время была очевидно доминирующей.

Перечитывая тридцать лет спустя материалы этого семинара, я с болью в сердце вновь обращаю внимание на грозное предупреждение, сделанное тогда известным ученым, в то время являвшимся членом Президентского совета: «Если Запад не выкажет доброй воли понять Россию; если Москва не получит то, что она ожидает — справедливую систему эффективной европейской безопасности; если Европа оставит Россию в изоляции, то Россия неизбежно обратит свои взоры в свое прошлое. Она не удовлетворится таким статус кво, ей захочется изменений через дестабилизацию ситуации на континенте».

Именно это Россия и сделала в 2022 г. Почему с треском провалилась у нашего поколения европейцев эта объединительная инициатива, которая тогда, в 1994 г., была от нас на расстоянии вытянутой руки?

Есть такая тенденция у нас, во всём видеть ответственность одной только личности: Путин, «холодный и брутальный диктатор, всё переворачивающий с ног на голову манипулятор, ностальгирующий по исчезнувшей империи», нужно его победить, уничтожить, и тогда демократия, этот светоч Запада, восторжествует и на Востоке и установит там мир. Именно к этой цели под эгидой НАТО ведет нас президент США Джо Байден. Такое объяснение очень просто, но оно же и очень субъективно, чтобы быть принятым без тщательного анализа. Те, кто не позволяет себе быть управляемыми эмоциями актуальных событий, не могут не осознавать, что стоящая перед Европой проблема гораздо более глубокая и сложная.

Можно кратко описать тридцатилетнюю историю нашего континента как всё более быстрое удаление друг от друга Востока и Запада. В старой советской империи основной задачей было, да и остается по сей день в России, воссоздать народную общность, которая жила в согласии с собственным прошлым и в безопасности, чтобы снова стать самой собой.

Для России это означает: собрать все народы страны вокруг образа Родины-матери, установить стабильные и доверительные отношения с братскими народами Белоруссии, Украины и Казахстана и построить такую систему европейской безопасности, которая защитила бы их от внешней угрозы. Лидеры же Западной Европы были озабочены совсем другими вопросами. После падения Берлинской стены они посвящали все свои силы и энергию, выказывали свое доверие тому, что называется ими «Европейский союз».

Маастрихтский договор, учреждение единой валюты, Лиссабонская «конституция» — вот чему они посвящали почти исключительно всё свое рабочее время. В то время как на Востоке предпринимались усилия для восстановления упущенного времени в национальной истории, на Западе элиты были увлечены почти мистическим устремлением, которому невозможно было сопротивляться, подняться выше уровня национального и создать рациональное общее пространство. Проблема безопасности перестала стоять перед Западом, так как все спорные вопросы стран-членов должны были отныне регулироваться наднациональными институтами. Мир казался установленным в «Союзе» раз и навсегда.

Резюмируя, можно сказать, что Запад считал оставшейся в прошлом национальную идею, которую сменила стабильная система счастливого конца истории. В это же время Россия подвергалась трудным испытаниям, сопровождавшим рождение новой национальной общности, так сказать, в процессе брутальных схваток с этой самой историей. В этих условиях у Востока и Запада оказалось очень мало точек для взаимного обмена, кроме, может быть, нефти и технологий машиностроения, что, безусловно, было недостаточным для сглаживания этих фундаментальных различий.

В итоге НАТО стало еще большим яблоком раздора, чем было во времена противостояния двух блоков. На Западе Европы наличие военной организации, управляемой Вашингтоном, виделось как гарантия против нежданного возвращения живой истории. НАТО позволило странам членам Евросоюза пользоваться без малейшей обеспокоенности «дивидендами мира» внешнего, как они пользовались такими же дивидендами мира внутри самого ЕС. В России же НАТО ощущается как смертельная угроза.

Альянс является властным инструментом, который многократно показывал после падения Берлинской стены свое устремление к мировой гегемонии и к своему господству в Европе. Запад аплодисментами приветствовал вступление в Альянс Польши, Румынии и трех стран Прибалтики, столь близко расположенных к России, и прикрытие их территорий влиянием США. Этот же факт вызвал в Москве возмущение и тревогу.

А что же Франция? Почему она не попробовала помешать все углубляющемуся разрыву внутри нашего континента? Потому что ее господствующий класс в качестве константы выбрал как абсолютный приоритет мистическую привлекательность «Европейского союза». И как логическое следствие этого, она была притянута к его естественному добавлению — НАТО.

Жак Ширак участвовал, правда с неохотой и явными оговорками, в операции против Сербии, руководимой Вашингтоном. Саркози сделал шаг к возвращению Франции в систему, где доминируют США. Олланд и Макрон всё более тесно привязывали нас к организации, руководство которой находится по другую сторону Атлантики. Следствием нашего жесткого привязывания к НАТО стала потеря большей части того международного влияния, которым располагала Фракция тогда, когда она была свободна в собственных действиях.

В моменты прояснения сознания президенты иногда отбрасывали американскую опеку и возвращались к миссии, которую начинал де Голль. Ширак отказался участвовать в военной агрессии Буша против Ирака, Саркози один, без американцев, урегулировал с Москвой вопросы перемирия с Грузией, Олланд разрабатывал Минские соглашения, чтобы добиться прекращения огня на Украине, таким образом, они совершали действия, достойные нашего призвания в Европе. Им даже удалось подключить к этим действиям Германию. Но увы, эти моменты прояснения сознания были непредсказуемы, половинчаты и краткосрочны.

Вследствие всех этих расхождений Европа снова разделена надвое. Несчастная Украина, расположенная на линии этого разрыва Европейского континента, первой заплатила за всё это кровью, слезами и разрушениями. Россия взывает к исторической справедливости. Европейский союз вмешивается во имя демократических ценностей, которые, по мнению ЕС, являются венцом, завершением исторического процесса. Америка использует эту безумную ссору для завуалированного продвижения на доске своих пешек и делает всё более трудным выход из состояния войны.

Итак, вот где находится Европа спустя треть века после своего воссоединения: ее разделяет бездна непонимания; ее разрывает жестокая война; новый железный занавес, на этот раз навязанный Западом, начинает разделять ее географическое пространство; возобновляется гонка вооружений; и еще более ужасный, чем крах экономических взаимоотношений, разрыв культурных связей угрожает каждой их двух частей конфликта.

Великий европеец Иоанн-Павел Второй говорил, что наш континент может нормально дышать только своими двумя легкими. Сейчас же, что на Западе, что на Востоке, могут дышать только одним из них. Это зловещие предзнаменования для обеих частей Европы. Но настоящие европейцы не должны предаваться унынию. Даже если сегодня голос их плохо слышен, они и только они смогут установить мир на нашем континенте и вернуть ему величие и процветание.