Будущее России. Почему у консерваторов и либералов нет перспективы?

Много рассуждений сейчас о «транзите». Общий знаменатель высказывающихся мнений: Владимир Путин так поддерживает ЕР именно потому, что ему нужна управляемая Дума, способная осуществить этот самый «транзит», который большинство наблюдателей связывают с 2024 годом. При этом все гораздо сложнее. Принципиальная методологическая ошибка подобных взглядов — неоправданная абсолютизация личного, персоналистского фактора. Будто бы именно личность определяет стабильность и поступательность развития (или деградации?), а все остальное второстепенно и поэтому к «большой политике» отношения не имеет. Это не так. Теория элитизма, «венцом» которой выступает вождизм, — продукт западной системы взглядов, вскормившей современную политологию в том виде, в котором она нам привычна. Но вот казус: сразу после кризиса 2008−2009 годов на том же Западе произошел ренессанс марксизма; труды классиков этого учения, преданного было в России анафеме после распада СССР, пережили несколько новых изданий, и каждый тираж уходил нарасхват. Как минимум это означает, что западные элиты, во-первых, очень хорошо понимают механизмы общественного устройства и процессов, рассчитывая это понимание обратить в своих интересах. Собственно, секретом оно и не является, если вспомнить сказанное в 1962 году в Москве Дэвидом Рокфеллером членам хрущевского руководства КПСС: «Знаю же я, что такое диктатура пролетариата; должны и вы знать, что такое диктатура буржуазии»; под этим подразумевался тотальный буржуазный контроль на Западе над общественной жизнью, включая СМИ. Во-вторых, «стандартная модель» политологии (по аналогии с соответствующим термином физики) — общественный договор, разделение властей, гражданское общество — ввиду своей буржуазности обнаруживает изначальную лукавость, продиктованную хорошо известными «двойными стандартами». В чем их двойственность в данном конкретном случае? Всячески абсолютизируя борьбу наций за «место под солнцем», идеологический аппарат современного Запада с присущим ему диктатом уже даже не империалистической, а ультраимпериалистической (по Каутскому) буржуазии выпячивает на передний план цивилизационный фактор в международных и внутриполитических отношениях. Делая вид, будто не существует другого фактора — социально-классового, который в условиях навязываемого буржуазией глобализма, в полном соответствии с постулатами мир-системной теории, также глобализируется. Мир — глобализируется целиком, таков план; поэтому если какая-то крупная часть мира, тем более Россия, из глобализации выпадает, проводить ее нельзя и следует останавливать, ибо утрачивается буржуазный контроль над глобализационным процессом. Тем более даже нельзя подумать о «параллельной» глобализации на базе альтернативного, выстроенного на других, не буржуазных ценностях, проекта иной мироорганизации с центром не на Западе, а на Востоке — в России и Китае. Во-первых, при таком варианте утрачивается западное лидерство, и Западу навязывается проектная борьба с неясным исходом. Во-вторых, под угрозу этого исхода ставится господство буржуазных общественных отношений — как в мировом масштабе, так и на самом Западе. И если он эту конкуренцию альтернативному проекту проиграет, то останется перед выбором между собственной трансформацией по лекалам победителей, что обнуляет власть и позиции «глубинных» концептуальных элит, и превращением в обреченный заповедник динозавров, утративший историческую динамику и ограниченный пределами географического Запада. Если с этой точки зрения посмотреть на вновь провозглашенный в ноябре прошлого года ЦК «великой перезагрузки» — Совет по инклюзивному капитализму при Ватикане, то на фоне всех спекуляций о кейнсианстве и «социализме с человеческим лицом» становится ясен страх западных элит перед социализмом как идеей социальной справедливости, направленной на ликвидацию диспропорций капитализма. Известно, что вокруг «инклюзии» — быть ей «капиталистической» или «социалистической» — в спорах на «глубинном» уровне долгое время ломались копья. И хотя «социализм» в этих спорах участвовал не в национально-государственной, сталинской, а в космополитически троцкистской, антикоммунистической и антисоветской интерпретации, неприятие самого термина «социализм», который так и не рискнули произнести вслух, привело к тому, что эти баталии закончились так, как закончились. Вопреки даже Франциску с его иезуитской апологией «теологии освобождения» — западного варианта «христианского социализма» с иудейскими корнями.

Разделение капиталистической мир-системы на «ядро», задающее «правила игры», и полностью зависимую от него «периферию» — главный, официально заявленный тренд еще со времен Римского клуба с его «десятирегиональной моделью» Месаровича — Пестеля (1974 г.). Соединив эту модель с идеологией «устойчивого развития», правящие круги Запада с помощью ковид-фактора вышли на траекторию «великой перезагрузки», план которой поверг российскую элиту в ступор, из которого она до сих пор не может выйти. С одной стороны, все, что делалось последние тридцать лет после распада СССР, имело своей целью как раз внедрение России в пресловутое «глобальное сообщество» на любых условиях. Причем осуществлялся этот курс и при Ельцине, и при Путине с демонстративным вызовом прежней советской якобы автаркии от «цивилизованного» сообщества. С другой стороны, взяв на вооружение (и в оправдание) западный элитистский фактор, новые «хозяева жизни», реализовав на практике феодально-капиталистическую стратегию крайнего социального неравенства, переложенную в целях исторического оправдания и на отечественную дореволюционную традицию (пример сурковского заигрывания со старообрядчеством, которое выдавали за «русский протестантизм»), столкнулись с западным же отторжением. И оказались в когнитивном диссонансе. Вроде бы все выполнили, все гласные и негласные договоренности соблюли, а в западный «рай» все равно не пускают. За «своих» не держат.

На этом фоне в элитных российских кругах мучительно зреет понимание, что на Запад не пустят никогда, что это изначально была глупая своей невыполнимостью затея — стать равноправной частью Запада. Хотя на самом Западе об этом предупреждали открыто, «наши» не верили, усматривая в этом некий «глубокомысленный» план. Кто именно говорил? Клинтон говорил в Объединенном комитете начальников штабов (октябрь 1995 г.), Бжезинский тогда же в «Великой шахматной доске», адмирал Цебровски, советник главы Пентагона Рамсфелда, прямо сформулировал, что согласие с глобализацией равнозначно принятию западной системы ценностей и допуску западных монополий к управлению собственными природными ресурсами (2003 г.). Подозрения закрались только тогда, когда западные эмиссары в середине нулевых годов в качестве условия интеграции в Европу прямо потребовали отделить Северный Кавказ; ответом на это и стала мюнхенская речь, кулуарно воспринятая большинством российской элиты в штыки именно потому, что это большинство было готово на западное предложение согласиться. Результат известен: «медведевский» транзит 2008 года. Не секрет, что в преддверии нынешнего транзита определенные круги озабочены теми же самыми императивами. Ибо надо понимать, что на кон затеи с интеграцией в Запад, которая вынашивалась еще советскими элитами, строившими ради этого нефте‑ и газопроводы из Западной Сибири в Европу (на кредиты Deutsche Bank), поставлено слишком многое, включая разрушение СССР. Открыто признать провал — значит не только расписаться в бессмысленности прожитой жизни, но и породить к себе неизбежные вопросы: ради чего вся эта тридцатилетняя вакханалия? Оказывается, ради того, чтобы, возродив капитализм, создать условия для процветания узкого круга «приближенных» к «кормушке» или, как говорят в народе, «корыту»? В этом ведь придется признаться! В этих условиях, чтобы не признаваться и не ставить под сомнение свою профпригодность, а заодно и «право» распоряжаться народным достоянием, изобретена формула, не менее лукавая, чем «устойчивое развитие». Мы «по-прежнему вместе с цивилизованным миром», но движемся «своим путем», через самоутверждение, но не в собственных идеалах, а в том, чтобы, будучи «святее папы римского», продвигать эти западные идеалы (точнее, интересы) таким настойчивым образом, чтобы на Западе поняли, что «без нас — это против нас», и чтобы такого выбора — испугались, согласившись «поделиться» глобальным влиянием и властью. Подчеркнем: нынешнее поведение российской элиты — это бунт внутри единой с Западом мир-системы глобального капитализма. Слабость этого бунта именно в том, что, заявляя протест действующим в системе правилам, предводители бунта остаются внутри этой системы, не бросая ей вызова снаружи, с внесистемных позиций, что обнуляет их шансы на успех.

Еще раз: это все — элитарные игры, уходящие корнями в убеждения, подкрепленные заказными разработками западной политологии о том, что именно элиты — «двигатель» прогресса и «хранитель» национального интереса. И что будто бы это функция элит — формулировать национальную программу в рамках якобы «единого мира», единство которого, добавим, прикрывается демагогией «устойчивого развития» (общей на всех природой и биосферой) и обеспечивается системой неформальных, порой оккультных связей, образующих иерархии поверх государственных институтов.

Между тем марксизм, ренессанс которого переживает Запад, не знает элитизма как такового. В марксизме нет «элит», а есть взаимодействие личности и масс в истории. При этом массы, задающие направленность общественно-политических процессов, — объективный фактор; личность — субъективный фактор; если она соответствует вектору, задаваемому массами, то их возглавляет; если же личность по тем или иным причинам, прежде всего ввиду классовых интересов, массам противостоит, — то ее место оказывается на свалке истории. Очень похоже, что подхваченные у нас элитистские теории с самого начала, с появления марксизма, придуманные ради того, чтобы дилемму масс и личности обойти, призваны «окружить» личность и подчинить ее определенным интересам, подменив тем самым широкую народную массовость неким узким элитарным консенсусом. А подменив, представить диалектику взаимоотношений масс и личности взаимоотношениями элит и личности, оставив массы за скобками исторического процесса и вычеркнув их из жизни. Нашу российскую элиту с ее замашками нуворишей от потребления и политики устраивает в этой игре все, кроме одного. Она хочет место за столом, где делится глобальный пирог, наравне с западными элитами, а ее за этот стол не пускают. Потому, что в западном представлении наша страна — не субъект, а объект. Потому, что 40% природных ресурсов — у нас, а 40% их потребления — в США, и элиты США, при всех внутренних противоречиях, едины в консенсусе, что если поднять «этих русских» до равноправия, то на планах завладения их ресурсами можно будет поставить крест. А без завладения и сохранения благодаря этому западного уровня потребления придут кранты и западному лидерству. Не говоря уж, что вслед за русскими потянутся (уже потянулись) китайцы, индийцы, далее все остальные. Поэтому, отклоняя «заявку» российской элиты на вхождение в Запад в целом, западные элиты так рады каждому эпизоду удачного индивидуального «прикорма» российских «элитариев». Ибо тем самым они превращаются в агентуру влияния Запада. Как говорил Бжезинский, «пятьсот миллиардов долларов вашей элиты лежит в американских банках, и вы еще разберитесь, это ваша элита или уже наша», связывая это обстоятельство с невозможностью применения Россией против Запада ядерного оружия «ни при каких обстоятельствах».

Во всех этих рассуждениях заинтересованными клиентеллами наших и западных «элитариев» отыскан один очень опасный консенсус, который непосредственно укладывается в «прокрустово ложе» упомянутой «великой перезагрузки» и идеологию (именно идеологию, а не концепцию) «устойчивого развития». На публике этот консенсус представляется формулой, которая содержится в самом конце последней книги известного четырехтомника «Проект Россия», распространенного все в той же середине нулевых годов невиданным количеством экземпляров, включая рассылку по государственным структурам и органам власти. Квинтэссенцией «выбора пути» в «третьем тысячелетии» предлагается некая «большая идея», суть которой сводится к тому, что «само государство по имени Россия, скорее всего, прекратит существование, но перед этим выполнит свою миссию по спасению человечества». В конспирологической версии, именно тогда получившей распространение на десятках специфических сайтов, это прозвучало как «Ротшильды собираются перенести в Россию центр своей деятельности, превратив нашу страну в «новую Америку». Суммируя эти версии, получаем новое издание генерального плана «Ост» с переселением в Россию от экологической катастрофы «лучшей части человечества», то есть западных элит и их обслуги. Не говорится, но вскользь упоминается о том, что поскольку интеграция их в русский быт и традицию невозможна, да и не планируется самими авторами проекта, речь, называя вещи своими именами, идет о замещении своего населения чужим. К этому можно было бы относиться как к паранойе, если бы не ряд обстоятельств, а именно:

Не будем тратить время на совмещение хотя бы этих четырех пунктов, а есть еще «сигналы», чтобы нарисовать общую, предельно конкретную и пугающую картинку, конечным бенефициаром которой могут оказаться отнюдь не российские элиты, компрадорская часть которых собирается продавить западную интеграцию любыми средствами, в том числе ценой ликвидации страны. Компрадоры «родных осин» здесь таскают каштаны из огня для западных «хозяев правил игры», и либеральная экономическая модель, в рамках которой любые попытки внутренних инвестиций сталкиваются с серьезнейшим сопротивлением со стороны МВФ, Всемирного банка и его лобби в Минфине и ЦБР, указывает на очень серьезный уровень заинтересованности. Навскидку это теневые, не светящиеся на публике бенефициары «компаний по управлению активами», этого ядра мировой экономики.

СПРАВКА:

В 2010—2011 годах вышло исследование ШФТИ — Швейцарского федерального технологического института. Путем изучения перекрестного акционерного владения и бизнес-связей выявлен «широкий круг» компаний всего мира, составляющих центр мировой экономики, всего около 1,3 тыс. Внутри круга этого круга выявлено «ядро» — 147 компаний. Продолжив исследования, швейцарские ученые вышли на 12−15 компаний по управлению активами, составляющих «сверхузкое ядро». Наибольшая сумма активов у компании BlackRock; наибольший пакет остальных таких компаний — у Vanguard Group. В список входят FMR, Capital, State Street, JP Morgan, AXA и др. Созданные этими компаниями «дочки» — ПИФы, паевые инвестиционные фонды, и институциональные инвесторы — в сумме владеют контрольными пакетами пятисот крупнейших банков и корпораций, составляя неофициальный центр управления рыночной экономикой. За пределами системы рыночного капитализма контролем они не располагают, отсюда — возведение рынка даже не в догму, а своего рода религию, требующую не мысли и сомнений, а веры и поклонения. У компаний по управлению активами имеются официальные владельцы, которые прикрывают конечных бенефициаров, остающихся в тени.

Можно ли утверждать, что за тенденциями и событиями последних лет стоят именно эти интересы? Вполне! Хотя бы потому, что другого, публично провозглашенного и продвигаемого проекта, кроме «великой перезагрузки», не заявлено, и не существует другой, альтернативной системы глобальных институтов; появление папского «инклюзивного капиталистического» совета существующую систему увенчивает и усиливает. То, что создает Китай, связанное с ШОС и БРИКС — АБИИ, НБР и др. — пока находится в зачатке, а сами китайские элиты до сих пор так и не отказались от попыток замещения западного влияния собственным в уже существующих институтах и процессах. Что, по мнению автора, бесперспективно, ибо обречено действовать изнутри системы, откуда ее невозможно «подтолкнуть» к падению (по В. И. Ленину, «ни одна, даже самая прогнившая система не упадет, если ее не подтолкнуть»). Проглоченная ведущими странами, включая Китай и Россию, эмиссия SDR МВФ говорит о психологической неготовности перейти к «своим правилам»; кроме того, она указывает на готовящуюся реформу этой системы, слишком сильно завязанной на доллар ФРС (именно ФРС, а не США).

Ключевым вопросом российского транзита, следовательно, должен стать выбор между сохранением в этой системе глобального капитализма и ее отвержением с поиском нового проекта. Что на самом деле? Скажем прямо: существующие варианты слишком «системны», чтобы выйти за рамки дилеммы соотношения глобалистских и национальных интересов. Этот выход — сам по себе не эволюционное, а революционное событие, задающее стране новый вектор и предъявляющее такой вектор окружающему миру в качестве собственной «визитной карточки». Это к вопросу об «исчерпанности лимита на революции»; признание такого лимита — суть подневольное согласие с невозможностью настоящего «вставания с колен». С одной стороны, такой выбор назрел; с другой — он обременен сильной инерцией. Либералы — подтверждение в этом выборе существующей парадигмы, вплоть до альянса с Западом по принципу «хоть чучелом, хоть тушкой», но обязательно против Китая. Так называемые «консерваторы» — также западный выбор, но с сохранением видимости субъектности и движением на Восток, но только до того момента, когда сам Восток будет готов выйти за рамки нынешней глобальной системы. Как только он до этого дозреет, «наши консерваторы» сразу же развернутся обратно на Запад и примутся действовать как неолибералы. Тем более позиция консерваторов не обладает внутренней энергетикой перемен. Инициатива переноса столицы в Сибирь с превращением ее в ТОР — паллиатив, уход от реальности, первейшим последствием которой стал бы откол от центра ЕТР, которая устремится на Запад целиком или по частям. И такие проекты (Московия, Ингерманландия, Казакия, Итиль-Урал и пр.) заложены всей западной политикой XX века — «демократической» и нацистской, от секретного англо-французского соглашения по разделу России (декабрь 1917 г.) к плану «Ост» и далее до Хьюстонского проекта (2000−2001 гг.).

Чем «консервативный» выбор по-настоящему отличается от ускорения либерального регресса и превращения его в ликвидационный обвал, так это стагнацией неразвития. Удержанием власти до появления так называемой «монархической перспективы». Поскреби «консерватора» — отыщешь монархиста. Подобно «железнодорожнику», который «переименовал» было Ленинградский вокзал в Николаевский. Или «спасателю», что в частных беседах с молодости превозносил барона Унгерна (что само по себе уже несовместимо с укреплением контактов на Востоке). Чем «консерваторы» отличаются от коммунистов, учитывая, что те и другие позиционируют себя противниками либералов и в борьбе друг с другом «уличают» друг друга в тайных либеральных пристрастиях (одни в идеологии и политике, другие — в экономике)? Здесь нужно поподробнее. Те и другие примерно одинаково оценивают происходящее, но расходятся в проекте будущего. Не в планах на будущее, а именно в проекте, который плану предшествует: какой мир, какая страна и ее место в этом мире, какой человек, какая экономика (после человека, ибо не человек для экономики, а экономика — для человека). Во многом «консерваторы» и коммунисты совпадают в исторических пристрастиях, кроме «больных» тем для «белых». Это судьба царской семьи, «красный террор» и «сталинские» репрессии, коллективизация. Главное: «консерваторы» кличут «Белого царя», как иудеи — своего машиаха, заклиная друг друга: одни, что он придет с украинской Новороссии, а другие — что он уже родился. Здесь надо понимать, что монархия — это не пресловутый «хруст французской булки». Это общество, организованное по строго заданному, иерархическому сословному принципу. Царь — дворянство — мещанство — чернь (вариант: брахманы — кшатрии — вайшья — шудры). Без шансов на продвижение социальным лифтом, за редчайшим исключением, тех, кто «чернь по рождению». Нынешние «консерваторы» не могут иметь и не имеют никакой созидательной программы; только выжидательную, связанную с появлением предпосылок для сословной перспективы, фиксирующей навсегда социальную несправедливость и неравенство возможностей. Поэтому им только и остается апеллировать к «традиционным ценностям», четко сформулировать которые не могут даже они сами. С точки зрения же политической актуальности они, правильно оценивая происходящее, рисуют стране даже не ошибочную, а изначально ложную перспективу, призывая не вперед, а назад, уже пройденным и отвергнутым сто лет назад маршрутом. Самое печальное: в своих «стабилизаторских» рассуждениях они уподобляются крайним либералам-глобалистам, мечтающим с помощью «великой перезагрузки» внедрить в мире ту финальную кастовую систему, за которую «консерваторы» «топят» в России. Так часто случается в истории, что крайности сходятся, превращаясь в удавку для развития. Пресловутые «30−40 лет мирного, тихого развития» для того, чтобы предъявить проектную перспективу, — такая же дорога в исторический ад, в который — надо заявить об этом прямо — завели страну столыпинские «реформы», обострившие под лозунгом антиреволюционного «орднунга», превратившегося в террор, все противоречия до точки кипения. Революции это все равно не предотвратило, напротив, по Ленину, приблизило. Кроме того, через несколько десятилетий России просто будет некуда возвращаться, а вся постсоветская периферия, если называть вещи своими именами, исходя из стратегических концепций Запада, — это уже сейчас, как мы убедились, одно из двух. Либо российский плацдарм для движения вовне, либо вражеский плацдарм для экспансии внутрь, в целях фрагментации и сокращения территории и выдавливания нас в непригодные для жизни широты.

Возвращаясь к вопросу о транзите, следует с сожалением признать, что в нынешнем виде оптимистичных сценариев он не имеет. По крайней мере пока. Альтернативой «стабилизационной» стагнации служит «стабилизец» быстрого компрадорского коллапса, управляемого либеральными эмиссарами «глубинных» элит Запада. В условиях матчбола обычно берут тайм-аут. Но одно дело, если он взят на разработку реальной альтернативы, в полном соответствии с принципом «не навреди», и совсем другое, если стагнацию выдают за развитие, тем более с помощью дорогостоящих и бессмысленных, но зато громких и амбициозных инициатив, вредных по содержанию и невыполнимых по форме. Пауза нужна для действительно нового проекта, который только и сможет в соответствии с логикой исторических законов А. Тойнби — «Вызова-и-Ответа» и «Ухода-и-Возврата» — сохранить Россию на траектории исторического развития. Ибо ни «либерализовать», ни «консервировать» в современной России — нечего!