И снова о треш-стримах: загипсовать нельзя лечить

В Совете Федерации предложили запретить треш-стримы после избиения одной женщины в прямом эфире и гибели другой. Валентина Матвиенко, в стиле шокированной дамы из благородного общества, провозгласила, что «мы не должны допускать такие страшные вещи в интернете», и предложила в конце января обсудить законодательные меры против треш-стримов.

Разумеется, что-то делать нужно, и если против «отвязавшихся» стримеров начнут применять какие-то санкции, вплоть до уголовных, то это очень даже неплохо. Но любые запретительные меры без комплексной работы по негативному явлению похожи на гипсовую повязку, наложенную на ничем не обработанный открытый перелом.

Появление разнообразного бурно монетизирующегося треша в Интернете — это не болезнь, а симптом. Такими же симптомами является и появление недавно запрещенной субкультуры АУЕ, и возникновение дурных экстремистских планов в умах несовершеннолетних, и даже уход благополучных с виду и не особо религиозных мальчиков в исламистские «бармалеи».

Все это следствие глубокой болезни общества, которую государство не видит или видит, но не умеет или не хочет лечить иначе как запретительным «гипсом». Но на каждый чих не наздравствуешься и за каждой мухой, вылупляющейся из кишащих в гнилом мясе личинок, с мухобойкой не набегаешься.

Что же это за болезнь? В первую очередь — почти тотальное отсутствие позитивных смыслов на российской территории. «Территория смыслов» есть, а смыслов нет, такой вот парадокс, который на самом деле парадоксом не является, потому что власть и основная часть не задействованной в официозных мероприятиях молодежи под смыслами понимают очень разное. Первая — абстрактный патриотизм, борьбу за все хорошее против всего плохого, «неравнодушие» и личную «успешность», вторая — нечто трудно выразимое словами, но жизненно нужное, как воздух и простая пища, а не как парфюм и сладкая вата. Нечто, без чего человек превращается в больное животное или гниющего зомби.

Есть ведь и другие симптомы обессмысливания, которые у нас пока что не пытаются запретить, например экстремальные эксперименты с внешностью — покрывание чуть ли не каждого сантиметра тела хаотичными кричащими татуировками, кольца в носу, рваные собаками джинсы, которые долгие годы не выходят из моды, волосы противоестественных цветов. Психологи трактуют такие вещи как знак неблагополучия, невротический крик о помощи. Есть страны, в которых, например, татуировки под запретом или не дают подниматься по социальной лестнице, потому что являются знаком принадлежности к опасным мафиозным сообществам. Нам идти по их стопам, просто не обращать внимания, как это делается сейчас, или все же лечить массовый невроз?

А есть ведь и другие признаки — увлечение граффити, которое прорывается даже на парадные стены главного петербургского проспекта, или такой уже совсем неявный, невинный и даже трогательный — мода на превращение велосипедов в рекламные баннеры или элементы оформления при входе в разные лавочки и кафе. Велосипед, средство передвижения, которое никуда не едет, форма с уничтоженным содержанием. Чем не мощный символ обессмысливания всего и вся, нового застоя?

Понятно, в общем, почему смысловую дистрофию не лечат: для начала врач должен исцелиться сам. Но, как видно по звучащим с самого высокого уровня речам, в стране никаких радикальных изменений в идейном и идеологическом плане не планируется, в них попросту не видят нужды. Руководящие граждане сами пришли к успеху и, в общем-то, желают этого самого успеха, сугубо материального, и народу, кто-то — на словах, кто-то — вполне искренне. А больше ничего и не нужно. Ах, да, еще — безопасность, «устойчивое развитие» и «цифровизация», и будет всем счастье. То, что на это самое «устойчивое развитие» брошен такой знаковый кадр, как Чубайс, показывает, какой это «благой» и «многообещающий» путь. Настоящее развитие никогда не бывает устойчивым, абсолютно устойчивым может быть только никуда не едущий велосипед, прислоненный к стене и поросший синтетической травкой с цветочками. Развитие, как и движение велосипеда, достигается прикладыванием усилий, его скорость непостоянна, прорывы чередуются с замедлениями. Но отсутствие «рывка» оказалось очень удобно списать на пандемию, и нам снова предложено развиваться «устойчиво» и общаться дистанционно, отказавшись ради безопасности от рукопожатий, соприкосновений плечами и взгляда глаза в глаза.

То, что молодежи требуется именно рывок, а не устойчивость, огонь и лед, а не теплохладность, кажется, никто наверху не понимает. Наверху молодежи практически нет, а если есть, то — сытая, выглаженная и по-пенсионному никуда не стремящаяся. Ей все рассказали о том, как «хорошо» жить без подлинных смыслов на разнообразных Селигерах и Клязьмах. Молодежь, которая не наверху, внутренне воет и постепенно уходит в треш. Кто-то потребляет его, кто-то делает, те и другие — одинаково несчастны, нездоровы и подсознательно стремятся к разрушению и саморазрушению. Есть и такие, кто осуждает треш-фигуры, но паразитарно-потребительски. Есть, например, целый большой разветвленный форум (запрещенный, кстати, Роскомнадзором, но это никого не останавливает), где высмеивают фриков из Интернета, иногда устраивая даже их травлю в сети и в реале. Но это не борьба со злом, а просто такой извращенный вариант все того же потребления все той же гнилой еды.

Запретить можно почти все. Борьба с предложением кажется куда более простой и менее затратной, чем изменение спроса, но это жестокая иллюзия. Количество народа, бегающего с гипсом и мухобойками, будет только расти, тогда как вычищение заразы и гнили устраняет необходимость в этой практически бесполезной суете. Невозможно предсказать, в какой момент неплохо начинавший блогер оскотинится и начнет гнать треш. С какого момента он должен привлечь внимание закона — когда начнет материться? Говорить и показывать сальности? Разобьет кому-то физиономию? Убьет? Хотя бы развивать и поощрять не дежурно-патриотические, а живые, интересные и привлекательные именно для молодежи проекты, которые оттянули бы ее внимание от вредной ерунды, никто всерьез не собирается. Работа с молодежью по дурной традиции заменяется «борьбой с молодежью».

Можно, конечно, сказать, что молодые должны сами искать свой смысл жизни, что никто не обязан вкладывать его готовым в желтые клювики. Что де, иначе это будет пропаганда и тоталитарность, а идеологии у государства быть не должно. Это лукавство, потому что при вакууме государственной идеологии и отсутствии вдохновляющего на подвиги образа будущего пустоту заполняет идеология потребления материальных благ и статусов, идеология «личного успеха». Это вполне себе идеология, со своими неписанными программами и уставами и своим Мифом в основе. Она вполне тоталитарна: не вписывающийся в мейнстрим — автоматически оказывается маргиналом. Впрочем, многие, кто думает, что не вписывается в нее и даже брезгливо отвергает, прочно сидят на игле потребления, просто потребляют они якобы внесистемные и даже антисистемные нечистоты — треш.

Пока во главе угла и в головах властей и их штатных пропагандистов будет царить мертвящая гипсовая устойчивость, а после больших пресс-конференций слушатели будут испытывать усталость и апатию, а не воодушевление и прилив сил, треш в той или другой форме останется непобежденным, а закон, как всегда, будет действовать постфактум, а значит — слишком поздно. Пока не станет уже окончательно поздно вытягивать молодежь из ставшего уже кровавым болота.