Янычары неведомой Родины
Советский грузинский философ Мамардашвили говорил: «Все мы — шпионы неведомой Родины», имея в виду, что мы не знаем, для чего посланы в эту жизнь — забыли задание своей, теперь неизвестной, небесной Родины.
Но начнём с более земного. Интересно, что у многих московских писателей в воспоминаниях детства фигурирует открытый бассейн на Кропоткинской: Токарева сравнивала с ним своих альтруистических персонажей, которые также теряют своё тепло, «обогревая вселенную»; Арбатова, ребёнком, стукалась о стеклянную перегородку, под которую надо было подныривать; Дидуров там дежурил спасателем и, завершая свой сборник «Легенды и мифы Древнего Совка», сделал этот бассейн, уже заброшенный, центром ностальгии по ушедшей советской цивилизации.
Я подумал — всем им, наверное, грустно вспоминать своё детство, гуляя теперь мимо помпезного храма, невольно ставшего символом единения церкви и государства.
Но это, конечно, ничто по сравнению с чувствами дореволюционных прихожан того, первого, взорванного храма, на месте которого безбожная власть построила, словно в издёвку, бассейн.
Но и это не всё. До победы над Наполеоном (в честь неё и был, собственно, построен дореволюционный храм) там был женский монастырь, который для стройки общероссийского значения сровняли с землёй (говорят, что именно проклятия его игуменьи привели храм ко взрыву).
И до монастыря там тоже, конечно, была отнятая у кого-то земля… и так далее, и так далее… — до захвата викингами (русами) деревни Маа-скваа (что по финно-угорски, скорее всего, означало «мокрая земля»)…
Но время проходит — и вот уже потомки финно-угров поют на чужом для их предков славянском языке «Дорогая моя столица, золотая моя Москва!»; а дети прихожан дореволюционного храма считают купание в построенном на его месте бассейне самыми ностальгическими воспоминаниями детства.
И так было всегда — незаметно зарастают цветами заброшенные могилы жертв, а их внуки уже собирают там ромашки для памятников их палачам.
Создатель китайской империи Цинь Шихуанди, захватывая соседние царства, бывало, казнил не только пленных, но и жителей сопротивляющихся городов — всех, кто выше колеса телеги. А самых младших принимали в свои семьи захватчики.
Уже в следующем поколении все эти народы считали себя китайцами (циньцами) и боролись с врагами империи — с такими же врагами императора, какими были их погибшие отцы.
В древнегерманских анналах для подобных действий есть выражение «очистить» или «опустошить» землю.
В древнерусских летописях тоже пишется, как Иван Калита, союзник и вассал монголов, «положил пусту землю Русскую».
И теперь потомки тех, которые оказались когда-то ниже колеса, гордятся всеми этими «собирателями земель»…
Самые верные турецкому паше воины — янычары — выращивались из сирот завоёванных османской империей народов, родителей которых убили турки-османы.
Вот так и мы все — янычары неведомой Родины.
Мы свято защищаем строителей своих империй и уничтожаем память о своих дедах — древних защитниках своего потерянного и завоёванного отечества.
И поэтому вместо посмертной славы павшим когда-то в боях патриотам и загробного воздаяния древним палачам происходит совсем обратное:
Цинь Шихуанди, Иван Калита, Иван Грозный и многие другие — продолжают мучить своих жертв даже на том свете.
Ведь убитые ими герои оттуда, сверху, видят, как их дети проклинают или издеваются над их памятью и славят их палачей.
Этот ад предков и есть потусторонний фундамент империй. Без этого мистического фундамента империи рассыпаются — как только их народы начинают вспоминать своих настоящих, а не придуманных родоначальников.
И империя прячет от своих жителей эту преисподнюю — читает своим детям исторические сказки с лубочными картинками придуманных прародителей.
Читает всё громче, заглушая далёкие потусторонние крики настоящих предков из ада, доносящиеся — как в японском фильме ужасов про видеокассету — в виде помех во время пропагандистски-новостных или исторических телепередач.
Но помехи подавляются — дело прошлое, зачем теперь-то пугать детей? Им нужна история попроще. И вся наша история — это такая придуманная «история попроще».
Например, если бы рейх победил — то послевоенная оттепель произошла бы в нём. И далее — перестройка, огромная федеративная демократическая Германия. И внуки недосожжённых в концлагерях евреев с жаром отрицают холокост, придуманный либералами для очернения их великой страны.
Открывать ли их глаза, разрушать ли трогательный рассказ про то, как древние арийские воины освободили народы от загнивающего либерализма и звериного коммунизма, принесли на восток прогресс и культуру?
Зачем им, этим счастливым детям, плещущимся в бассейнах, построенных из разрушенных синагог, учить чужие, давно исчезнувшие языки и истории…
Все мы, граждане империй — такие счастливые дети. И если откроем глаза, то уже не выберемся из-под кровавых культурных слоёв. Вместо лубочной сказки про героических создателей империй мы окажемся вместе с нашими предками, в аду.
Но не там ли мы окажемся всё равно? — когда в конце жизни нам откроется истина и мы осознаем, кого славили и кого предавали всю свою жизнь?..
И кажется — нет спасения от этих дьявольских колёс истории.
Но нет, думаю, что спасение есть — ведь в этот момент нас поднимут на ту самую божественную высоту, с которой не видно уже никаких империй — только кипящая плазма истории, от которой надо спасать всех, без разбора. На эту высоту поднялись, в своё время, и наши предки, оказавшись гораздо выше описанного только что ада.
На этой высоте видно, как все — и Гитлер, и жертвы холокоста, и янычары армянского происхождения, и неузнанные и убитые ими браться — все варятся в этом котле.
Томятся и спасаются — кто-то раньше, кто-то позже, кто-то целиком (кроме сожженного в печке тела), кто-то лишь частью души (выжившей, непреданной частью души), — но все спасутся и встретятся.
Встретятся в каком-то далёком всеразрешающем будущем, как актёры, играющие жертв и преступников, и поймут, что означала шекспировская фраза «весь мир — театр», и обнимутся после спектакля, снимут парики и наклеенные усики.
И станет ясно, что всё, что происходило на Земле — империи, идеологии, народы и страны, — не имело никакого значения. Никакого, кроме того, что это был просто котёл, в котором томились, до полного приготовления, человеческие души.
Точно так же, как не имеют значения события в обычной театральной пьесе — кроме того, что они должны изменить души актёров и зрителей.
Точно так же, как не имеют значения события в детской игре — кроме того, что в этой игре дети развиваются и взрослеют.
И сейчас, когда мы ещё сидим на корточках и играем в этой песочнице, и народы игрушечных солдатиков идут на приступ песочного замка — пока ещё можно играть не так, чтобы выиграть, а так, чтобы, повзрослев, вспоминать об этой игре с ностальгией, а не стыдом.
А потом мы станем взрослыми, встанем из этой песочницы и уже не вернёмся в неё. Мы оглянемся, песочный замок окажется просто горой песка, и всё окажется неважно, кроме того, что осталось внутри нас.