Август 1939 года. Начало месяца принятия решений
2 августа французский военный атташе в Польше бриагадный генерал Феликс Мюсс докладывал в Париж из Варшавы о результатах своей встречи с начальником польского Генерального штаба бригадным генералом Вацлавом Стахевичем. Польский военный был откровенен и словоохотлив. Ни в какие политические и военные отношения с СССР поляки не собирались вступать, во всяком случае, до войны. Торговый договор с СССР должен был облегчить транзит военных поставок из Франции и Англии в случае, если война начнется. Так же, как и посол в СССР Гжибовский во время встречи с Молотовым 4 апреля, Стахевич считал, что с Москвой будет легче договориться в случае, если германская агрессия против Польши все же состоится. Мюссе докладывал: «Тогда, сказал генерал, они испугаются, и с ними легко будет договориться». Если польская сторона не собиралась договариваться на этом этапе кризиса, то её союзники не торопились делать это.
Военные в успех будущих переговоров в Москве не верили. 1 августа фон Дирксен не без удовлетворения докладывал в Берлин из Лондона: «Военный, военно-воздушный и военно-морской атташе единодушно отмечают поразительный скепсис английских военных в отношении предстоящих переговоров с представителями советских вооруженных сил. Нельзя отделаться от впечатления, что с английской стороны переговоры ведутся главным образом с той целью, чтобы получить, наконец, представление о действительной боевой мощи советских вооруженных сил». В целом информация представителей вермахта, люфтваффе и кригсмарине была адекватной, а позиция британских военных соответствовала настроениям Форин-офис. Что касается главы МИД, то Галифакс попросту отказался от приглашения приехать на переговоры в Москву. Выступая в парламенте 3 августа, он заявил, что, хотя поездка министра иностранных дел в Москву, возможно, и ускорила бы переговоры с советским правительством, но отправка военной миссии сама по себе уже является свидетельством доверия Лондона.
Это была обычная, но не очень искусная демагогия. Очевидно, этим объясняется способ имитации готовности к такому соглашению. Британское правительство колебалось, но в любом случае для него соглашение с Советским Союзом против Германии было немыслимо. 2 августа британская делегация на переговорах в Москве получила подробную инструкцию. В ней говорилось о том, что военные миссии отправляются вследствие угрозы русских разорвать политические переговоры. Членам миссии категорически запрещалось обсуждать проблемы Дальнего Востока, брать с собой секретные документы, обсуждать и делиться информацией секретного характера и т. п. Смысл объемной инструкции, на мой взгляд, сводился к следующему отрывку: «Британское правительство не желает быть втянутым в какое бы то ни было определенное обязательство, которое могло бы связать нам руки при любых обстоятельствах. Поэтому в отношении военного соглашения нужно стремиться к тому, чтобы ограничиваться сколь можно общими формулировками. Что-нибудь вроде декларации политического характера, которая была бы одобрена, отвечала бы этим условиям».
Британская военная делегация состояла из десяти чел., её возглавил вице-адмирал Реджинальд Дракс, главный военно-морской адъютант короля, его ближайшими помощниками были генеральный инспектор авиации маршал авиации Чарльз Барнетт и генерал-майор Томас Джордж Гордон Хейвуд, бывший командующий артиллерией Олдершотского лагеря. Французская военная миссия состояла из семи человек, её возглавил член Верховного Военного Совета дивизионный генерал Жозеф Думенк. Его ближайшими помощниками были командир авиационной дивизии в Реймсе генерал Валэн и капитан 2-го ранга Вийом. Глава британской делегации получил и личную инструкцию от Галифакса — максимально затягивать переговоры. Делать это он начал уже на британской земле.
4 августа на завтраке в советском посольстве адмирал ответил на вопросы Майского — они не собираются лететь самолетом, потому что это было бы неудобно, на быстроходном крейсере, потому что это означало бы необходимость лишить 20 офицеров их кают (!!!), а для путешествия министерством торговли был выбран тихоходный товарно-пассажирский пароход The City of Exceter со скоростью 13 узлов в час. Майский был поражен. Он записал в своем дневнике: «И это в такое время, как наше, когда в Европе почва начинает гореть под ногами! Поразительно! Да подлинно ли хочет бритпра (т.е. британское правительство — А. О.) соглашения? Я все больше прихожу к убеждению, что Чемберлен, несмотря ни на что, продолжает вести свою игру: ему нужен не тройственный пакт, а переговоры о пакте, чтобы подороже продать эту карту Гитлеру». Англо-французская делегация отправилась из Англии в Ленинград на пароходе 5 августа.
Майский был среди провожавших. Он записал свои мысли в дневнике: «Если учитывать субъективный фактор, то трудно представить себе ситуацию, более благоприятную для англо-германского блока против СССР и менее благоприятную для англо-советского блока против Германии. В самом деле, стихийные симпатии британских «верхних десяти тысяч», безусловно, на стороне Германии. Чемберлен спит и во сне видит сделку с Гитлером за счет третьих стран,
Все говорило в пользу сомнений Майского. В отношении Берлина английские государственные деятели действовали не так расслабленно, как в своих действиях с Москвой. О необходимости военного союза еще говорили, а консультации в Лондоне о подготовке раздела мира уже шли. 29 июля бывший член парламента от Лейбористской партии Роден Бакстон провел частную беседу с советником посольства Германии Теодором Кордтом. Он предложил обсудить возможность заключения двустороннего договора, по условиям которого Англия прервала бы переговоры с Москвой и подействовала на Францию для разрыва Парижем советско-французского союза. Лондон предоставил бы Берлину свободу действий в Восточной и Юго-Восточной Европе, а Берлин обязался бы воздержаться от вмешательства в дела Британской империи. Посол Германии сделал вывод — хотя не ясно, кто уполномочил на эти беседы Бакстона, но, судя по всему, это похоже на программу Вильсона, а значит — и самого премьера. Вскоре эти прогнозы подтвердились, а уровень консультаций значительно повысился. Вильсон перешел к обмену мыслей уже с Дирксеном. 3 августа они обсуждали программу германо-английских переговоров по следующим вопросам: 1) заключение договора о ненападении и отказе от агрессии (он, по мнению Вильсона, должен был освободить Лондон от обязательств по отношению к третьей державе — Польше, Турции и т. п.); 2) переговоры об улучшению экономического положения в мире; 3) переговоры о развитии внешней торговли; 4) переговоры о сырье (подразумевалось обсуждение проблем колоний); 5) соглашение о невмешательстве (включая данцигский вопрос); 6) переговоры о вооружении.
Для начала Вильсон призывал Германию отказаться от проведения пограничных маневров. Дирксен не поддержал эту идею, сославшись на то, что Польша призвала около 1 млн чел., а Франция и Англия уже фактически провели мобилизации, и германские маневры несравнимы с этими действиями соседей. Вильсон заявил об особой заинтересованности в реакции Берлина. «Из всего разговора с сэром Горацием Вильсоном можно заключить, — подвел итог германский посол, — что программу переговоров, сообщенную г-ну Вольтату и подтвержденную мне, он рассматривает как официальный демарш со стороны Англии, на который ожидается ответ Германии. Английская сторона, несомненно, озабочена тяжелым положением, в котором находится британское правительство и в которое оно попало в результате своих маневров: на одной стороне общественное мнение, подстегиваемое его политикой и травлей Германии, на другой — желание соглашением с Германией предотвратить не могущую иначе быть избегнутой войну». По мнению Дирксена, второе решение, то есть достижение договоренности именно с Берлином, было явно предпочтительней для британского правительства.
На этом фоне особо интересные и опасные оценки ближайшего будущего приходили в Москву из Берлина. 2 августа Астахов встретился в Берлине с Риббентропом. Разговор был опять откровенен. Берлин уже не предлагал, а почти навязывал свою дружбу. Министр заверил советского дипломата, что противоречий между Германией и СССР на всем пространстве от Балтики до Черного моря нет. Риббентроп был откровенен в оценках ближайшего будущего: «Что касается Польши, то будьте уверены в одном — Данциг будет наш. По моему впечатлению, большой затяжки в разрешении этого вопроса не будет. Мы не относимся серьезно к военным силам Польши. Поляки сейчас кричат о походе на Берлин, о том, что Восточная Пруссия — польская земля. Но они знают, что это вздор. Для нас военная кампания против Польши дело недели — десяти дней. За этот срок мы сможем начисто выбрить (подч. Астаховым — А. О.) Польшу».
Риббентроп счел необходимым особо отметить теплые и дружественные отношения его страны с Японией. Между тем на Халхин-Голе ничего еще не было решено. Немцы продолжали демонстрировать готовность к улучшению отношений с СССР и в Москве, где Шуленбург заверял Молотова в том, что антикоминтерновский пакт направлен не против Советского Союза, а против Англии (!), а Германия не поддерживает Японию в её планах против СССР и не занимает враждебной позиции по отношению к интересам Москвы на Востоке и на Балтике. Момент принятия решения приближался. 4 августа Молотов сообщил Астахову, что Москва заинтересована в продолжении консультаций, а дальнейший обмен мнениями поставлен в зависимость от исхода торгово-кредитных переговоров в Берлине. Эта новость была встречена Шнурре положительно, и он предложил не ждать исхода торгово-кредитных переговоров, которые могут продлиться еще две недели. В Москве готовились к переговорам с неторопливо плывущими в Ленинград членами англо-французской делегации. Судя по всему, многого от этих бесед не ждали.
Между тем обстановка в Данциге резко ухудшалась, контуры будущего конфликта становились все более очевидны. 4 августа польские таможенники не были допущены в порт Свободного Города. Последовал энергичный протест польского комиссара, Сенат отказался признать запрет на осуществление польскими чиновниками таможенного надзора, и в конфликт вмешалась Варшава. Польское правительство ультимативно потребовало немедленно восстановить старый порядок вещей. 9 августа Берлин заявил, что не допустит угроз в адрес Данцига и в случае агрессии против него немедленно окажет городу поддержку. Пока делегация предполагаемых союзников находилась в неспешном путешествии из Плимута в Ленинград, события развивались быстро. 11 августа Гитлер встретился в Берхтесгадене с верховным комиссаром Лиги Наций в Данциге швейцарским дипломатом Карлом Буркхардтом и гауляйтером города Альбрехтом Форстером.
Хозяин не скрывал перед гостем своих взглядов — Польшу немцы разобьют за три недели, оборонительная система, созданная на западе, позволит Германии сдержать любое наступление союзников. Вмешательство СССР Гитлера тоже не страшило: «Русские (и мы знаем их лучше, чем многие, так как сотни наших офицеров служили в России) не имеют наступательной силы и не будут таскать каштаны из огня для других. Страна не расправляется со своими офицерами, ежели она намерена вести войну. Мы били русских в Испании, японцы тоже били их. Нас русскими не запугать». Хозяин Бергхофа посоветовал Буркхардту перевезти своих детей в Швейцарию, где им будет гораздо спокойнее, и заверил его в том, что более всего он желает сохранить мир с Англией и был бы рад возможности обсудить сложившееся положение с представителем Лондона. Это был весьма важный посыл. 12 августа на встрече с Чиано Гитлер заявил, что «при решении польской проблемы нельзя терять времени».
Со второй половины сентября начинаются дожди, что резко усложнит возможность использования авиации и механизированных войск вплоть до мая. Вопрос с Данцигом, по мнению Гитлера, нужно было решать до конца августа. Он был намерен не упустить любой повод, который можно было бы использовать для удара по Польше — ультиматум, ввод польских войск на территорию Данцига, блокада Свободного Города, преследование немцев на территории Польши. 12 августа в поместье Геринга прибыл эмиссар Чемберлена. Это был лорд Ренсимен. Он прилетел на самолете. После обсуждения сложившейся в Восточной Европе ситуации стороны пришли к выводу, что война между Великобританией и Германией будет иметь самые тяжелые последствия и приведет к большевизации Восточной и Центральной Европы. Допустить это, разумеется, было невозможно.
Новости не могли не настроить Берлин на позитивный лад. В это время в очередной раз резко ухудшилось положение немцев в Польше. Власти практиковали массовое лишение немцев и евреев польского гражданства и депортацию, начались нападения и погромы. С весны по август 1939 года Польшу покинуло до 77 тыс. немцев. Все это использовалось нацистской пропагандой, из числа беженцев был создан фрайкор (ок. 500 чел.). Абвер начал подготовку к диверсионным действиям в тылу потенциального противника еще на этапе подготовке вторжения в Судетскую область. Предполагалось, что люди, свободно владевшие чешским языком и знающие местные реалии, будут проникать на территорию противника и захватывать или уничтожать стратегически важные объекты до прихода армии. Теперь такие же задачи ставились при подготовке силезского фрайкора.