Американский террористический произвол консолидирует Евразию

В телеграмме, направленной Верховному руководителю Ирана аятолле Али Хаменеи, президент Сирии Башар Асад выразил уверенность, что трагическая гибель Касема Сулеймани «еще сильнее сплотит ось сопротивления в противостоянии разрушительной политике США в регионе». Какая «ось» подразумевается? Является ли она фигурой речи? Или имеет место нечто более серьезное, связанное с перспективами более тесной консолидации стран и народов Евразии в отстаивании своих интересов перед прогрессирующей угрозой извне? Ведь эта угроза, проявив себя серией цветных революций, спровоцировавших резкий рост региональной нестабильности, сейчас, когда эта волна захлебнулась, — получила отпор в Сирии и была обращена вспять в Египте — является в новом обличье государственного терроризма. Если в начале 2010-х годов неугодных правителей и режимы стран Востока свергали руками науськанных через Facebook местных «активистов», то сейчас мировой гегемон обозначил стремление «не заморачиваться» политесом и действовать террористическими методами в лоб, по принципу «нет человека — нет и проблем».

Конечно, говоря об «оси», Асад, строго говоря, несколько поторопился, опередив события. Но не намного: по крайней мере, все признаки того, что дипломатическая работа, связанная с материализацией регионального объединения, точнее, группы объединений, налицо, и это хорошо видно по уровню и динамике двусторонних контактов, которые произошли за дни, прошедшие после трагедии в багдадском аэропорту. Показательно: на фоне весьма интенсивных обменов, о которых ниже, те, кто позиционирует себя региональными оппонентами Ирана, притихли и ситуацию не комментируют — пример Саудовской Аравии. И напротив, те, кому эти оппоненты совсем недавно вменяли в вину связи с иранским «режимом аятолл», прежде всего Катар, внятно и четко осудили американскую акцию, возложив на США ответственность за «эскалацию напряженности в Ираке», способную «повлечь за собой невообразимые последствия». И это очень важный показатель постепенного формирования в регионе некоего прообраза «пространства согласия», не столько даже антиамериканского, сколько отражающего опасения за собственные суверенитеты в условиях, когда гегемон явно «теряет берега».

Понятно, что говорить о чем-то конкретном пока рано. Тем не менее просматриваются контуры двух потенциальных объединений, которые между собой непосредственно взаимосвязаны, а также еще как минимум двух сюжетов, которыми выводят их на внешних, внерегиональных игроков. Очень важное, можно сказать центральное положение в этой конфигурации принадлежит России. Подчеркнув неприемлемость столь грубого и циничного попрания норм международного права, глава российского МИД Сергей Лавров четко очертил круг внешних контактов: помимо госсекретаря США Майкла Помпео, до сведения которого российская позиция была доведена без смягчающего политеса, он провел телефонные переговоры с коллегами из трех стран. И именно они со всей очевидностью для нынешней ситуации являются ключевыми. Переговоры проведены с главой МИД Турции Мевлютом Чавушоглу, с которым Лавров пришел к согласию в озабоченности «серьезными последствиями американской акции для мира и стабильности в регионе Ближнего Востока». Еще более тесное согласие в оценке этой акции как «грубого нарушения основополагающих норм международного права» было зафиксировано в разговоре с главой МИД Ирана Мохаммадом Джавадом Зарифом. Это первый потенциальный альянс, к тому же скрепленный форматом тройки, которая уже до этого провела ряд резонансных встреч на высшем уровне, встав у руля мирного урегулирования в Сирии. Взаимодействие России с Ираном и Турцией наиболее тесное; проблем в нем минимум: разве что по вопросу наземного участия в Сирии с Тегераном и по Ливии с Анкарой. Однако прямого отношения к Ближневосточному театру военных действий (ТВД), который сложился вокруг сирийского кризиса, Ливия не имеет, а мерой плотности и надежности российских контактов по Сирии с Турцией является совместное патрулирование политически неблагонадежной сирийской курдской зоны вблизи турецкой границы. Противоречия, главным образом связанные с членством Анкары в НАТО, сохраняются между Турцией и Ираном; понятно, что Реджеп Тайип Эрдоган не горит желанием обострять и без того сложные отношения с Вашингтоном, и в отношении последних событий Турция колеблется. Что не осталось незамеченным в Тегеране, где президент Хасан Рухани призвал турецких соседей «сплотить усилия для противодействия агрессивной политике США». В целом точек соприкосновения между Москвой, Анкарой и Тегераном больше, чем противоречий. И антииранский теракт Белого дома и Пентагона позиции трех столиц объективно сблизил хотя бы по факту угрозы региональной стабильности, которую представляет.

Еще одним партнером по телефонному разговору у Лаврова стал глава МИД КНР Ван И, и здесь содержание беседы вышло далеко за рамки обсуждения последствий американской акции в Багдаде. Подчеркнув «полное совпадение позиций» Москвы и Пекина, руководитель российской дипломатии заявил о готовности «поддерживать тесное взаимодействие с китайской стороной, чтобы играть конструктивную роль в устранении эскалации напряженности в регионе». Согласившись с российской оценкой, Ван И подчеркнул, что Китай «пристально следит за обострением противоречий между США и Ираном, выступая против злоупотребления силой в международных отношениях» и считая военные авантюры неприемлемыми. Обсуждение варварского убийства Касема Сулеймани министры поместили в общий контекст прогресса в российско-китайских отношениях, который, исходя из логики последних событий, все в большей мере и все организованнее противостоит американской гегемонии. Прозвучало, что Россия и Китай несут большую ответственность за защиту мира и стабильности во всем мире и намерены поддерживать тесные контакты в сфере стратегической стабильности. Здесь важно напомнить, что летом прошедшего года, когда американская сторона попыталась раздуть международный скандал вокруг ситуации в китайском Синьцзяне, единым фронтом против Вашингтона, наряду с Россией, выступили страны Персидского залива, включая Саудовскую Аравию, Катар, Оман, ОАЭ и Кувейт. До альянса здесь далеко, ввиду серьезности саудовско-иранских и саудовско-катарских противоречий, но общее с Китаем и Россией стремление арабских стран решать спорные вопросы в Евразии собственными усилиями, без внешнего экспансионистского вмешательства, налицо. Как ясен и системообразующий характер теснейшего российско-китайского сближения, распространяемого на региональном уровне с помощью ШОС. Так, с учетом «особых» отношений Ирана с Россией и Китаем, вырисовывается еще одна тройка, двое из участников которой — Москва и Тегеран — одновременно включены в оба тройственных формата. Ввиду этого можно увидеть перспективы объединения двух этих троек, но ему пока препятствует достаточно жесткая позиция Турции по Синьцзяну, в которой она проявляет несогласие с политикой Пекина. Впрочем, неразрешимым это противоречие не является: китайская политика предпринимает решительные шаги по нормализации ситуации в этой своей автономии, в том числе с помощью расширения демократических норм правления и беспрецедентной кампании по поддержке ее экономического и социального развития. Не исключено, что в Анкаре внимательно к этому присмотрятся и примут аргументы китайской стороны. В том числе, чтобы не оставаться в стороне от генеральных евразийских трендов.

Итак, Россия — Иран — Турция и Россия — Иран — Китай: именно так схематически выглядит упомянутая Асадом «ось сопротивления» разрушительной американской политике. В эту ось, не в целом, но в рамках принципа «пространства согласия», то есть по отдельным конкретным вопросам, включены очень многие страны Большой Евразии. И здесь нельзя забывать ни о Пакистане, который вместе с лавирующей между Западом и Востоком Индией, является участником ШОС. Ни о КНДР, роль которой в противодействии американскому экспансионизму подкреплена ядерным фактором. Ни об Афганистане, где переплетены интересы всех внутренних евразийских игроков, но присутствует и сильное внешнее влияние США и других стран Запада, вовлеченных в афганские события. Ни, разумеется, о Саудовской Аравии, которая, с одной стороны, прочно остается в обойме Вашингтона и в составе антииранской коалиции, осью которой является региональный альянс США с Израилем. А с другой — стремится укрепить свою безопасность в регионе с помощью пусть и ограниченной, но критики наиболее чувствительных аспектов американской региональной политики. И, в конце концов, следует помнить, что саудовская государственность была «приговорена» к фрагментации и кардинальному переформатированию ни кем иным, как самими американцами — в обнародованном ими в 2006 году «плане Большого Ближнего Востока». И в Эр-Рияде к этой угрозе не могут не относиться со всей серьезностью.

Так внешний сюжет раскладов в Евразии, связанный с американским стремлением сохранить, а при возможности и нарастить здесь политическое влияние и военное присутствие, сталкивается со встречным вектором этой «оси сопротивления», восточный фланг которой в эти дни, в определенном смысле являющиеся своеобразным «моментом истины», дополнился западным. Речь идет о показательных контактах Москвы и Пекина с Парижем, который уже достаточно давно, с момента прихода в Елисейский дворец президента Эммануэля Макрона, во-первых, примеряет на себя роль будущего лидера «новой Европы», а потому, и это во-вторых, не упускает возможности обозначить показательную фронду по отношению к Вашингтону, что периодически просто-таки выводит из себя американского президента Дональда Трампа.

В состоявшемся по инициативе французской стороны телефонном разговоре с Макроном президента России Владимира Путина поднималось довольно много тем. Из них наиболее интересной с точки зрения рассматриваемого вопроса является констатация российским лидером тесного взаимодействия с Турцией по контролю над ситуацией в наиболее взрывоопасной сирийской провинции Идлиб. А также озабоченность глав России и Франции перспективами обострения региональной ситуации в связи с террористической акцией США в Багдаде. Очень важно, что Макрон, буквально в пику Белому дому, особенно сейчас, высказался в поддержку Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД) по иранской ядерной программе, из которого, напомним, уже почти два года, как по односторонней инициативе Трампа вышли США. Тот же самый круг вопросов поднимался и в телефонных переговорах руководителя китайской дипломатии Ван И с главой МИД Франции Жан-Ивом Дрианом; последний прямо зафиксировал, что его страна «выступает против применения силы в международных отношениях, а также считает необходимым уважать территориальный суверенитет Ирака». Французская сторона, по словам министра, намерена участвовать в предотвращении эскалации напряженности, вызванной терактом против Сулеймани, вместе с Китаем. И с Россией, как следует из того, в чем днем ранее Путина заверил Макрон. Может ли быть внешняя для средне-восточного региона проекция французского влияния более подчеркнуто антиамериканской, и какой удар это наносит по внешней политике США, лично по Трампу, в канун президентских выборов? Риторические вопросы, однако.

Что в «сухом остатке»? Риск, на который пошел Трамп ради собственных внутриполитических амбиций, себя все сильнее не оправдывает. Варварство американского «просвещенного» терроризма породило такую волну всеобщего возмущения, которая создает благоприятный фон для активизации всех региональных форматов, нацеленных на противодействие вашингтонской экспансии. И впервые из этого стали вырастать признаки, если не контуры, общих евразийских подходов к ситуации на континенте, требующих как минимум ограничения влияния на нее со стороны внешних сил. Эффект антиамериканской консолидации существенно усиливается подчеркнутой «скромностью» сателлитов пресловутого «большого брата». Кто не готов решительно и публично осудить происходящее, зафиксировав позицию в двусторонних контактах с остальными заинтересованными сторонами, тот делает это тихо, «в кулачок», и осуждает агрессора по умолчанию, отказываясь от любых комментариев, которые могут рассматриваться как проявление верноподданнических поползновений. Или, как минимум, боится высказываться в его поддержку, опасаясь его гнева меньше, чем угрозы серьезной региональной изоляции. На континенте крепнет общее мнение, что США не просто «сделали что-то не то», но переступили «красную линию», за которой события могут утратить управляемость и сорваться в штопор. Этого никто не хочет, и все боятся.

Ну и главное: очередную проверку очередной острой фазой очередных событий прошло российско-китайское партнерство, становящееся настоящим и наиболее существенным фактором стабильности. Выскажем предположение, что без этого партнерства и без этой совместной твердости Москвы и Пекина в отстаивании евразийских интересов, список оппонентов американского произвола оказался бы куда более жидким, чем он стал в действительности. Именно поэтому первые, пусть и неявные уроки этой новой фазы и потребовалось обобщить.