Индийский спектакль «Макбет» — там, где сошлись Восток и Запад

Зрителей, пришедших на представление знаменитой трагедии, ожидал сюрприз. Шекспировский текст на сцене звучал, пусть пьеса и была сокращена (так случается нередко при современных постановках классических пьес). Вот только если в зале находились люди, не читавшие «Макбета» или читавшие давно, они могли впасть в замешательство — спектакль шел без перевода, на языке манипури, который мало кто понимает даже в самой Индии — стране полутора тысяч наречий. Так что насладиться чеканными строками великого барда зрителям было не суждено. Но и без этого было от чего получить полновесное эстетическое удовольствие и над чем всерьез задуматься. Ведь шекспировскую трагедию индийский режиссер решил поставить не просто для того, чтобы поупражняться в своем прочтении классики.

Театр, по его мнению, — не вещь в себе. Он всегда связан с социальными, политическими, экономическими факторами нашей жизни. Театр с самого начала своей истории, будь то древнегреческие или древнеиндийские классики, протестовал против общественных язв и порочных социальных систем. Именно потому он продолжает жить на протяжении тысячелетий. Но это не только социальный протест, но одновременно и искусство. А искусство не существует без эстетики. Эстетика — это то, что проникает в умы и помогает зрителю понять заложенные драматургом и режиссером идеи.

Ратан Тиам не стал пытаться представить на сцене древних шотландцев. Не стал и по примеру многих других режиссеров, например, японских, превращать шекспировских героев в своих соотечественников. Он поступил оригинально и воистину хитроумно — сконструировал «с нуля» некое восточное горное племя — с его национальным костюмом, украшениями, боевыми и царскими штандартами, доспехами и оружием.

Оригинальная задумка реализована блестяще. В спектакле соединены музыкальные и танцевальные традиции штата, где родился, живет и работает Ратан Тиам, с классическим европейским сюжетом.

Для Ратана Тиама театр — нечто очень личное, неразрывно связанное с его идентичностью. С маленьким восточноиндийским штатом Манипур, долиной на границе с Мьянмой, окруженной горными хребтами, где режиссер родился и вырос в семье танцовщиков и где в 1976 году создал свой театр «Хорус», где в программу тренировки актеров входят народные ритуальные танцы, музыка, пение и даже боевые искусства.

В «Макбете» соединение Запада и Востока, современности и традиции получилось органичным и естественным, что доказывает универсальность классических произведений. В самом деле, истории о властолюбцах, идущих к своей цели по головам, не гнушаясь предательством, изменой и убийством, есть практически у любого народа мира. Увы, стремление служить не ближним, не долгу, а собственному эго, свойственно человеку как виду, просто у одних сильнее иммунитет к этому «недугу», а другие сдаются ему без сопротивления.

В один из моментов спектакля — после пира, где Макбету является призрак Банко, — на сцене появляются вполне современные медсестры с инвалидными колясками, в которых они возят условных «больных». На две свободные коляски усаживают дергающегося в припадке Макбета и его супругу. Для леди Макбет медбрат приносит тазик, в котором она начинает медленно, словно в трансе, мыть руки. В конце концов, Макбет приходит в себя и убегает, «отказываясь от лечения». Леди Макбет остается.

Это единственное вторжение современности в пространство спектакля, призванное «сшить» разные слои времени. В остальном ощущение экзотической и суровой древности сохраняется. Босые ноги ритмично и жестко ударяют в пол, колышутся украшенные рогами и звериными черепами штандарты, воины снимают шлемы, похожие на птичьи клетки, открывая высокие прически — конские хвосты — и скуластые лица. Лицо самого Макбета по-своему красиво, но это лицо одержимого дикаря, причем вовсе не того простодушного дикаря, о котором грезил Руссо. Дикарство тут, скорее, следствие порочного морального выбора, а не причина.

В торжественно трагическое повествование режиссер вводит и комические моменты, как это было свойственно и Шекспиру. Так, гонец, принесший в начале спектакля леди Макбет письмо от супруга, ведет себя, как ребенок. Он заворожен гонгом и колотушкой, несколько раз примеривается, прежде чем ударить, затем бьет в гонг с явным удовольствием, а при появлении леди Макбет вручает ей гигантский свиток, похожий на свернутую дорожку-циновку, и быстро убегает, словно озорник, позвонивший из шалости в дверной звонок. Эта маленькая пантомима очень оживляет действие.

Огромный свиток еще раз появляется ближе к финалу, когда Макбет пытается закутаться в предсказание ведьм, словно в теплый плащ на пронизывающем ветру реальности. Это визуальное решение великолепно раскрывает даже не понимающему текста зрителю, что происходит в душе у загнанного в угол злодея.

К слову о ведьмах — во-первых, их на сцене не три, а четыре (возможно, режиссер посчитал и их хозяйку — Гекату). Во-вторых, это не старухи, варящие нечистое зелье в котле, а действительно «пузыри земли», бледно-зеленые хтонические чудовища без лиц, но со щупальцами, похожими на лианы. Они — порождения джунглей, коварной и безжалостной природы, темной чащи, где одни существа пожирают других. Эти создания по-настоящему пугают и создают ощущение неотвратимой беды. Они появляются еще раз в сцене осады замка, где шествуют вместе с воинами, символизируя сдвинувшийся с места Бирнамский лес. Это не срезанные ветви в руках у солдат, дикий лес у Тиама и правда идет на замок, олицетворяя стихию насилия, обернувшуюся против соблазненного ею насильника, ибо ей, в сущности, все равно, кого пожирать.

Эмоции в спектакле обострены и акцентированы. Леди Макбет громко хохочет от предвкушения власти, ползая по свитку-ковру, а Макбет, расставаясь с остатками совести, трясется и рыдает. Это дань синкретизму народного театра, где эмоции и состояния души не только выражаются в словах и мимике, но подчеркиваются ритуализированными жестами, танцем и даже цветом одежд или масок. Так, у положительных персонажей «Макбета» перекинутые через плечо пледы красные, и лишь у одного Макбета он черный.

Символично обставлен и самый финал. После того как Макбет получает по заслугам, на сцене не остается его тела, только горка алой ткани с воткнутыми в нее копьями. Тут и там разбросаны алые полотнища. Выходят служанки с метлами и начинают подметать «поле боя», знаменуя восстановление нормального порядка вещей и то, что упорствующие во зле «макбеты» — это, по сути, мешающий жить мусор.

Может ли «макбетизм» быть излечен или мир движется под уклон по рельсам Кали-юги и ничего нельзя изменить? Режиссер считает, что пытаться необходимо.

Возможно, тут могла бы помочь религия, которая, несмотря на упадок религиозности в мире, все еще сильна во многих странах, в том числе в Индии? Должен ли театр опираться в том числе на религиозные ценности, нести их зрителю? Ратан Тиам относится к этому скептически.

Можно сказать, что чудо на сцене Адександринского театра действительно произошло. Постановка «Макбета» театром «Хорус» — из тех, которые невозможно забыть.