Почему «три источника» марксизма его источниками быть не могут?

В своей знаменитой статье «Три источника и три составных части марксизма» Владимир Ильич Ленин заявил, что таковыми являются: «немецкая философия», «английская политическая экономия» и «французский социализм». Однако сегодня становятся понятными несколько вещей: Ленину нужно было срочно сводить концы с концами, как по политическим, так и по идеологическим причинам; Ленин не обладал всеми текстами Маркса, которые сегодня доступны, и, стало быть, был лишен возможности наиболее полного понимания Маркса «физически»; даже если бы Ленин и мог понять учение Маркса в полном объеме, то он не мог предъявить такое свое понимание не то что рабочим и крестьянам, что понятно, но и даже большинству интеллигенции. Эти и, возможно, другие причины, объясняют, почему Ленин вынужден был «записать» в источники учения Маркса три выше приведенные составляющие.

Однако сегодня мы должны сказать, что эти составляющие в полном смысле «источниками» для учения Маркса быть не могли, а могли быть максимум тем, откуда Маркс делал большое количество заимствований, но не более того. Ибо при внимательном прочтении Маркса становится понятно, что он последовательно спорил со всеми тремя своими «источниками», причем именно фундаментальным образом и бил по самым их основаниям. А критика такой глубины уже и не критика, а фундаментальный спор, который подразумевает какую-то альтернативную территорию, с которой только его и можно вести. Вот давайте присмотримся.

По поводу одного из своих «источников», а именно философии Гегеля, во втором послесловии к «Капиталу» Маркс пишет:

«Мой диалектический метод по своей основе не только отличен от гегелевского, но является его прямой противоположностью. Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней».

Любой человек, обладающий философской культурой даже на самом элементарном уровне, поймет, что Маркс тут говорит, что у него совсем иной субъект, противоположный гегелевскому. А из столь фундаментального противопоставления двух диаметрально различных субъектов с неизбежностью начинает следовать очень и очень многое. В любом случае при таком фундаментальном расхождении в понимании именно «основы» (обратим внимание, что слова «основа» и «прямая противоположность» употребляет сам Маркс!) диалектических методов ни о каком единстве источника речи быть не может.

Кроме того, общеизвестен основополагающий тезис философии Гегеля о «тождестве бытия и мышления». Впервые его высказал Парменид в «Поэме о природе» в начале V века до н. э. С тех пор этот тезис как минимум очень существенно обуславливал философию Европы. Впрямую он встречается у Плотина, в «мыслю — следовательно, существую» Декарта и у многих других. По сути дела, Гегель и закрывает всю философию, основанную на этом тезисе, решая одну из ее важнейших проблем — объяснение исторического движения.

Маркс же просто осознанно «выпрыгнул» за рамки такой философии. В «Тезисах о Фейербахе» он сначала заявил: «Спор о действительности или недействительности мышления, изолирующего от практики, есть чисто схоластический вопрос…». А потом там же изложил свой знаменитый 11-й тезис:

«Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».

После такого заявления, становится понятно, что Маркс, как философ, предложил что-то неслыханное, революционное, а главное, очевидным образом исходящее из какого-то фундаментально альтернативного источника.

Что же касается английской политэкономии, то Маркс в «Капитале» пишет:

«Мы предполагаем труд в такой форме, в которой он составляет исключительное достояние человека. Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей‑архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове».

Зафиксируем столь фундаментальное отличие человеческого труда от труда «пчелы» и прочих насекомых, а также и то, что Маркс, все это поясняет не просто так, а потому, что ведет полемику с политэкономами. Именно проблема приравнивания человеческого труда к жизнедеятельности животного является для Маркса осевой. Маркс настаивал именно на этом фундаментальном различии. А какова модель трудящегося человека да и человека вообще, таковы и экономическая система и наука, которая эту систему изучает и развивает. И тут мы можем заметить, что эта ось полемики с политэкономами неслучайно схожа с осью, вокруг которой строится полемика и с Гегелем. По сути, и там, и там Маркс защищает одно и то же — человека, настаивая на его праве быть свободным. И везде Маркс выступает именно как философ, хотя порой и обряжает философию в экономические одежды.

Английская политэкономия вышла из школы так называемых «физиократов». Эту школу основал во второй половине XVIII в. французский экономист Франсуа Кенэ. Само слово «физиократия» уже о многом говорит. Его можно перевести как «господство природы». Адам Смит примыкал к кругу физиократов и хотел посвятить свое знаменитое «Богатство народов» Франсуа Кенэ. Сам Кенэ, помимо прочего, особо почитал конфуцианство.

Критикуя одного из видных представителей физиократов Пьетро Верри в разделе: «Ранняя критика физиократического предрассудка в вопросе о земледелии (Верри)», Маркс писал:

«Физиократы называют «класс работников промышленности бесплодным потому, что, по их мнению, стоимость промышленных изделий равна сырью плюс средства питания, потребляемые работниками промышленности во время обработки этого сырья».

«Сырье плюс средства питания» — вот что входит в стоимость товара и никаких других параметров, таких как, например, рабочее время, изначально не рассматривалось. То есть физиократы, которые, в свою очередь, были источником для английской политэкономии, по сути, приравнивали человеческий труд к труду животного.

Далее Маркс уже приступал к критике Адама Смита и Давида Рикардо. Да, тут надо сказать, что и Адам Смит и Рикардо уже несколько отходили в своем понимании труда от физиократической грубятины. Однако она была все равно положена в основу их понимания, и исходили они изначально именно из нее. А именно с ней-то и полемизировал Маркс самым фундаментальным образом! Кроме того, если Адам Смит и Рикардо были более тонки, то, скажем, шотландский экономист Джон Рамсей Мак-Куллох вполне продолжал грубую физиократическую линию и настаивал:

«Труд можно с полным правом определить как любой такой вид действия или операции — все равно выполняется ли он человеком, животным, машинами или силами природы, — который направлен на то, чтобы вызвать какой-нибудь желаемый результат».

То есть в любом случае Маркс в своей полемике с политэкономами, исходил из какого-то иного «антифизиократического» источника. Поэтому-то, в отличие от Смита и Рикардо, он был наиболее последовательным оппонентом такого подхода к человеку и его труду.

Что же касается французских социалистов утопистов, то их традиция, если ее рассматривать грубо, своим истоком имела «Золотой век» Гесиода, он же век греческого Кроноса или римского Сатурна. Согласно идее «Золотого века», труд является наказанием, обузой и потому в раю его не должно быть. Маркс же в «Критике Готской программы» писал о своем представлении о рае — коммунизме, что в нем труд не только не исчезнет, но «станет сам первой потребностью жизни». То есть Маркс и все, что связано, хотя бы даже и отдаленно, с идеей «Золотого века», являются фундаментальными антагонистами и, стало быть, ни о каком «источнике» Маркса в виде «французских социалистов» не может быть и речи. Однако о противоборстве коммунизма и «Золотого века» стоило бы поговорить более подробно.

(продолжение следует)