Два спектакля гостей из Карелии в Петербурге – подарок по-соседски

Петрозаводск не так далеко от Петербурга, но визит труппы Национального театра Карелии c двумя спектаклями: сугубо взрослым «Ходари» и детским «Сын-медведь» не стал чем-то проходным в богатой культурной жизни города на Неве. Причина — в яркой самобытности постановок, дающих возможность прикоснуться к национальной карельской культуре — как древней, так и современной.

Спектакль режиссера Андрея Дежонова «Ходари» имеет довольно сложную судьбу. В его основе лежит пьеса «Время собирать картошку» писательницы Яны Жемойтелите. Жемойтелите писала пьесу специально для Национального театра, но получившаяся постановка ей категорически не понравилась, так как режиссер, по её мнению, слишком вольно обошелся с текстом и по-своему расставил акценты. Так что имени драматурга на афишах нет, указан лишь первоисточник — солёные «Заветные сказки» Василия Фирсова. Такие коллизии время от времени случаются и в театральной, и в кинематографической жизни.

«Ходари» — комедия, почти буффонада, причём вроде бы на тему сексуально-демографическую. Вот только все не настолько просто. Хотя на афише и проставлено 18+, спектакль, в отличие от «Заветных сказок» Фирсова, например, сказки «Баба на исповеди», в изменённом виде вошедшей в одну из сцен, почти благопристоен. Там нет ни капли порнографичности и даже откровенной эротики, вся скабрезность сводится к намекам, полупочтенным жестам, дерзким прикосновениям и одной сверкнувшей на миг голой заднице (такое теперь увидишь не только в комедиях на тему «откуда берутся дети»). А вот грусть, смешанная с весельем, и философическое настроение в постановке присутствуют. «Ходари» — это, в общем-то, трагикомедия о вечном, мимикрирующая под лёгкое развлечение так же, как один из героев спектакля — Чёрт — маскируется под шоумена в сверкающем костюме.

Главный герой — непутёвый забулдыга и бабник Ходари (Фёдор, Федя по-карельски) после отчаянной гулянки с приятелем оказывается в странном, нездешнем месте. Сам он думает, что просто проспал свою остановку и уехал до конечной, где его и высадили. А вот две местные жительницы уверены, что обнаружили его в картошке, где уже который раз безуспешно пытались отыскать среди выкопанных клубней «синеглазки»… живых синеглазых младенчиков. У каждой есть по мужу, да вот только они понятия не имеют, что с ними делать и как обзавестись детишками. В деревне Большие бабники вообще только четыре бабы — еще попадья и вдова Агата, по слухам, ведьма, к которой ходит в гости то ли покойный муж с кладбища, то ли сам нечистый с рогами и копытами.

Ходари предлагает наивным женщинам свою помощь — понятно, какую. По ходу дела он знакомится с мужьями женщин — еще более странными. Одним жена, словно тряпкой, моет пол, пока он спит, другим, носатым, колет дрова. В итоге «тряпка» и «колун» оказываются живыми мужиками, только еще более наивными, чем их жены. Один надеется наловить рыбы, бегая вокруг озера, другой верит в говорящий блин (в огромный блин его жена завернула перепуганного Ходари). Поп, обуреваемый соблазнами и отчаянно борющийся с ними на манер толстовского отца Сергия, вообще оставляет Ходари вместо себя в супружеской постели, чтобы сбежать посидеть с друзьями…

Но «ходок» Ходари почему-то не так уж и счастлив среди этого раздолья и становится всё более грустным и задумчивым. А тут еще и Чёрт, который хочет заграбастать его грешную душу и для того уговаривает соблазнить попадью, — чтобы уж точно не отвертелся. Он открывает Ходари глаза — на самом деле тот просто допился до чёртиков и до смерти и валяется полутрупом под скамейкой на автобусной остановке, а все приключения ему только мерещатся в предсмертном бреду. Постепенно Ходари овладевает раскаяние. Более того, он начинает испытывать настоящее чувство к одной из женщин — Настой (Насте). В конце концов, это его и губит — ведьма-вампирша Агата голосом Настой заманивает Ходари в лес, где выпивает его кровь. Чёрт торжествует, но женщины, которые к финалу оказываются уже сильно беременными, не отдают ему душу Ходари, обещая отмыть от любой грязи и приютить, как родное дитя, напоминая разочарованному Чёрту, что Фёдор в переводе — дар Божий.

Вроде бы это спектакль-притча — о тяжелой демографической ситуации в деревнях и нехватке толковых мужиков, но это лишь один, самый поверхностный слой. На самом деле он о любви — как земной, плотской, так и более возвышенной, и даже небесной. Недаром тема картошки проходит через весь спектакль. Ведь известно: любовь не картошка, она — куда более тонкая и одновременно упрямая материя. Но временами частица «не» выпадает, и в простой картошке обнаруживают сходство с любовью — долготерпеливой и жертвенной. Одна из женщин в финале даже цитирует видоизменённое Первое послание апостола Павла к Коринфянам, где любовь заменена на картошку. А ещё женщины подмечают, что картошка отдаёт своих детей на съедение, а потом умирает. Может быть, и Бог в наши печальные времена уже умер, как считал Ницше, и всем заправляет Чёрт? Или речь о любящей матери, чьих детей ждут нерадостные судьбы?

Сюжет спектакля воплощается почти по-цирковому. Поскольку декораций минимум — иногда посреди сцены стоит одна-единственная дверь, актеры обыгрывают это, виртуозно манипулируя с воображаемыми предметами, так что они становятся почти видимыми. Это подчёркивает нереальность, полуматериальность мира-чистилища, в который угодил многогрешный, но неплохой, в сущности, Ходари. Так же на иллюзорность Больших бабников намекают музыканты, играющие на подобиях народных карельских инструментов, сделанных из чего попало, — палок, верёвок, бочек, бутылей из-под воды и коробок. В начале спектакля и в финале инструменты — настоящие.

Очень колоритной и в то же время самой неоднозначной фигурой спектакля является Чёрт. Играющий его актер то и дело выходит из роли и непринужденно болтает с публикой (из-за чего спектакль кажется несколько затянутым). При этом сложно понять, кто перед нами — своеобразный конферансье или уже посланец преисподней. На протяжении всего спектакля в качестве интермедий актёр (или всё-таки Чёрт?) рассказывает историю про Чапаева — причем не анекдот, а героическую народную легенду-былину. Это составляет резкий контраст с действием. Сложно сказать, чему служит этот прием — навеяна ли идея темой картошки или же зрителю намекают: следует заниматься любовью, а не войной? Так или иначе, соединение образа Чапаева с нечистой силой выглядит весьма сомнительно. А вот Чёрт в виде ведущего шоу по типу «Кто хочет стать миллионером» выглядит весьма органично, ведь там, где поощряется стремление к халяве и отказ от любых принципов ради неё, там попахивает серой.

На сцене звучит то карельский, то русский язык, а персонажи одеты в народную карельскую одежду. Народная музыка, песни, прибаутки и даже загадки погружают в фольклорную атмосферу — без пафоса и как бы в шутку. Современность переплетается со стариной — весь быт словно бы остался от прошлого и даже позапрошлого века, но поминаются нанотехнологии, а Чёрт периодически щеголяет в «прикиде» байкера, да и въезжают они с Агатой в самом начале на сцену на ревущих (хотя и невидимых) мотоциклах.

А вот детский спектакль по народной карельской сказке «Сын-медведь» режиссера Вячеслава Полякова течёт куда более плавно: от оригинала практически не отходит и двойных смыслов не несёт. Разве что пару раз актеры пародируют распространённую в современном театре гендерную путаницу: в самом начале, когда актеры как бы распределяют роли, доставая «наугад» разные предметы из огромной сумки-кузова, главному герою достается браслетик, а его будущей невесте — амулет в виде медвежьего когтя. Актёры тут же меняются ими. В другой сцене Хозяин и Хозяйка «просыпаются» и обнаруживают, что обменялись масками — на лице у старушки борода и усы, а у старика лицо обрамлено платочком. Герои в ужасе шарахаются друг от друга и мгновенно восстанавливают нарушенный порядок вещей.

В народной сказке «Сын-медведь» соединены бродячие сюжеты, она напоминает переплетение «Волшебного кольца» и «Царевны-лягушки», только здесь не муж ищет заколдованную жену, чью шкуру сожгли раньше времени, а наоборот, как в «Финисте — ясном соколе». Актёры воплощают сюжет сказки в игровом, карнавальном духе — актеры держат в руках деревянные маски и короны на палочках, впрочем, время от времени откладывают их — Медведь то и дело становится царским глашатаем, а Хозяйка с Царевной — то дворцовыми воротами, то вёслами невидимой лодки, обладающими своим каверзным характером.

В спектакле звучит народная музыка, но персонажи одеты не в копии народного костюма, а в яркие фантазии на их тему. Все одежды — холщовые, даже сапоги, а все декорации и маски сделаны из дерева и фанеры. Запах древесины витает вокруг сцены, создавая особую атмосферу «старины глубокой» (древность — древо). Спектакль интересен не только детям, но и взрослым, он создает лёгкое, праздничное настроение, которое остаётся со зрителем надолго.

Двухдневная встреча с карельским театром дала возможность петербуржцам поближе узнать своих соседей и открыть для себя новую, пусть и не очень экзотическую страницу. Русские и карелы испокон живут рядом и судьбы наших народов тесно переплетены. Тем важнее постоянный культурный обмен, в том числе — в сфере театрального искусства.