До и после Борхеса: к 120-летию великого слепца

В 1970 году писатель из Аргентины Хорхе Луис Борхес, чей 120-летний юбилей приходится на 24 августа этого года, был номинирован на Нобелевскую премию по литературе. Артур Лундквист, член Шведской академии, присуждающей награду, заявил: «Борхес стал мифом, но я считаю, что его творчество не достигло уровня Нобелевских премий. Прозу Борхеса слишком переоценили. Его рассказы страдают чрезмерной, почти парализующей стилизацией».

Борхес премию не получил. Нобелевским лауреатом по литературе в 1970 году стал писатель из Советской России Александр Исаевич Солженицын, за антисоветский пафос своей прозы. Официально: «За нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы». То есть о художественном достоинстве произведений Солженицына комитет в формулировке тактично умолчал. А Борхес отнёсся к отказу с юмором: «Не давать мне Нобелевскую премию стало национальной скандинавской традицией».

Говорили, что награду Борхесу не дали из-за латиноамериканских диктаторов. Те с симпатией относились к «великому библиотекарю», и, кажется, эта симпатия была иногда взаимной. В год премии Пиночет решил вручить Борхесу орден — и Хорхе Луис не отказался. Писатель из Уругвая Марио Бенедетти заметил: «Борхес принадлежит к числу лучших писателей мира, но ему нельзя простить его личные убеждения, достойные быть частью его же всемирной истории бесчестья».

«Всемирная история бесчестья» (Historia universal de la infamia) — так назывался первый сборник прозы Борхеса, вышедший в 1935 году. В восьми новеллах книги рассказано о людях, которым подлость и предательство открыли дорогу к вершине успеха.

Но вряд ли был прав Марио Бенедетти. То, что интеллектуальной «элитой» мира считалось предательством, было предвидением. Хорхе Луис Борхес предвидел очень многое. И в том числе жестокость и бескомпромиссность глобализма, утверждающего единство и непререкаемость для всех во всём мире одних и тех же либеральных принципов. Ну как либеральных. Не в том смысле, что свободных. Либерализм — это свобода для капиталов, рабство для людей и национальных культур. Борхес, в чьих жилах, по его собственному признанию, текла кровь многих народов, от норманнской до еврейской, учившийся во Франции, живший в Испании, умерший и похороненный в Швейцарии, всегда был очень национальным аргентинским писателем и поэтом.

Он не только сочинял собственные стихи и новеллы. Борхес много работал над осмыслением и структурным оформлением аргентинской литературы. Писал критические эссе. Составлял антологии. Публиковался в аргентинских литературных журналах. Буэнос-Айрес, родной город писателя, получил в его текстах мифологическое измерение.

Борхес был ещё жив, когда весной 1986 года в книжном магазине райцентра Шали на далёкой и тогда ещё спокойной окраине советской империи я увидел и купил его книжку, вышедшую в серии «с трилистником». Прочитал и стал, наверное, одним из многих тысяч, если не миллионов читателей, чьё восприятие мира и литературы больше никогда не могло быть прежним. Поэт из Аргентины Альберто Хирри сказал об этом прямо: «Есть одна литература и одна поэзия до Борхеса и другая литература и другая поэзия после него».

Я сам, конечно, пробовал писать и раньше. Ещё в раннем детстве я вдохновлялся многотомными сочинениями Дюма, Золя, Толстого. Но во мне жило чёткое понимание, что всё это — литература прошлого. Сейчас так писать нельзя. Нельзя писать в конце 20-го века точно так же, как писали в конце 19-го века. Можно пытаться. И что-то получится: стилизация, реконструкция. Но не современная проза. В культурологической новелле Борхеса я увидел искомую форму современной прозы. Где стилизация отточена, огранена и возведена в приём, где интеллектуальное исследование соединено с художественным вымыслом, где автор не стесняется делать главным героем произведения абстрактную идею. Прочитав, перечитав и почти заучив наизусть новеллы из книжки, я поклялся себе, что стану современным писателем и буду писать «как Борхес». Получается пока что не очень, но ведь и жизнь ещё не закончена.

Борхес — ровесник века. Он родился в 1899 году, а умер в 1986-м. Именно тогда, когда, по сути, закончился 20-й век. Ведь 20-й век закончился не в 1999-м, а раньше. С развалом социалистического лагеря, с официальной отменой «альтернативного пути» для человечества, с падением Берлинской стены в 1989-м. Есть какой-то сарказм в том, что именно Солженицын получил вместо аргентинца премию — писатель, убивавший своей ложью 20-й век. Но Борхес увидел умирание столетия раньше, гораздо раньше, ещё в 1930-е годы.

Писатель понял, что эпическая форма мертва. Потому что человечество иначе проживает, иначе переживает, иначе ощущает своё время. А время — всегда главный действующий персонаж в эпическом произведении. И вот эпическое измерение человеческого времени сошло на нет. Казалось бы — абсурд! Напротив, 20-й век дал столько грандиозного материала, столько масштабных событий, которые просили для себя эпической формы. Первая мировая война, Вторая мировая война! Революции! Освободительные движения! И столько прекрасных романов было написано именно в 20-м веке и именно про 20-й век!

Это так. И не так. Эпос, помимо прочего, ещё и коллективное проживание времени. А излишняя масштабность событий мешает человеческому разуму проживать их коллективно. Время дробится, атомизируется. Например, деревня может жить коллективной жизнью, коллективно проживать своё время. Казалось бы, город тем более сможет! Ведь в городе ещё больше людей! Но нет. В городе проживание времени дробится, атомизируется. Классический эпос расскажет нам о том, как несколько десятков героев отправились в опасный поход. О том, как десятки миллионов людей залезли в траншеи друг напротив друга и осыпали друг друга свинцом, эпос, наверное, рассказать не сможет. О Первой мировой, ставшей первой великой всечеловеческой травмой, Ремарк написал очень лирически, а эпически написал Толкиен. Только он придумал для этого мир Средиземья, орков и гоблинов, создал что-то большее, чем стилизацию под эпос, скорее, заново написал «Илиаду» или «Махабхарату».

В новелле «Пьер Менар, автор «Дон Кихота», Борхес пишет о таком деле. О том, как в 20-м веке можно создать эпос. Пьер Менар написал «Дон Кихота». Роман, совпадающий с «Дон Кихотом» Мигеля Сервантеса слово в слово. И тем не менее абсолютно новый, современный роман. «Тексты Менара и Сервантеса словарно идентичны, но второй почти бесконечно более богат. Более двусмыслен, сказали бы его недоброжелатели, но двусмысленность и есть богатство», — так пишет в новелле Борхес.

То же самое можно сказать и о текстах самого аргентинского писателя, о так называемых «повторах», о «стилизациях» и двусмысленностях. Всё это и есть литературное богатство, завещанное нам великим слепцом, Гомером 20-го века, гениальным библиотекарем, Хорхе Луисом Борхесом.