Пакт Молотова — Риббентропа: реальность против мифологий

В эти дни исполняется 80 лет знаменитому пакту Молотова — Риббентропа, подписанному 23 августа 1939 года в Москве главами МИД СССР и гитлеровской Германии. Вокруг истории этого события всегда множество спекуляций, авторы которых, обвиняя И. В. Сталина в «сговоре» с Гитлером, весьма старательно обходят главное обстоятельство. Кстати, именно ему посвящены рассекреченные в канун юбилея документы, добытые в конце 30-х годов советской разведкой

Соглашаясь на пакт, СССР действовал из тактических, а не из стратегических соображений. Неизбежность войны с нацистской Германией советским руководством очень хорошо понималась. Но в стране семимильными шагами шло перевооружение армии, которое и к 1941 году еще не закончилось, а в 1939 году по-настоящему лишь только набирало ход. Кроме того, линия границы, как она проходила на момент заключения пакта, не просто находилась в среднем на 200−300 км восточнее границы 1941 года, а была вплотную придвинута к жизненно важным центрам страны, в частности, к Ленинграду. До границы с независимой в 1939 году Эстонией от колыбели Великого Октября всего 160 км, то есть не более двух-трех суточных переходов при интенсивном наступлении агрессора. С учетом, что и север Карельского перешейка с Выборгом и Сортавалой на тот момент был финским, Ленинград мог оказаться в блокаде уже в первые дни войны.

С политической точки зрения никаких иллюзий в Москве не было. Это, кстати, впоследствии показали два исторических факта. Во-первых, визит в ноябре 1940 года в Берлин того же Вячеслава Молотова, закончившийся ничем. Глава советского НКИД проигнорировал предложение принимавшего его Гитлера «разделить британское наследство», присоединившись к трехстороннему, изначально антисоветскому пакту Германии, Италии и Японии. В СССР не увидели никаких возможностей стратегического сотрудничества с рейхом, четко осознавая неизбежность войны с Германией, как это и было записано в Mein Kampf. Молотов хорошо понимал провокационный характер немецкой инициативы, рассчитанной на то, чтобы столкнуть СССР с будущими западными союзниками и оставить Москву перед Германией в одиночестве.

Ибо в это время на советско-британском дипломатическом «фронте» продолжались сложные маневры. В середине апреля Лондон предложил Москве выступить с односторонним заявлением о готовности оказать помощь любой жертве агрессии. Через три дня Сталин ответил набором встречных вариантов, ни один из которых — ни союз СССР с Британией и Францией, ни соответствующая военная конвенция, ни всеобщие гарантии трех стран всем государствам между Балтийским и Черным морем — Запад не устроил. Вопрос завис, и в условиях приближения войны Германии против Польши было непонятно, что станет происходить, если Москва отклонит предложение Берлина о пакте; конкретно, как поведут себя Лондон, Париж и, в конечном счете, Вашингтон в случае, если немцы, оккупировав Польшу, сходу пойдут дальше на Восток. Сбрасывать со счетов такую угрозу в Москве не имели права и не сбрасывали.

Конкретизируем: 1 сентября 1939 года началась германско-польская война, а уже 3 сентября «гаранты» Польши — Великобритания и Франция — объявили войну Германии, официально вступив во Вторую мировую войну. И пусть на деле вести реальные военные действия они не стали, ограничившись «странной войной», которая продолжалась вплоть до немецкого наступления в мае 1940 года. Но и союз с Германией против СССР с этого момента был исключен. А ведь это очень большой, причем риторический, вопрос, стали бы англичане и французы объявлять рейху войну, если бы Москва повела с Берлином обсуждение совместных действий против Запада.

Вторым историческим фактом, имевшим место буквально в канун заключения пакта, 11 августа 1939 года, было известное советской стороне заявление, сделанное Гитлером в разговоре с верховным комиссаром Данцига. «Все, что я предпринимаю, направлено против России, — разоткровенничался фюрер. — Если Запад слишком глуп и слеп, чтобы уразуметь это, я вынужден буду пойти на договоренность с Россией, разбить Запад, а потом, после его поражения, повернуться против СССР со всеми накопленными силами». Генри Киссинджер, не только крупный политический кукловод, но и весьма неплохой историк, свидетельствовал, что это «действительно было четким отражением первоочередных задач Гитлера: от Великобритании он желал невмешательства в дела на континенте, а от СССР он желал приобрести Lebensraum». Мерой сталинских достижений (а не провалов!) Киссинджер предложил считать то, что советский вождь, «временно поменял местами приоритеты Гитлера».

Конкретизируем и здесь: пакт Молотова — Риббентропа временно развернул гитлеровскую агрессию на Запад. Откажись мы от его заключения, рискнул бы Гитлер готовиться к обещанному в Данциге наступлению на Западном фронте, имея в тылу не связанный пактом СССР? И в каком направлении тогда вермахт нанес бы свой главный удар? И когда? Если не в 1939-м, то в 1940 году? Опять риторические вопросы.

Те, кто на пакте спекулируют, делятся на две условные части. Одни — морализаторы, убежденные в том, что СССР и лично Сталин в принципе не имели права ничего общего иметь с Гитлером, этим «исчадием ада». Забывая о том, что ценой вопроса являлось выживание страны. Которая ни разу до этого — даже в эпоху монгольского ига, даже при шведском и наполеоновском нашествиях — никогда не оказывалась перед лицом такой опасности, как единый фронт Запада. Такая угроза всерьез возникла в XIX веке, когда русская армия встала в турецкую кампанию 1877−1878 годов у стен Стамбула — Константинополя. И, получив коллективный европейский ультиматум, Санкт-Петербург был вынужден развернуть ее назад. А применительно к рассматриваемой ситуации у Сталина уже был опыт Мюнхенского сговора Запада с Гитлером.

Тогда на первой, «ознакомительной» встрече с Гитлером эмиссар британской элиты Эвелин Галифакс забросил удочки о нахождении решения, «которое устроило бы всех, кроме России». Под антисоветский альянс с фюрером Галифакс, сменивший после возвращения с этих переговоров Энтони Идена на посту главы МИД, двигался дальше к премьерству и уступил его Уинстону Черчиллю только после того, как «взбрыкнул» сам Гитлер. Получив от британского посла в Берлине Невилла Хендерсона послание Галифакса с предложением «установить основу для истинной и сердечной дружбы с Германией…», фюрер в ответ разразился истерикой по поводу его демонизации британскими СМИ. Вопрос о союзе с повестки был снят, а сам Галифакс, как автор несостоявшегося проекта, вместо повышения курсом на Даунинг-стрит, вернул пост главы Форин офиса Идену, уехав послом в Вашингтон.

Советской стороне эта история была хорошо известна, и не было сомнений в том, что если бы у Берлина и Лондона еще раз появился шанс сговориться за наш счет, они бы его могли и не упустить. Даже в обход Гитлера. Кстати, он впоследствии и появился — как раз в канун начала немецкой наступательной операции в Бельгии и Франции, когда рейхсляйтер Гесс отправился в Британию с деликатной миссией. Просто поезд тогда ушел. Советско-германский пакт уже действовал, поэтому и Черчилль, пришедший к власти на волне критики Чемберлена и Мюнхена, не стал с Гессом разговаривать, а посадил его под арест, после чего Гитлеру только и оставалось, что объявить своего партайгеноссе сумасшедшим, а его полет — побегом.

Как и любой государственный деятель, лично и головой отвечающий за страну и ее историческую судьбу, Сталин был готов разговаривать и договариваться хоть с дьяволом, чтобы отсрочить конфликт, не допустив военного поражения, тем более что «в доле» с немцами играли и бывшие соотечественники — Троцкий, еще в 1935 году сговорившийся с тем же Гессом, а также самозванцы из романовского клана Кирилловичей; и тот, и другие мечтали воцариться в Кремле на немецких штыках. Realpolitik в том виде, в котором ее в XX веке предъявил миру коллективный Запад, к сантиментам не располагала; сталинские критики из числа интеллигенции, подходящие к ней без понимания этих вещей и с позиций современной бытовой и потому фарисейской морали, из эпохи в эпоху оказываются жертвами собственной наивности, устилая «добрыми намерениями» своей стране натуральный путь в Преисподнюю исторического краха.

Вторая часть спекулянтов на пакте — не добровольная и не заблуждающаяся. Это — натуральная агентура внешнего влияния, сознательно фальсифицирующая историю и пытающаяся подорвать страну изнутри с помощью дискредитации как самой Великой Победы, так и ее символов, в том числе такого ключевого, как Сталин. Взявшая себе в оправдание насквозь лживую и конъюнктурную теорию тоталитаризма, которая игнорируя фундаментальные и непреодолимые противоречия коммунизма и фашизма, ставит себе целью «доказать» их недоказуемое «родство», эта часть спекулянтов лукаво и предумышленно приписывает Сталину стремление «поделить мир» с немецким диктатором (от чего, напомним, он отказался в ноябре 1940 года). Забывая при этом о ряде вещей, упоминание о которых разбивает эти потуги в прах.

Первое. Германский нацизм появился как разновидность фашизма именно в целях противостояния коммунизму, в качестве реакции на Великий Октябрь в России. Фашистские партии синхронно возникли в 1919 году в Италии и Германии, приобретя окончательный вид и названия уже в 1921 году. Тогда же в немецкое фашистское движение влился отряд русской монархической и украинской националистической эмиграции, представленной фигурами графа и барона Макса фон Шойбнера-Рихтера и генерала УНР Василия Бискупского. Определенную связь с нацистским движением сохраняли и троцкисты; идеолог расовой доктрины нацизма, выходец из прибалтийских немцев Розенберг был знаком и «пересекался» в дореволюционных политических кружках с Троцким.

В нацизме было две, а не одна, доктрины. Помимо расовой, разгромленной в 1945 году вместе с Гитлером, существовала и космополитическая, тесно связанная с орденом СС, которая после поражения выжила благодаря связям и поддержке со стороны западных финансовых кругов и спецслужб. Современным эквивалентом этой доктрины, родом из эсэсовских разработок, является «еврорегионализация», лежащая в основе европейской интеграции. Корнями она уходит в проект «новой Европы», который шеф СД Шелленберг представил в августе 1942 году рейхсфюреру Гиммлеру. А тот, доведя этот план до уровня концептуального документа, передал в марте 1945 года Шарлю де Голлю. Расчет Запада именно в том и состоял. В мае 1945 года капитулировали только германские вооруженные силы; ни нацистская партия, ни СС, ни его оккультная верхушка Ahnenerbe капитуляции не подписывали.

Курировавшийся рейхсляйтером Борманом проект переплетения нацистских капиталов и разработок с западными, наглядным свидетельством которого служит американская лунная программа, получил идеологическое оформление не только в европейском, но и в исламистском проекте, внутрь которого после войны была внедрена значительная часть картотеки СС и СД во главе с главой кадрового отдела РСХА бригаденфюрером Бруннером. Нацизм не взялся ниоткуда и в никуда не растворился; это органичная часть западного капиталистического проекта, выстроенная по формуле «либерализм минус демократия». Или, выражаясь словами Дэвида Рокфеллера, «диктатура буржуазии» в ее конечном, предельном виде и смысле. Эта характеристика будет неполной, если не упомянуть о тесной связи нацизма с Ватиканом, через испанские центры которого осуществлялась эвакуация из Европы нацистских преступников, денег и разработок.

Кстати, о Рокфеллерах — пятерых братьях третьего поколения этой олигархической династии, включая упомянутого самого младшего Дэвида, которые состояли в двоюродном родстве с братьями Алленом и Джоном Фостером Даллесами. Первый из них осуществлял связь с нацистами во главе швейцарской резидентуры, затем создавал и возглавлял ЦРУ, а попутно с помощью первого шефа западногерманской разведки BND генерала Гелена взял под контроль восточноевропейскую и советскую агентурную сети Абвера. Второй — бессменный госсекретарь при президенте Дуайте Эйзенхауэре. Управляющие компании крупнейших нацистских военно-промышленных холдингов — I.G. Farbenindustrie и Vereinigte Stahlwerke — находились в США; в Базеле, в Банке международных расчетов (БМР), который и сегодня является несущей конструкцией мировой олигархической финансовой системы, на территории нейтральной Швейцарии, этой вотчине Ротшильдов, всю войну совместно делили прибыль финансисты Германии и западных держав. На тесной связи с американской юридической конторой Sallivan & Cromwell, вотчине братьев Даллесов, держался трехглавый спрут — концерн Шредера с отделениями в Германии, Британии и США. Именно он стоял у истоков финансирования СС и привода к власти Гитлера, с которым при посредничестве немецкого банкира Курта фон Шредера встречались оба Далесса, чтобы затем помочь глобальной олигархии сделать выбор в пользу фюрера нацистской партии.

Иоганн Генрих Шредер, он же Джон Генри Шредер — британский финансист немецкого происхождения, успевший вовремя, за считанные месяцы до начала Первой мировой войны, перебраться за Ла-Манш. Став британским финансовым резидентом, он с началом конфликта избежал санкций против немецких банков и компаний, став проводником ряда деликатных финансовых операций, официально находившихся в состоянии войны Лондона и Берлина. А мистик и идеолог английского колониально-имперского глобализма Хьюстон Чемберлен, идейный наследник Сесила Родса и троюродный брат государственных деятелей Британии Остина и Невилла Чемберленов — главы МИД и премьер-министра, творца Мюнхенского сговора, переселившись в Германию, лично благословил Гитлера «спасти немецкую нацию». Долгое время в Туманном Альбионе активно действовала фашистская партия во главе с Освальдом Мосли, которого хорошо знало все послевоенное поколение; меньше известно, что «крышу» в британской политической элите ему обеспечивал его знаменитый тесть лорд Джордж Керзон.

И таких примеров, о которых фальсификаторы, разумеется, знают не хуже автора этих строк, можно приводить множество. Получается, что обличая пакт Молотова — Риббентропа они действуют на заказ, пытаясь с помощью дискредитации СССР и Сталина не только навести тень на плетень, но и отмыть по уши вымазавшиеся в связях с нацизмом западные элиты. Как и нацистское происхождение современного западного проекта, который вольно или невольно поддерживается и определенной частью российских пропагандистов «Европы от Атлантики до Владивостока» и «оси» Париж — Берлин — Москва. И как только в наших СМИ начинают с пеной у рта превозносить ультраправые тенденции в Европе — от французского Национального объединения (фронта) до «Альтернативы для Германии» — знайте, читатель, это тот самый проект.

Второе. Пакт, как уже отмечалось, позволил отодвинуть границу, что при отчаянном, героическом сопротивлении советских войск сыграло в 1941 году определенную и немалую роль в провале гитлеровского блицкрига. И. В. Сталин — У. Черчиллю (18 июля 1941 г.): «Можно представить, что положение немецких войск было бы во много раз выгоднее, если бы советским войскам пришлось принять удар немецких войск не в районе Кишинева, Львова, Бреста, Белостока, Каунаса и Выборга, а в районе Одессы, Каменец-Подольска, Минска и окрестностей Ленинграда…» (Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941−1945 гг. В 2-х т. — М., 1957. Т. I. С. 11).

У. Черчилль — И. В. Сталину (получено 21 июля 1941 г.): «Я вполне понимаю военные преимущества, которые Вам удалось приобрести тем, что Вы вынудили врага развернуть силы и вступить в боевые действия на выдвинутых вперед западных границах, чем была частично ослаблена сила его первоначального удара…» (Там же. С. 11−12). Знает британская кошка, чье мясо съела! А нынешние фальсификаторы — тоже знают? Или используются своими хозяевами втемную, как бросовая агентура?

Третье. Прозорливость и правота Сталина лучше и нагляднее всего видна на примере сравнения с Первой мировой войной. Стратегия немцев в 1914 и в 1940 годах на Западе практически не отличалась: через Бельгию, в обход французских укреплений — на Париж. А вот Россия вела себя по-разному. Вмешалась, встав за французских «союзничков» по Антанте, которым до сих пор, спустя сто с лишним лет, «царские долги» покоя не дают — спасла Париж и получила полный развал с революцией и разрушением империи в финале. Встали на своем спустя двадцать лет и не послали советских военачальников по траурным следам генералов Самсонова и Ренненкампфа, дождались удара врага по своей территории, и война стала народной — Великой и Отечественной, а не грабительской и империалистической, как Первая мировая. Все закономерно, и этой разницей тоже измеряется сталинская мудрость. В том числе и при заключении пакта Молотова — Риббентропа, который исправил историческую ошибку российского и германского императоров, за которую по полной программе расплатились и они сами, и народы обеих стран.

Так что мораль простая. Обязательства перед союзниками нужно было выполнять так, с таким качеством и оперативностью, как сами союзники их выполняли перед нами со вторым фронтом. Сначала в 1942 году, затем в 1943-м. И «выполнили» их только тогда, когда на фронтах сложилась ситуация, при которой, как писал Черчиллю Франклин Рузвельт, «будем действовать или ждать, пока русские справятся сами?». Выполнять обязательства перед союзниками надо было не торопясь. По мере возможности, не сдирая ради союзников с себя и со своего народа три шкуры. А еще лучше было бы, как и предлагал в канун предыдущей войны глава МВД граф Петр Дурново, заключить с кайзером превентивный сепаратный мир. И наблюдать со стороны за «самоубийством Европы», отчетливо понимая, что это ее, Европы, коллективный выбор, подготовленный всей суицидальной логикой ее оккультно-антихристианского злокачественного перерождения и превращения в «денежную цивилизацию» «золотого тельца», из которой потом и вышел фашизм.

И четвертое. Больше всего удивляет и даже смешит «простота» до неприличия тех наших оракулов, что пакт Молотова — Риббентропа одобряют, но при этом противопоставляют его Брестскому миру, утверждая, что в августе 1939 года большевики отодвинули войну, а в марте 1918 года якобы «проиграли проигравшим». Никакого — слышите, никакого — отношения к действительности эти попытки очернить советскую власть не имеют. И принципиальной разницы между этими документами — Брестом и пактом — не существует. Гениальность И. В. Сталина в том, что он развил применительно к новым историческим обстоятельствам и творчески применил на практике гениальность В. И. Ленина, адаптировав ее к конкретной обстановке.

В чем главный смысл и Бреста, и пакта? В том, что Россия, пусть временно, но выводится из европейской бойни, а в дальнейшем если и участвует, то в Великой Отечественной, а не во Второй мировой войне. Воюет за себя, за свою землю, а не за прибыли западных транснациональных банков и корпораций и интересы их хозяев и бенефициаров. И в результате Брестского мира, и в результате пакта Молотова — Риббентропа кровью продолжил умываться и захлебываться Запад, но без нашего участия. Флаг им в руки! Людей жалко, а страны — нет. Поделом, заслужили. А заодно наше неучастие в бойне в разы, если не на порядки, в том и в другом случаях снижало угрозу такой провокационной комбинации Запада, при которой нашу страну сделали бы крайней, обрушив на нее совокупную мощь Третьего рейха и англосаксонских держав. Квинтэссенция достижений Сталина — признание тем же Черчиллем, причем в самые первые дни гитлеровского вторжения, его неспровоцированного и вероломного характера, при котором симпатии всех народов мира, включая англосаксов, невзирая на громкий зубовный скрежет их элит, — на стороне СССР, а не гитлеровской Германии.

Резюме будет кратким. Пакт Молотова — Риббентропа, 80-летие которого мы отмечаем в эти дни, — выдающееся достижение советской дипломатии. И лично И. В. Сталина. Повторение этого достижения с тем же противником дважды на протяжении всего двух десятилетий ясно говорит: это не случайность. Это свидетельство высочайшего государственного мышления и глубокого патриотизма руководства страны, гений которого, спасая Родину, в очередной раз переиграл все дипломатии Запада вместе взятые, в весьма непростых исторических условиях. И как этот пакт является продолжением Брестского мира, который благодаря провидческому дару Ленина и вопреки сопротивлению троцкистской агентуры влияния внутри большевистской партии просуществовал всего полгода, так и сам этот мирный договор является результатом Великого Октября. Без этой великой Красной революции — не только социалистической, но и прежде всего национально-освободительной, у России в начале прошлого века из-за профнепригодности, вырождения и тотального национального предательства ее дворянской и церковной элиты не оставалось практически никаких исторических шансов. Благодаря партии большевиков, они — появились. И были с блеском реализованы.

С твердым пониманием этого и нужно воспринимать нападки на великий Красный проект и его дипломатию со всех сторон. Когда этим занимаются снаружи — понятно, ибо западные элиты никогда не простят Советам двух унизительных проигрышей, в том числе интеллектуальных — в марте 1918 года и в августе 1939-го. Ну, а что касается доморощенных фальсификаторов, то их, как уже сказано, две категории. Впавшие в пацифизм и молящиеся на Запад маргинально-интеллигентствующие элементы. И сознательные провокаторы, умышленно подрывающие позиции России, ее авторитет и международные перспективы.