Россия без революции: европейское благополучие или место на периферии?

Русский сборник: Исследования по истории России. Т. XXII: 1917 год. М., 2017

Литература прекрасно отражает по-житейски понятное нам противоречие: между желанием покоя, «стабильного» существования ‑ и внутренней невозможностью этого существования. Так, известные строки Лермонтова:

Имеют важнейшее продолжение:

Это настроение в политике можно связать с благостным представлением об эволюции общества (в противовес революциям), об «устойчивом развитии», когда жизнь медленно, но уверенно улучшается — без «эксцессов», рисков и неопределённости. Казалось бы, что в этом плохого? Почему такое тихое течение жизни на практике оказывается невозможным ‑ и «злым силам» удаётся разжигать бунты и революции?

Во времена Дарвина эволюция казалась отнюдь не мирным явлением: она двигалась вперёд борьбой за существование и случайными мутациями. Говоря языком современных философов, «нормальное» течение жизни держится на «привычном», и потому незаметном, насилии. А без элемента «хаоса» и резких изменений оно быстро может превратиться в «болото» или даже регресс, насильственную попытку удержать выгодное господствующему классу (или «передовым» странам) состояние. Улавливая эту западню, заочно полемизирующий с Лермонтовым Блок писал:

Такая поэтическая постановка вопроса может показаться странной для обзора сборника научных статей по революциям 1917 года — XXII-го тома «Русского сборника». Однако сложно обойтись без поэтического чувства, пытаясь осмыслить эпоху исторической новизны — особенно когда новизна эта так окончательно и не осуществилась.

Мы имеем дело с миром, движение которого обладает своей логикой, подчиняется «законам», описанным учёными (политологами, социологами и т.д.). Кажется, что мир этот вечен и безальтернативен. Но… «Когда мы чувствуем себя совершенно уверенно, происходит нечто — закат солнца, финал хора Еврипида, — и мы снова в растерянности»

Марксисты, пытавшиеся «управлять» новизной, вызывать её в своих политических целях — сами приходили к выводу, что точно предсказать новые формы нельзя, можно разве что уловить их направленность и посодействовать (без гарантированного результата!) их развитию. Этот поиск — сродни поэзии. Когда же новизна приходит — она оказывается не такой, какой её ожидали увидеть; даже прошлые сторонники её начинают могут стать её противниками. В любом случае «неподотчётность» и неочевидность новизны не может не порождать колебаний даже среди революционеров:

Для людей же, отрицающих революцию, этой бесконечно проблемной новизны просто нет. Многие споры вокруг переворотов порождаются этим различием во взглядах: революционеры не согласны с «защитниками» существующего порядка настолько, что готовы пойти на слом всей логики жизни — в надежде на преобразующую силу новизны; «консерваторы» же пытаются анализировать революционеров, упуская «слагаемое» нового, без которого всё происходящее кажется бессмыслицей.

Два мотива противостоят друг другу в статьях сборника. Первый сводится к тому, что Россия могла прекрасно продолжать свой исторический путь и без революции; Октябрь же оказался излишним эксцессом, приведшим к ненужным потерям, который в итоге, под давлением логики обстоятельства, более-менее вернулся на нормальную колею.

Так, одна из статей посвящена доказательству «социалистичности» политики Временного правительства: показывается, что буржуазная власть тоже была прогрессивной, и её умеренность (эволюционность) могла бы, вероятно, не хуже большевиков вывести Россию из всех бед. Подчёркивается, например, что «не все» меры правительства делались в сговоре с крупным или иностранным капиталом, а некоторые даже шли против его узких интересов (хотя сразу указывается на наличие разных трактовок).

Этим рассуждениям остро недостаёт контекста. Понятно, что в условиях революции и экономической разрухи даже самое буржуазное правительство будет вынуждено идти на уступки, принимать меры против интересов некоторых групп бизнеса и т.д. Важный вопрос — остаются ли эти действия в рамках временных уступок (или передела собственности между разными кланами буржуазии), или же это — совершенно новая система, которая сохранилась бы и после окончания революции и разрухи? В статье показана динамика, говорящая в пользу первого: чем дальше — тем больше правительство срасталось с капиталом.

В другой статье обсуждается борьба меньшевиков за мир — вопрос более тонкий, но в основном страдающий от той же проблемы. В том и ином случае, говоря о возможности существования России и без революции, мы должны задаться вопросом о том, что бы это было за существование? И до войны, и во время войны Россия всё больше входила в мировую систему капитализма — в которой наша страна занимала далеко не ведущее место. Если даже рассматривать большевиков с «буржуазной» точки зрения, то им удалось резко «перетрясти» положение СССР в мировом разделении труда — вывести страну из-под прямого контроля других государств, провести форсированную индустриализацию и коллективизацию, создать соцблок и т.д. Победа во Второй мировой войне — лишь высшая точка этого процесса.

Много мечтаний в XIX, XX и даже XXI (!) веках было посвящено реализации такого «сальто-мортале» на почве особенностей русской «цивилизации», общины и пр., и пр. Мало того, что этот трюк был бы не менее «безумен» и «разрушителен», он по факту а) не нашёл опоры внутри страны, б) из-за своей националистичности не смог бы построить столь важный соцблок.

Оказалась бы Россия на тех же сильных позициях, если бы её развитие пошло «эволюционно», в рамках благостной капиталистической логики? Речь идёт не просто о возможности «пережить» войну и кое-как восстановить хозяйство, а о способности вырваться из положения страны периферийного капитализма, которое всё глубже засасывает сегодняшнюю Россию? Не обернулось бы «разумное», «эволюционное» течение истории для нашей страны — упомянутым выше болотом?

Болото засасывает в себя, делает выход из него затруднительным, нелогичным, «себе дороже». Можно ли спастись из него без резкого скачка? Второй мотив сборника — уникальность ситуации в 1917 году, элементы новизны, которые позволили большевикам пойти против «здравого смысла» и осуществить революцию. Ключевое здесь — даже не слабость правительства или усталость от войны окружающих государств (сами по себе они ни к чему бы не привели), а удивительная мобилизация широких слоёв общества, оформившаяся (при поддержке революционеров) в низовые структуры, которые начали не просто «влиять» на политику верхов, но и перехватывать её.

Особенно интересна статья о низовой активности в структуре Церкви — даже там граждане начали в значительной степени определять политику. Проводя аналогии между обстановкой в описываемом им Воронеже и борьбой за власть в рамках России в целом, один из авторов пишет:

В самом «обществе» нарастало напряжение между группами капиталистов, нажившихся на войне (в том числе из военно-промышленных комитетов, Земгора и т.д.) и заинтересованных в укреплении связей с мировым капитализмом, и большинством народа. Как видно из сборника, многие организации при этом неявно сдвигались «вправо», на знакомые буржуазные и примирительные позиции, но в каждой из них находился свой радикал-«раскольник».

Попытка большевиков (в союзе с «раскольниками») использовать эти противоречия, чтобы полностью сломить логику капитализма, конечно, не увенчались полным успехом — Ленину и Сталину пришлось пойти на попятную и маневрировать. Однако смотреть на советскую Россию просто как на неправильную реализацию буржуазного пути, которым «более правильно» могло бы пойти и Временное правительство — в корне неверно. Здесь более прозорливыми оказались даже анархисты, всерьёз (пусть и чересчур утопично) сосредоточившиеся именно на «новизне» и предсказавшие некоторые её перипетии.

В целом попытка рассмотреть «эволюционный» вариант истории — характерна для современной России, вставшей на капиталистический путь и утерявшей традицию низовой организации. Было бы интересно довести его исследование до логического конца, то есть до текущего периферийного состостояния России. Октябрь кажется нелогичным и невозможным. Но, может статься, для нашей страны это — меньшая из невозможностей, в то время как большей является счастливое и долговременное существование в системе мирового капитализма? И не имелили ли большевики полное моральное право воспользоваться предоставленной им другой возможностью, нелогичной новизной, имеющей для неблагополучной России особую ценность ‑ и в 1917-м, и сегодня?