Режиссер Прия Рамасуббан: «Должно быть место для простых историй»
На фестивале детских и семейных фильмов «В кругу семьи», который прошел с 7 по 13 июля в Ярославле, были представлены фильмы из 23 стран мира. В том числе не очень привычные для российского зрителя картины из Ирана и Турции. А также индийский фильм «Часкит», который оказался сюрпризом даже для ценителей индийского кинематографа. В нем не было ничего, что характеризует типичную продукцию Болливуда — ни вставных музыкальных номеров, ни ярких одежд, ни любовных страданий и злодейских козней. Это была очень простая и реалистичная история о девочке с парализованными ногами, которая мечтала учиться в школе, как ее здоровые подружки, и о ее дедушке, который считал это блажью. Все происходило на фоне суровых, но невероятно красивых гималайских пейзажей, а детали местного быта можно было созерцать бесконечно. Игра юной актрисы была безупречной и на фестивале ее оценили по достоинству — Джигмет Дева Лхамо получила Специальный приз жюри за лучшую детскую роль. Но в том, что актерская работа удалась, всегда есть немалая заслуга создателей фильма. После фестивального показа я встретилась с продюсером, режиссером и автором сценария Прией Рамасуббан, для которой «Часкит» стал дебютом в художественном кино.
Марина Александрова: Госпожа Рамасуббан, ваш фильм назван именем главной героини. Есть ли у этого имени какой-то особый смысл? Насколько я знаю, многие, если не все имена в Индии имеют свое значение.
Прия Рамасуббан: Да, это так, многие индийские имена имеют значение, но имя Часкит родилось просто на ходу, на месте съемок. Это очень распространенное имя в Ладаке и многие местные жители говорили, что оно такое обычное, что ничего не значит. Я не говорю на этом языке, на ладаки, но в конце концов удалось выяснить, что это имя приблизительно означает «звук молитвы».
Марина Александрова: Что подвигло вас снять художественный фильм после работы исключительно над документальными лентами? Трудно ли далось вам переключение между жанрами — работа с актерами, особенно с детьми, ведь с детьми работать очень непросто?
Прия Рамасуббан: Мой случай немного особый. Если вы видели картину, то вы наверняка заметили, что она снята с позиции наблюдателя. Я не была тем режиссером, который активно вмешивается в процесс. Я снимала фильм примерно так же, как и свою документалистику. В документальных фильмах я не говорю людям, что делать. То есть, иногда я прошу рассказать что-нибудь важное или принести что-то и показать, но не более. Тут, конечно, приходилось вмешиваться гораздо чаще, но в основном принцип был тот же самый — отступить назад и наблюдать за происходящим. По стилю это больше похоже на мои документальные работы, чем большинство фильмов, где так любят крупные планы. В моем фильме совсем немного крупных планов, и все выглядит более естественным.
Марина Александрова: Да, девочка в главной роли выглядела очень естественно.
Прия Рамасуббан: Она была великолепна! Мне с ней очень повезло. Она обычная школьница, живущая в деревне, похожей на ту, что показана в фильме, она ходит в школу рядом с главным городом провинции. Друг Морула Намгьяла, сыгравшего дедушку героини, ведет театральные кружки в школах, и когда мне понадобились люди, я попросила его пойти по школам, рассказать о том, что снимается фильм и пригласить желающих на собеседование. Пришло множество детей, и Джигмет Дева Лхамо была среди них. Она никогда до тех пор не играла, просто ее мама решила, что это может быть интересно.
Марина Александрова: И все же, почему вы взялись за художественный фильм и что было самым трудным?
Прия Рамасуббан: Писать сценарий для художественного фильма — тяжкий труд. Сценарий для документального фильма — это нечто совсем другое. Но когда все уже написано, то снимать фильм — по крайней мере, для меня — гораздо легче. Здесь у меня больше людей, которым я могу сказать, что я хочу, и они это раздобудут и сделают. У меня был совершенно потрясающий помреж, его зовут Раджеш и он просто великолепен. Моя жизнь была гораздо проще. Один помреж, другой помреж, два человека на звуке, трое операторов, столько же на освещении — такая куча народу! А вот писать было очень, очень трудно. Если бы я написала плохой сценарий, то это бы загубило весь фильм. Написание сценария — это сокровенный процесс, но у меня была опытная наставница, профессиональный сценарист из Нидерландов. Я показывала ей сценарий и она говорила: «Здесь недостаточно глубоко, нужно зайти глубже, почему ты боишься глубины? Если ты не сделаешь этого, то эта важная сцена будет бессмысленной!» И она все время подталкивала меня, чтобы моя история стала лучше.
Почему я решила снимать художественный фильм? Картина основана на работе моей сестры. Моя сестра жила в Ладаке десять лет, она работала с инвалидами. Она основала организацию, которой руководит вместе с человеком, который вообще не может двигаться, парализован ниже шеи. Чтобы писать или подписывать документы, ему приходится держать ручку ртом, но он верит, что у каждого должно быть место в обществе. И они вдвоем организовали движение за включение инвалидов в нормальную жизнь. Затем была книга, детская книга, пять или семь страничек — история о девочке, которая хочет пойти в школу. Там не было никакого дедушки, ничего такого — просто девочка хочет в школу и в конце концов это случается. Эта книга была навеяна работой моей сестры в деревне. Она вошла отдельной главой в школьные книги для чтения. Потом моя сестра подумала: «Эта простая история заставило стольких людей задуматься об адаптации инвалидов, так, может быть, стоит сделать фильм?» И она обращалась ко многим кинематографистам, но все отфутболивали ее. И тогда она сказала: «Привет! Ты ведь снимаешь документальные фильмы? Не хочешь снять художественный?» Она застала меня этим врасплох. И я сказала: «Да, я сделаю это».
Марина Александрова: Что для вас главное в процессе съемок?
Прия Рамасуббан: Лично я люблю красивые вещи. Не красивую внешность, не ухищрения макияжа, а красоту вокруг. И для меня важно, что этот фильм снят так, чтобы показать красоту места без попыток сделать так, чтобы все и вся выглядели гламурно. Это было очень важно. Ладак невероятно прекрасен. Небо такое широкое и синее, и эти горы, и вода, и трава… Там не очень много красок, основные цвета голубой и коричневый, а между ними зеленый и белый со множеством оттенков, и это завораживает. И я знала, что в таком фильме это все должно выглядеть эпично. Если же вы снимаете фильм в индийских трущобах, то тона там пригашены, все происходит в полутьме, потому что домишки очень тесные, но люди одеты в пестрые одежды и у них разнообразный тон кожи, и это тоже красиво, но создает совсем другое ощущение. Для меня главное передать то, что может предложить это конкретное место. И у меня был совершенно потрясающий оператор, настоящий мастер, он делал вещи, на которые я, конечно же, не способна, у меня был только замысел, а ему приходилось его воплощать. И он вечно спорил о каждой детали, но он сделал великолепную работу. Очень большой вклад внесла команда дизайнеров. Они создали таблицы, где были все нужные нам цвета. И, конечно, костюмеры! Их работу часто недооценивают. Думают — а, всего лишь сшить несколько костюмов, дел-то! Но задача наших костюмеров была сделать все одежды максимально обычными, и это добавило реализма и подчеркнуло красоту места.
Марина Александрова: А какие основные послания, по-вашему, должен фильм — любой фильм — транслировать зрителю? Какие темы поднимать?
Прия Рамасуббан: Я не люблю давать советы, никому. И тем более я не хочу давать советы многим людям сразу. Если вы придете ко мне лично и скажете: «У меня есть идея, как бы мне ее осуществить?», я буду счастлива помочь. Но мне не хотелось бы навязывать другим свой взгляд на мир. Каждый, кто умеет говорить, пытается сказать другим, что им делать. Я стараюсь держаться в стороне от этого.
Марина Александрова: Вы считаете, что фильм должен показывать людям красоту, но ничему не учить их?
Прия Рамасуббан: Иногда я могу учить. Я не люблю это делать, но иногда это необходимо, потому что люди ищут ответы на вопросы и для них это может быть полезно. Но, по мере того, как я становлюсь старше, я склоняюсь к такому подходу: я вам что-то показываю, что-то, что мне кажется волнующим и интересным. Если это находит в вас отклик — прекрасно! Может быть, из этого что-нибудь и выйдет.
Марина Александрова: В СССР многие знали и любили индийское кино. В наши дни в России тоже есть люди, настоящие ценители, которые знают и любят его. Но есть и те, кто относится к индийским фильмам с пренебрежением — в основном от недостатка информации. Они считают, что в индийских фильмах все поют и танцуют, а актеры сильно переигрывают и перебарщивают с сентиментальностью. В то время как в вашей стране снимается множество серьезных и глубоких фильмов, но за рубежом они мало кому известны.
Прия Рамасуббан: Как мне представляется, типичным индийским фильмом для зарубежного зрителя является тот, что получает распространение, выходит в мировой прокат. Это не цельная картина, а только кусочек, который зритель может увидеть. Точно так же мы видим только те американские фильмы, которые показывают нам крупнейшие голливудские дистрибьютеры. А то, что выходит в прокат, действительно, рассчитано на массового зрителя, на массового индийского зрителя. Там много песен и танцев, потому что жизнь простых людей очень трудна. Допустим вы служанка, вы работаете весь день в чьем-то доме, потом вы возвращаетесь домой, готовите еду для детей, убираете. А потом вы сидите рядом со своим мужем или парнем и смотрите, как на экране плачут, смеются, поют и танцуют, а еще в зале работает кондиционер. И вы проводите два с половиной или три часа, как в раю! А потом вы возвращаетесь к своей приземленной жизни. Это что касается людей, живущих в нищете. А средний класс или чуть повыше любит грандиозные шоу и вечеринки — так что все это нравится очень разным людям в Индии.
И это фильмы на хинди. Тамильские фильмы, которые снимают там, откуда я родом, гораздо более реалистичны. У нас снимаются самые разные фильмы и люди с удовольствием смотрят их. В Керале существует мощная традиция, где по большей части нет песен и танцев, и эти фильмы по-настоящему глубокие, потому что аудитория в Керале очень любит именно такое кино. Да, там есть музыка, но ее гораздо меньше, чем в Болливуде. Индия неоднородна. То, что известно в России или где-то еще, похоже на театр, где есть четкая структура, а персонажи делают строго определенные вещи, соответствующие их амплуа.
Марина Александрова: — Это напоминает средневековый театр.
Прия Рамасуббан: Да, именно так. И со стороны это выглядит наивно, даже глуповато. Все дело в прокате. Если больше фильмов вроде моего будут выходить в прокат в России — не знаю, заинтересованы ли в этом ваши прокатчики — но если они появятся на экранах, судя по той реакции, которую я видела после фестивального показа, когда люди подходили со слезами на газах, они будут иметь успех. Понимаете, люди ожидали фильма на хинди, ожидали песен и танцев, раз уж пришли на индийскую картину, и, хотя они ничего такого не получили, фильм все равно тронул их.
Марина Александрова: Мне кажется, что в сердцах у российских зрителей всегда было нечто, что созвучно индийской культуре.
Прия Рамасуббан: Да, но мой фильм скорее универсален. Он говорит с людьми на общечеловеческом языке.
Марина Александрова: И все же, в вашем фильме столько неповторимых национальных и религиозных черт. И отсюда следующий вопрос. Религиозная жизнь так глубоко и органично включена в индийскую повседневность. Здесь в России, после десятилетий атеизма с этим сложнее. Если молодой человек хочет посвятить себя какой-то конфессии, он чаще опирается на собственное сознательное решение, чем на семейные и народные традиции. Должно ли кино транслировать некие религиозные истины? Я знаю, что на индийском телевидении есть много отличных сериалов, посвященных индийской мифологии.
Прия Рамасуббан: Видите ли, сама я не религиозна, я агностик. Но я не обесцениваю важность религии для некоторых людей. Если мне нужен совет, то я сперва пойду к своим родителям, потом, возможно спрошу у своего мужа — именно в этом порядке — потом у моей сестры, у моих друзей. Иногда я спрашиваю совета у моих детей, потому что они могут посмотреть свежим взглядом. Я думаю, религия для некоторых людей — что-то вроде этого. Если у них есть проблема, они обратятся к почитаемым божествам или к книгам. Если совет оказывается верным, то человек возвращается к этому источнику мудрости снова и снова. Советы, которые я получаю от моих родных и друзей всегда отличаются разнообразием из которого я могу выбирать. Так что я не обесцениваю важность религиозного опыта, но догмы… у меня проблемы с этим. Я не хочу быть частью чего-то, что проповедует религиозные догмы. Дело каждого, что ему практиковать, и хорошо, если ты нашел религию, которая направляла бы тебя, но это годится не для всех. Это не для меня.
Когда у нас делают сериалы, например, «Махабхарату», то это классика, она так популярна во всем мире, там столько персонажей, так много проблем, столько тем, которые до сих пор волнуют человечество, что это просто просится на экран. Там есть все — и драма, и война, и любовь, и предательство.
Марина Александрова: В «Махабхарате» есть единый сюжет и персонажи. Но вот в такие сериалы как «Бог Богов Махадев», в котором рассказывается о Шиве, кроме сюжетных историй, содержится множество мудрых мыслей и афоризмов, которые можно найти в серьезных религиозных трактатах. Именно религиозная философия.
Прия Рамасуббан: Да, я и говорю — там есть все. Вопрос — как глубоко в это погружаться. Можно ходить в храм, петь гимны, даже читать священные тексты, но ни о чем при этом не задумываться. Это один путь. А можно не ходить в храм, но очень серьезно размышлять обо всем на свете. И если вы это делаете, то вам не нужна религия. Говорят, иногда нужно медитировать, чтобы достичь концентрации. Но некоторым людям не нужно медитировать, ни умеют концентрироваться автоматически. Есть разные пути, чтобы достичь результата и разные уровни развития. В Индии мы с детства учим наизусть шлоки — стихи из религиозных книг на санскрите, и мы не знаем, что они значат, но это прививает дисциплину, когда ты закрываешь глаза и повторяешь что-то.
Марина Александрова: Мантры.
Прия Рамасуббан: Да, мантры и шлоки. Когда ты ребенок, это идет на пользу. Но когда тебе пятьдесят, и это все, что ты делаешь, то ты не развиваешься, в том числе и в религиозном смысле. А вот если ты используешь это, чтобы сказать себе: «Прекрасно, теперь я хочу понимать, что все это значит и хочу применить это в своей жизни, чтобы видеть, как мне следует поступать, а как не следует». Индуизм, я бы сказала, как раз такая религия, которая заставляет задаваться вопросами, что нужно делать, а что лучше не делать. Были времена, когда чтобы считаться хорошим человеком, нужно было посещать церковь или храм или заявлять: «Я индуист». Но я ничего этого не делаю. Я считаю, что я могу быть хорошим человеком — я не утверждаю, что я им являюсь, но я могу им быть — без того, чтобы идти в храм и молиться идолам. Я просто могу подумать и сказать: «Я не буду этого делать, потому что это кому-то повредит». Я сама ограничиваю себя. Мне не нужна для этого книга, потому что я умею думать. По мере того, как я становлюсь старше… может быть, в двадцать лет было иначе, но, дожив до сорока, я понимаю, что в определенном возрасте достаточно повторять шлоки, но потом нужно размышлять о значении этих шлок, больше думать, больше действовать и реагировать на то, что вокруг. Я бы не хотела делать фильм или сериал на религиозные темы, потому что это означает более поверхностный и догматический стиль повествования.
Марина Александрова: Вы считаете, что человеческий разум должен быть свободным и открытым?
Прия Рамасуббан: Свободным — это вряд ли. Мы связаны таким количеством вещей, что наш разум вряд ли когда-нибудь будет свободным. Но открытым — да.
Марина Александрова: Возможно вопрос покажется вам слишком масштабным, но в чем главные отличия индийского кино от западного и каковы основные тенденции и перспективы индийского кинематографа?
Прия Рамасуббан: Да, это большой и непростой вопрос… Не уверена, что у меня есть исчерпывающий ответ. Насколько я могу видеть, западное кино является отражением более независимого и индивидуалистического образа мысли. «Я могу это, я могу это сделать лучше и я расту, развиваюсь». И это происходит по ходу фильма. Ты начинаешь с некой отправной точки, затем ты делаешь что-то, проходишь через страдания, преодолеваешь препятствия и развиваешься. И я думаю, что это характерно для всех фильмов. Но мне кажется, что в фильмах вроде моего речь идет не о том, что героиня выросла как личность. Кроме того, что ее страстное желание пойти в школу исполняется в конце фильма, она научилась уступать, смирять свое упрямство. Хотя она смогла добиться своего при помощи упорства, она научилась быть мягче, научилась сопереживать. И ее дедушка выучил те же уроки. И вся деревенская община тоже изменилась! Они любили эту девочку, и она вдохновила их на поступок.
Мне кажется, что в восточном кинематографе, в восточной жизни больше именно этого — ощущения, что ты — часть чего-то большего. Если ты можешь измениться, то меняются и другие люди. Я думаю, что в своем фильме я смогла показать это. Я всегда говорю, что я не слишком ценю независимость, но я в высшей степени ценю взаимозависимость, взаимосвязанность. Я повторяю это снова и снова. Я думаю это и есть различие между западной и восточной философией — индивидуальные достижения или совместные достижения. Думаю, в этом главная разница, но далеко не все фильмы одинаковы.
Марина Александрова: И такой традиционный, наверное, вопрос — вы ведь впервые в России?
Прия Рамасуббан: Да!
Марина Александрова: Что бы вы могли сказать о здешних людях, о стране, о российских зрителях, отличаются ли их реакции на фильм от тех, к каким вы привыкли дома?
Прия Рамасуббан: Я бы хотела сказать о том, что случилось после показа. Некоторые люди плакали, и такое случалось и раньше во всем мире, особенно сильно сопереживают люди, у которых есть дети. Люди старше 25 лет часто плачут, в отличие от подростков и совсем молодых людей, которым происходящее в фильме не очень близко. Я не знала, что фильм может тронуть мужчин, но друг одной моей подруги, он занимается экономикой и финансами, очень сдержанный человек, застегнутый на все пуговицы, но я сидела сзади него на одном показе и с удивлением увидела слезы у него на глазах. Это было в Индии, но такое случалось и в Польше, и в других странах. Но здесь, в России, случилось нечто особенное. После показа некоторые подходили и просили разрешения обнять меня. Это было нечто удивительное, такого я еще не испытывала. А некоторые зрители дарили мне конфеты и печенье. Это было очень трогательно, и это воспоминание останется со мной надолго!
Я вижу разницу между аудиторией здесь в России и в Индии. В Индии люди не очень охотно посещают кинофестивали. Здесь же обычные зрители смотрят очень непривычные фильмы — из Ирана, Турции, Индии, и зал всегда полон. В Индии аудиторию кинофестивалей составляет особый контингент — люди с высшим образованием, имеющие отношение к искусству — вот они ходят на фестивальные показы. Даже в Лондоне такой фильм, как мой не соберет много народу, даже из числа индийской диаспоры. И я думаю, что это шанс для фильмов, которые не являются развлекательными и не являются частью мэйнстрима — шанс именно здесь, в России. Такое создалось у меня впечатление.
Марина Александрова: А как насчет страны и людей в целом?
Прия Рамасуббан: Здесь очень теплая атмосфера. Мое представление о России было другим. Когда я росла, еще был Светский Союз, потом были ельцинские времена, со всеми этими проблемами и трудностями, о которых мы узнавали из газет. А сейчас Россия о которой мы слышим — это мафия, коррупция, все в таком духе. Это те истории, которые рассказывают о России за ее границами. Конечно, у меня хватает ума не верить в эти истории. Но все, что мы слышим — это Кремль, Дума, все в этаких зловещих тонах… А здесь так же, как и всюду. Так же нормально и красиво. Вчера я ехала в театр и рассматривала дома и балконы — я люблю это делать. Сейчас я живу в Таиланде, и многие люди в Таиланде любят проводить время под открытым небом, часто готовят еду на улице, и у них на виду остается множество вещей — кухонная утварь и все такое. И у вас на балконах много вещей, люди не бояться показать другим свою жизнь. И я с улыбкой подумала: как знакомо! Было очень приятно увидеть это… И здесь, на фестивале, волонтеры и вообще все люди относились о мне с таким теплом, были так заботливы и гостеприимны! В Польше тоже был очень внимательные волонтеры, но здесь, и еще в Эмиратах, вся команда заботилась о каждом участнике, действительно волновались о том, чтобы никто не остался один и без присмотра. Такое я видела только на Ближнем Востоке и здесь!
Марина Александрова: Если говорить о фестивалях, то получал ли ваш фильм награды?
Прия Рамасуббан: Да, он завоевал несколько. На Джиффони, в Италии — это один из пяти крупнейших детских кинофестивалей в мире, в Сиэтле, в Корее, в Польше, в Канаде, и в Индии. На всех этих фестивалях мой фильм получил хотя бы одну награду.
Хотя награды хороши как маркетинговый инструмент, они подсказывают людям, что если фильм получил призы, то он чего-то да стоит, но не нужно придавать им слишком большое значение, потому что это очень субъективная вещь. Профессионалы в жюри смотрят фильм и думают: «Работа режиссера хороша, и работа оператора неплоха, и сценарий удачный…» Они не воспринимают фильм как целое, в отличие от зрителей, которые пропускают то, что видят через свое сердце. Это как школьное сочинение — учитель может поставить оценку за его форму, а может высоко оценить содержание, хотя форма моет быть и не идеальной.
Марина Александрова: И последний вопрос: что бы вы хотели сказать российским зрителям и всем вашим зрителям вообще?
Прия Рамасуббан: Я нахожу, что все больше фильмов рассказывают о жестоких и грустных вещах. И я думаю, что этому должно быть место, мы не должны заметать такие вещи под коврик. Мы должны видеть борьбу и страдания других людей, чтобы нам захотелось что-то с этим сделать. Но в то же время я думаю, что фильмы, которые просто показывают людям красоту без всех этих тяжелых моментов, они, может быть, и простые — но не примитивные. Есть разница между простой историей, которая находит отклик в сердцах, и чем-то примитивным и поверхностным. Я думаю, что должно быть место для таких фильмов как мой. Я намеренно хотела рассказать простую историю, где нет злодеев и плохих людей. Там порой есть конфликт и напряжение, но нет чего-то по-настоящему дурного. Я считаю, что должно быть и такое кино, и не только для детской аудитории, кино простое — и в тоже время глубокое.
Фильм «Часкит» пока что не вышел в российский прокат — как и многие другие отличные индийские фильмы, которые можно увидеть только в Интернете, да и то, если повезет. И это весьма обидно. Ведь однобокое знание рождает предвзятость, а предвзятость губит на корню желание узнавать больше. Для многих любителей индийского кино информация о нем застыла на временах «Гиты и Зиты» и «Господина 420», а те, кто считают, что «есть хорошие фильмы, плохие фильмы и индийские» не имеют шанса убедиться, что были, мягко говоря, не совсем правы. Не говоря уж о том, что зритель не получает возможности увидеть непривычное кино, расширить горизонты своего восприятия, получить эстетическое удовольствие и, возможно, научиться чему-то важному. Хочется надеяться, что со временем эта тенденция будет переломлена, и международные кинофестивали тут могут сыграть свою немаловажную роль.