Норинская, Иосиф Бродский: «…лучше – пожалуй, не было»

В деревне Бог живет не по углам,Как думают насмешники, а всюду.Он освящает кровлю и посудуИ честно двери делит пополам.В деревне он в избытке. В чугунеОн варит по субботам чечевицу,приплясывая сонно на огне,подмигивает мне как очевидцу.Он изгороди ставит, выдаетДевицу за лесничего и, в шутку,Устраивает вечный недолетОбъездчику, стреляющему в утку.Возможность же все это наблюдать,К осеннему прислушиваясь свисту,Единственная, в общем, благодать,Доступная в деревне атеисту.

Развивая КрыловаОдна ворона (их была гурьба,но вечер их в ольшаник перепрятал)Облюбовала маковку столба,другая — белоснежный изолятор.Друг другу, так сказать, насупротив(как требуют инструкций незабудки),контроль над телефоном учредив,в глуши, не помышляющей о бунте,они расположились над крыльцом,возвысясь над околицей белесой,над сосланным в изгнание певцом,над спутницей его длинноволосой.

17 мая 1964 (8).

Деревья в моем окне, в деревянном окне,деревню после дождя вдвойнеОкружают посредством лужКараулом усиленным мертвых душ…

ВечеромСнег сено запорошилСквозь щели под потолком.Я сено разворошилИ встретился с мотыльком.Мотылек, мотылек,от смерти себя сберег,забравшись на сеновал.Выжил, зазимовал.

Выбрался и глядит,как «летучая мышь» чадит,как ярко освещенабревенчатая стена.Приблизив его к лицу,я вижу его пыльцуотчетливей, чем огонь,чем собственную ладонь.

Среди вечерней мглымы тут совсем одни.И пальцы мои теплы,как июньские дни.

Ты выпорхнешь, малиновка, из трехМалинников, припомнивши в неволе,как в сумерках вторгается в горохворсистое люпиновое поле.Сквозь сомкнутые вербные усы— туда, где, замирая на мгновенья,бесчисленные капельки росыСбегают по стручкам от столкновенья…

Лишь ночь под перевернутым крыломбежит по опрокинувшимся кущам,— настойчива, как память о былом,безмолвном, но по-прежнему живущем.

1 января 1965 годаВолхвы забудут адрес твой.Не будет звезд над головой.И только ветра сиплый войрасслышишь ты, как встарь.Ты сбросишь тень с усталых плеч,Задув свечу пред тем, как лечь,поскольку больше дней, чем свеч,сулит нам календарь.

Что это? Грусть? Возможно, грусть.Напев знакомый наизусть.Он повторяется. И пусть.Пусть повторится впредь.Пусть он звучит и в смертный час,как благодарность уст и глазтому, что заставляет наспорою вдаль смотреть.

И молча глядя в потолок,поскольку явно пуст чулок,поймешь, что скупость — лишь залогтого, что слишком стар.Что поздно верить чудесам.И, взгляд свой подняв к небесам,ты вдруг почувствуешь, что сам —чистосердечный дар.

Для школьного возрастаТы знаешь, с наступленьем темнотыПытаюсь я прикидывать на глаз,отсчитывая горе от версты,пространство, разделяющее нас.

И цифры как-то сходятся в слова,откуда приближаются к тебесмятенье, исходящее от А,надежда, исходящая от Б.

Два путника, зажав по фонарю,одновременно движутся по тьме,разлуку умножая на зарю,хотя бы и не встретились в уме.

«А. Буров — тракторист и я,Сельскохозяйственный рабочий Бродский.Мы сеяли озимые — шесть га.Я созерцал лесистые краяИ небо с реактивною полоской,И мой сапог касался рычага.Топорщилось зерно под бороной,И двигатель окрестность оглашал.Пилот меж туч закручивал свой почерк.Лицом в поля, к движению спиной,Я сеялку собою укрощал,Припудренный землицею, как Моцарт (19).

С грустью и с нежностью. А. ГорбуновуНа ужин снова была лапша, и ты,Мицкевич, отодвинув миску,Сказал, что обойдешься без еды,Поэтому и я без рискуМедбрату показаться бунтаремПоследовал чуть позже за тобоюВ уборную, где пробыл до отбоя.«Февраль всегда идет за январем.А дальше — март». Обрывки разговора.Сиянье кафеля, фарфора:Вода звенела хрусталем…

Так в феврале мы, рты раскрыв,таращились в окно на звездных рыб,сдвигая лысоватые затылки.В том месте, где мокрота на полу,Где рыбу подают порой к столу,Но к рыбе не дают ножа и вилки.

Пророчество

Мы будем жить с тобой на берегу,отгородившись высоченной дамбойот континента, в небольшом кругу,сооруженном самодельной лампой.Мы будем в карты воевать с тобойи слушать, как безумствует прибой,Покашливать, вздыхая неприметно,при слишком сильных дуновеньях ветра.

Я буду стар, а ты — ты молода.Но выйдет так, как учат пионеры,что счет пойдет на дни — не на года, —оставшиеся нам до новой эры…

Придет зима, безжалостно крутяОсоку нашей кровли деревянной.И если мы произведем дитя,То назовем Андреем или Анной,чтоб, к сморщенному личику привит,не позабыт был русский алфавит,чей первый звук от выдоха продлится,И, стало быть, в грядущем утвердится…

Примечания: