Любовь Владимира Набокова (1899−1977) к мистификациям и последующим их разоблачениям, «жертвами» которых становились его современники, давно стала общим местом в исследованиях о писателе. Поэтому символично, что открытие архива автора «Прозрачных вещей» привело к новым если не «разоблачениям», то как минимум прочтениям, казалось бы, давно известных сюжетов. Книга исследователя Набокова Андрея Бабикова (Москва) существенно дополняет образ знаменитого изгнанника в двух планах. Во-первых, она знакомит читателя с ранее не публиковавшимися набоковскими текстами, в частности, с двумя лекциями, посвященными «советской драме», статье «Советская литература в 1940 году», докладе о Николае Гумилёве. В последнем Набоков в числе прочего, обращает внимание, что знание столь любимой им энтомологии у автора «Фарфорового павильона» было лучше, чем у многих других талантливых поэтов:

Иван Шилов ИА REGNUM

«И Фет, и Фофанов любили писать о романах между мотыльком и ландышем или лилией. Откуда было им знать, что нет ни одной известной бабочки, которая бы садилась на лилию или на ландыш? Гумилёв такой ошибки не сделает».

И — символическая «вишенка на торте» архивных публикаций — фрагменты недописанного второго тома «Дара». Во-вторых, реконструируются малоизученные факты и фрагменты набоковской биографии. Как отмечает Бабиков, к таковым, в числе прочего, относится «время с середины 1939 года — последние месяцы во Франции — и до конца 1942 года — его первые годы в Америке». Частично этому способствует эпистолярное наследие писателя. Одновременно оно позволяет лучше понять эстетические вкусы Набокова. Вот, например, его оценка Дмитрия Мережковского, высказанная в письме Марку Алданову:

«Мне его безмудрый слог был всегда противен, а духовно это был евнух, охраняющий пустой гарем. Очень редко случалось, что его серое слово принимало легкий фиолетовый оттенок».

Там же Набоков давал двойственную характеристику Ивану Бунину. «Темные аллеи» виделись ему «в композиционном отношении совершенно беспомощной вещью», но одновременно он высоко ценил нобелевского лауреата как поэта. А в письме к слависту Елизавете Малоземовой доставалось и другим:

«Первый раз слышу, что Сологуб считается первым стилистом русской литературы. Как прозаик он бездарен, а как поэт — minor poet (малый, незначительный поэт — А. М.). Никакого следа на большой дороге русской литературы он не оставил».

Что же, значительность писательского дарования не означает такой же значительности в области литературоведения, что прекрасно понимал Роман Якобсон. Не зря в одной из своих книг Сергей Довлатов приводил ответ известного лингвиста, которому предложили пригласить на работу в Гарвард Набокова, так как он «большой писатель».

— Ну и что? Слон тоже большое животное. Мы же не предлагаем ему возглавить кафедру зоологии!

Издание предоставлено книжным магазином «Циолковский».