К вопросу о политической преемственности в Китае

Итак, очерчивая роль и основные параметры преемственности власти в КПК и КНР, установленной Дэн Сяопином после тяжелейшего внутриполитического кризиса, вызванного тяньаньмэньскими событиями 1989 года, мы отметили, что именно тогда был взят курс на политическую стабилизацию.

Ее сочетание с провозглашенным в 1979 году курсом реформ и открытости, который на исходе первого десятилетия, как мы убедились, подвергся нешуточным испытаниям, обеспечило в стране экономический бум, но до стабильности политической системы все-таки было далеко. Дело в том, что все эти события, включая «стояние» вооруженной оппозиции на Тяньаньмэнь, имело определенную предысторию внутри самой КПК. Загвоздка здесь не в поддержавшем «протестантов» Чжао Цзыяне и не в пользовавшемся их поддержкой Ху Яобане.

И даже не в студенческих волнениях 1986 года, стоивших последнему поста генсека. Дело в том, что именно тогда, за три года до события на Тяньаньмэнь, в большую политику начал входить так называемый «аньхойский» фактор, тесно связанный с внутрипартийной группой «комсомольцев», то есть выходцев из КСМК — Коммунистического союза молодежи Китая. Чтобы было понятнее, из рядов КСМК вышли многие партийные руководители. Если обратиться к статистике, то выясняется, что из пятнадцати лидеров китайского комсомола, включая нынешнего Цинь Ичжи, четверо впоследствии заняли самые высокие позиции в партийно-государственном руководстве.

Кроме Ху Яобана, это экс-лидер КНР Ху Цзиньтао, нынешний премьер Госсовета Ли Кэцян и несостоявшийся, по крайней мере пока, лидер будущего шестого поколения руководителей Ху Чуньхуа, являющийся ныне членом Политбюро ЦК КПК. К «комсомольской» группировке относят бывшего вице-премьера Госсовета КНР Ван Яна, имеющего репутацию «предводителя» реформаторов-рыночников, ныне возглавляющего Всекитайский комитет (ВК) Народного политического консультативного совета Китая (НПКСК), экс-премьера Госсовета Вэнь Цзябао, шефа партийной пропаганды в прежнем созыве Посткома Политбюро ЦК Лю Юньшаня и многих других партийных лидеров. Среди них, кстати, очень немало руководителей среднего, провинциального звена.

Многие «комсомольцы» родом из провинции Аньхой — средне-восточного региона КНР, прилегающего к приморским провинциям Чжэцзян и Цзянсу, а также к мегаполису центрального подчинения Шанхаю. Другие связаны с Аньхоем учебой или карьерным ростом. Именно в аньхойском университете и случились студенческие протесты 1986 года, положившие началу длительному противостоянию «комсомольских реформаторов» и «шанхайских консерваторов».

Именно там протесты вспыхнули весной 1989 года, перекинувшись затем в столицу. И именно с этих событий — тех и других — имеет смысл говорить об оформлении «комсомольцев» как влиятельной внутрипартийной силы с собственной системой взглядов даже не столько на политику реформ и открытости, унаследованной КПК в целом от Дэн Сяопина, сколько на вопросы внутрипартийного регламента и общественных связей.

Укрепление позиций «комсомольской» группы привело к ситуации фактических зачатков внутренней двухпартийности, если можно так выразиться, в самой КПК. «Реформатора» Дэн Сяопина сменил «консерватор» Цзян Цзэминь, его — комсомольский вожак Ху Цзиньтао, после которого и пришел Си Цзиньпин. Но это — первые позиции, а вот вторыми комсомольские лидеры руководят беспрерывно с 2003 года: премьера Вэнь Цзябао сменил премьер Ли Кэцян. Да и Ху Цзиньтао, поговаривают, видел своим преемником не Си Цзиньпина, а именно Ли Кэцяна.

А когда потерпел в этом неудачу, начал новую игру и в преддверии прошлогоднего XIX съезда КПК стал активно посещать низовые партийные собрания и каяться в ошибках и непоследовательности собственного правления. И всячески продвигать к следующему, XX съезду, намеченному на 2022 год, связку преемников в лице Ху Чуньхуа и потерпевшего в прошлом году карьерный крах Сунь Чжэнцая.

Осмыслив эту кадровую динамику, проще понять логику как конституционных перемен марта 2018 года, отменивших ограничение двух сроков пребывания на высшем посту, так и замену «комсомольца» Ли Юаньчао в должности зампреда КНР экс-главой Центральной комиссии КПК по проверке дисциплины (ЦКПД) Ван Цишанем. Если эта динамика получит развитие, то к осени 2022 — весне 2023 года основная борьба развернется за то, кто станет преемником уже не Си Цзиньпина, со всей очевидностью остающегося во власти, а скорее всего, покидающего ее Ли Кэцяна.

Оставим в стороне перипетии того, что происходило в правление Ху Цзиньтао, тем более, что сам он, как мы выяснили, признает его слабым. Нет однозначных оценок и по отношению к итогам пребывания у власти Цзян Цзэминя. Оппоненты любят вставлять ему «лыко в строку» слишком тесными связями со спецслужбами, расцветом коррупции, а также репрессивным преследованием последователей духовной практики или, как говорили в те годы в Китае, «секты» Фалуньгун.

Сторонники указывают на выполнение обещания, данного им в 1992 году Дэн Сяопину, — продолжить политику реформ и открытости, и следует признать, что Цзян подвел под эту «генеральную линию» партии теоретическую базу, решив вопрос, который поставила, но так до конца и не справилась с ним поздняя КПСС. Звучал он так: если «наука превратилась в непосредственную производительную силу», как отмечалось в советских партийных документах, то интеллигенция, получается, — не «социальная прослойка», а полноценный класс?

Выдвинув концепцию «тройного представительства», Цзян Цзэминь навел мосты между КПК и представителями умственного труда, а также предпринимателями, которые и стали «третьим представительством» вместе с трудящимися классами — рабочими и крестьянством. (Текстуально концепция соединяет в КПК «интересы развития передовых производительных сил, передовой китайской культуры, коренные интересы самых широких слоев китайского населения», которые партия и представляет).

Что касается нынешнего китайского лидера Си Цзиньпина, то его правление, ознаменованное эффективной и последовательной борьбой с коррупцией, получило поддержку как в партии, так и в широких народных массах, увидевших в постановке на место проворовавшихся чиновников проявление социальной справедливости. Что касается партийных верхов, то оно стало своего рода компромиссом в борьбе групп, которая особенно обострилась к 2007 году, когда в преддверии XVII съезда КПК решался вопрос о преемнике Ху Цзиньтао. Ведь в списке потенциальных претендентов на предназначавшуюся преемнику должность зампреда КНР группы имели своих кандидатов, и ни одна из них не делала ставку на Си Цзиньпина.

Последователи генсека, как уже отмечалось, «ставили» на Ли Кэцяна, а их оппоненты из числа сторонников Цзян Цзэминя проявляли недовольство разгромом в преддверии XVII съезда как шанхайской, так и пекинской частей команды Цзяна. В столице в опалу тогда попал действующий зампред КНР Цзэн Цинхун, выдвинувшийся при Цзян Цзэмине и перебравшийся с ним в столичные коридоры власти из Шанхая. А в самом Шанхае был обвинен в коррупции и отстранен от руководства горкомом КПК Чэнь Лянъюй, преемник Хуан Цзюя, который в первом сроке Ху Цзиньтао занял должность первого из вице-премьеров Госсовета и вошел в состав Посткома Политбюро.

Именно Цзэн Цинхуна «шанхайцы» и рассматривали главным кандидатом в преемники. И получалось, что на XVII съезде, при решении вопроса о зампреде КНР с последующим приходом его к власти в 2012 году, столкнулись два сценария, ни один из которых в условиях противодействия друг другу реализован не был. С одной стороны, кандидатом в преемники не прошел Ли Кэцян, а с другой — Цзэн Цинхун. Однако если первый сохранил тогда перспективы, связанные с должностью премьера Госсовета, то второго попросту скомпрометировали.

Именно это в итоге и послужило исходным пунктом попыток «переиграть игру», заменив Цзэна фигурой Бо Силая, в свою очередь тесно связанного с министром общественной безопасности и членом Посткома Политбюро Чжоу Юнканом. Показательный момент в групповом противостоянии: арестованную супругу Бо Силая судили в провинции Аньхой, и Чжоу Юнкан окончательно «спалился» именно на том, что отправился ее отстаивать прямо на месте, в главной вотчине «комсомольской» группы. Но уже до этого Чжоу находился под подозрением из-за своих связей в нефтяном секторе китайской экономики, откуда, собственно, он и пришел в свое время в большую политику.

Цзэн Цинхун находится в отставке с того самого XVII съезда, за организацию которого отвечал в качестве ответственного секретаря; его не избрали не только в Постком или Политбюро, но и «рядовым» членом ЦК. А вот Бо Силаю и Чжоу Юнкану «повезло» намного меньше: попытка «переиграть» собственное поражение в публичной политике с помощью аппаратных интриг, в которых некоторые наблюдатели настойчиво ищут «руку Цзян Цзэминя», из года в год предрекая ему чуть ли не арест, обоим обошлась в низвержение с политического Олимпа и уголовное преследование, окончившееся пожизненными приговорами.

Как мы убедились, на подступах уже к XIX съезду, в 2017 году, тем же маршрутом проследовали и другие потенциальные претенденты на власть. По мнению наблюдателей — да это и так вполне очевидно — разрыв связки Ху Чуньхуа с исключенным из партии и осужденным на пожизненное заключение по коррупционной статье Сунь Чжэнцаем ставит крест на амбициях преемственности уже у «комсомольских» оппонентов Цзэн Цинхуна, Чжоу Юнкана и Бо Силая.

Таким образом, одна из сторон консолидации власти Си Цзиньпином заключается, выражаясь языком истории КПСС, в разгроме как правого, так и левого «уклонов» и в выстраивании «генеральной линии» современной КПК на неких «центристских» началах. Наглядным свидетельством этого служит судьба так называемой «новой банды четырех». В отличие от радикалов из не пережившей кончины Мао Цзэдуна «шанхайской четверки» неомаоистов, связанных с «великим кормчим» не только политическими, но и родственными узами, новая «четверка», представляющая собой пропагандистский штамп, собрана из коррупционеров обоих противоборствующих лагерей, предъявивших претензии на власть во времена правления Ху Цзиньтао.

И близкие к Цзян Цзэминю Чжоу Юнкан, Бо Силай и генерал Сюй Цайхоу в ней соседствуют с Лин Цзихуа, крупным выдвиженцем Ху Цзиньтао, которого он в преддверии передачи власти Си Цзиньпину продвигал в начальники орготдела ЦК КПК. Карьеру Лина, помимо коррупционных обвинений, существенно подпортили и многочисленные художества его отпрыска, закончившиеся его трагической гибелью в получившей гигантский общественный резонанс крупной автокатастрофе в центре Пекина.

Вторым же «китом», уже идеологического толка, помимо обнародования амбициозных планов внутреннего развития Китая, привязанных к рубежам 2021-го и 2049 годов — столетиям КПК и КНР — стало дополнение концепции социализма с китайской спецификой идеи «сообщества единой судьбы человечества». Из символа самостоятельности и независимости от КПСС и СССР при Мао Цзэдуне и Дэн Сяопине «специфика», распространенная на весь мир, как раз и составила краеугольную основу глобализации по-китайски, с которой согласились определенные, но далеко не все круги глобальной элиты.

Именно вокруг этого, в частности, сегодня ломаются копья в китайско-американских отношениях. И это как нельзя лучше продемонстрировано провокационным арестом в Ванкувере Мэн Ваньчжоу, топ-менеджера и дочери основателя Huawei, крупнейшей телекоммуникационной компании КНР и одной из ведущих в мире (подробности здесь).

Последний штрих нашего анализа будет неполным, если не упомянуть о преемственности идеологических разработок всех поколений китайских руководителей. Поэтому в партийных документах, принятых год назад XIX съездом КПК, через запятую мирно соседствуют друг с другом все руководящие теории. И «социализм с китайской спецификой» Дэн Сяопина, и «тройное представительство» Цзян Цзэминя, и «научное управление» Ху Цзиньтао, и предложенная Си Цзиньпином «новая эпоха китайской специфики социализма» в рамках «сообщества единой судьбы».

Скажем больше: крупный интеллектуал и главный идеолог ЦК Ван Хунин, принимавший активное участие в разработке по крайней мере трех последних концепций, теперь включен в «великолепную семерку» членов Посткома Политбюро и олицетворяет универсальностью руководящих теоретических изысканий стабильность и несменяемость власти и ее партийного руководства.

И последнее. Смена модели преемственности — всегда рискованная и обоюдоострая игра. Неизвестно как сработает новое, особенно в условиях, когда и старое в общем-то себя еще не исчерпало. Насколько прочна эта конструкция, покажет время, ведь критерием истины является практика. Но у китайской практики имеется и другая сторона. И она учит, что на крутых поворотах — от преодоления последствий «Культурной революции» или событий на Тяньаньмэнь до знаменитой формулы Дэн Сяопина о «черной и белой кошке» и борьбы с коррупцией — КПК всякий раз демонстрирует поразительную гибкость и умение отвечать на самые острые вызовы.

В том числе на вызов догматизма, на который в свое время не нашла ответа поздняя КПСС, а сегодня, похоже, на эти грабли готова наступить и постсоветская российская власть, особенно составленный из либералов-антисоветчиков правительственный экономический блок. Китайский опыт да будет им, да и нам всем в помощь!