Условия жизни рабочих в Российской империи
В 1898 г. шеф жандармов генерал Пантелеев А. И. подготовил докладную записку по итогам своей поездки по Центральному промышленному району России. Пантелеев констатирует печальное положение дел — «в эксплуатации рабочих фабрикантами, когда последние, получая громадную прибыль, мало оплачивают рабочий труд и при том, за редкими исключениями, ничего почти не делают для улучшения быта рабочих и их семейств, кроются, главным образом, причины волнений и забастовок…» [1]. Из этого же документа мы узнаем, что увеличение заработной платы было основным требованием множественных забастовок, что низший заработок при 9-часовой работе составлял 8−10 руб. в месяц, средний — 12−14 руб., наивысший — 22−26 руб.
«Сопоставляя труд рабочего, отдающего фабрике все свои жизненные силы, с тем, что даст ему фабрика, располагающая громадными капиталами и обязанная своим цветущим состоянием труду того же рабочего, нельзя не придти к заключению, что на долю рабочего выпадает слишком мало», — такой вывод делает генерал Пантелеев, совершенно далекий от каких либо социалистических убеждений [2].
Сегодня весьма популярно думать, что российские рабочие по уровню своей жизни ни в чем не уступали западным, а, возможно, даже и превосходили. Так ли это? Попробуем разобраться, ограничивая себя временными рамками (до 1905 г.), понимая и принимая во внимание прямую взаимосвязь между политическим и социальным положением.
Основным источником сведений об условиях труда и быта рабочих служат отчеты санитарных врачей и фабричных инспекторов, следовательно, мы прежде всего должны сказать о степени их полноценности. Из отчета главного фабричного инспектора Михайловского Я. Т. за 1885 год мы узнаем, что обследовать удавалось только самые крупные предприятия, а это лишь 19% (!) всех, подлежащих ведению инспекции. С чем же были связаны трудности в проведении обследований? Работа инспектора была нелегкой в физическом плане. И серьезные проблемы со здоровьем были не редкостью, а, скорее, нормой. Лидировали простудные заболевания, «болезни нервов» и дизентерия. Регулярные путешествия в труднодоступные места по любой погоде, посещение вредных производств не шли на пользу физическому состоянию. В результате и так немногочисленный и явно недостаточный штат инспекторов выкашивался болезнями той или иной степени тяжести.
Также остро стояла проблема постоянной нехватки разъездных денег. Очень часто инспекторам приходилось из своего кармана покрывать путевые издержки, нередкими были случаи, когда и свои средства заканчивались в самом неподходящем месте. В процессе своего путешествия инспектор мог оказаться в такой глуши, что даже сообщить начальству о затруднительном положении оказывалось проблематично, в силу отсутствия поблизости телеграфа. «Условия, при которых совершают поездки свои по районам чины фабричной инспекции, особенно по проселочным и вообще грунтовым дорогам, так разнообразны и сопряжены с такими случайностями, что трудно с точностью наперед определить, во сколько обойдется каждый раз поездка в течение месяца», — объясняет в своем отчете Михайловский [3].
Итак, исполнение служебного долга фабричных инспекторов в конце XIX в. происходило по мере возможности и не могло полно и достоверно фиксировать данные о положении российского рабочего. В начале 80-х гг XIX в. земскими санитарными врачами Московской губернии была разработана программа обследования жизни рабочих. Но скорость проведения такой аналитической работы была совсем невысока, кроме этого, очень часто опросные бланки просто рассылались по предприятиям и заполняли их сотрудники фабричной администрации. В данном случае объективность такой информации находится под большим сомнением. Некоторые необходимые сведения мы можем обнаружить в материалах городских переписей населения, фондах губернских и городских статистических комитетов.
Благодаря проделанной в 1990-е гг. серьезной работе российских и зарубежных исследователей, сегодня мы можем пользоваться уникальным изданием «Рабочее движение в России. 1895 — февраль 1917 гг. Хроника», в котором в т. ч. отражены вопросы причин массовых волнений рабочих и попытаться понять, какую роль играло материальное положение в данном контексте.
Рабочие и прислуга являлись беднейшими слоями населения страны (доходы крестьян, в среднем, были выше). Ниже доходы были только у бродяг, нищих, богомолок и т. п. [4]. В среднем по стране заработная плата рабочих увеличилась на 15−20% в период с середины 1880-х по конец 1890-х. Но фабриканты ощутимо повышали оплату самым низкооплачиваемым рабочим и гораздо медленнее повышали высокооплачиваемым, поддерживая, таким образом, общий низкий уровень оплаты труда. Врач, общественный деятель, исследователь рабочего вопроса Дементьев Е. М. сообщает следующие данные: в 1880-х гг. заработная плата рабочего в Московской губернии составляла 11 руб. 89 коп., а, например, английского — 26 руб. 64 коп.[5]
Варзар В. Е., основоположник промышленной статистики в России, в своем исследовании «Статистические сведения о результатах применения закона 2 июня 1903 года «О вознаграждении пострадавших от несчастных случаев на фабриках и заводах, подчиненных надзору фабричной инспекции за трехлетие 1904−1906 гг.». (СПб., 1908)., заключает, что к началу XX в. средняя заработная плата взрослого рабочего мужского пола по всем группам производства составляла 214 рублей в год.
Стоит отметить, что данные, представленные вышеозначенными источниками, демонстрируют «среднюю заработную плату»,
Вообще же на размер заработной платы оказывали влияние разные факторы. Это и уровень экономического развития России, и уровень развития отдельного предприятия, и объем предлагаемой рабочей силы, и квалификация и др. И, конечно же, самосознание рабочего, степень его запросов, культурного развития, уважения к себе — горизонт допустимого. Связь рабочего с деревней, если она существовала, то позволяла некоторое время мириться с материальной необеспеченностью в городе. Совершенно справедливо отмечает профессор Миронов Б. Н. в своем монументальном труде «Российская империя: от традиции к модерну», что рабочих «стал волновать не только уровень, но и качество жизни» и «они начинали жаловаться не только на низкие заработки …, но также на грубость мастеров…, на применение физической силы и употребление мата, на сексуальные домогательства к работницам, на обращение … на «ты», на отношение к ним «как к детям», «рабам», «крепостным» или «вещам» [6].
Вплоть до 1905 года российский пролетарий был абсолютно лишен каких-либо социальных гарантий и гражданско-правовых возможностей отстаивать свои интересы, формально являясь свободным человеком. Сегодня нам важно понять и зафиксировать принципиальную разницу между благотворительностью и социальной политикой, которые часто путают (возможно, умышленно).Там, где нет закона или он не работает, остается надеяться лишь на «добрую волю» хозяина.
Все, что касалось организации жилья, школ и больниц, соблюдения норм охраны труда, носило в законодательстве рекомендательный характер. Любая попытка проявить недовольство приравнивалась, как уже отмечалось выше, к преступлению. Тенденции к изменению этой ситуации легальным способом отсутствовали.
В итоге картина вырисовывалась безрадостная. Доступ к образованию у рабочих был ограничен. Формально закон от 1 июня 1882 г. (5 пункт) говорил о «предоставлении возможности посещения учебных заведений» малолетним рабочими,
На гарантированную медицинскую помощь рассчитывать не приходилось. «Как известно, забота о больных рабочих … возложена на фабрикантов: циркуляр министра внутренних дел, от 1866 года, повторенный весной 1887 года, установил у нас медицинскую помощь на фабриках, обязавши открывать при них больницы с расчетом, примерно, одной койки на сто рабочих. Результаты … не оправдали ожиданий благого распоряжения, и в действительности настоящие больница имеются лишь на весьма небольшом числе наших фабрик; в большинстве же — медицинская помощь фиктивна и ограничивается отводом какой-нибудь пустой комнаты, якобы под больницу, и много если присутствием или периодическим посещением фабрики фельдшером, редко — врачом», — писал экономист Янжул И. И. в 1896 году 7]). В конце XIX в. в европейской части России насчитывалось 19 292 промышленных предприятия, подчиненных надзору фабричной инспекции. Бесплатная врачебная помощь оказывалась лишь на 3488 (18% от общего числа). Во Владимирском фабричном округе, к которому относилась известная Никольская мануфактура Морозовых, этот процент приближался к 40. Стоит отметить, что в 1893 г. Владимирское губернское по фабричным делам присутствие обязало-таки все фабрики и заводы оказывать своим рабочим первоначальную бесплатную врачебную помощь. При этом мы видим, что цифра 40% относится к 1899 г., что делает очевидным наплевательское отношение фабрикантов ко всякого рода законодательным предписаниям. Морозову же на общем печальном фоне, действительно, удалось достичь некоторых обнадеживающих показателей. Например, на одну койку — 67 человек, а не 71, как в среднем по губернии. В 1902—1903 гг. из 3317 рабочих, поступивших в больницу, умерло 169 чел. Очень неплохой показатель, учитывая отсутствие антибиотиков. Особо подчеркну понимание важности вакцинации детей. Благодаря этому, детскую смертность в Никольском (в группе от 1 до 15 лет) удалось снизить и дальше он продолжал сокращаться. Хотя еще в 1902 г. зафиксировано 34,6% смертей до года. Проблема безнадежно больных, неспособных к труду, правление Товарищества не особо волновала. Ответственность за них перекладывалась на государство и церковь. Еще раз подчеркнем — у Морозовых были лучшие показатели по здравоохранению рабочих. И очевидны улучшения по сравнению хотя бы с 1886 г. Газета «Неделя» тогда так описывала рабочих Никольской мануфактуры:
«Все это народ тощий, с всклокоченными волосами, с беспокойным взглядом, с трудом напрягающий силы и внимание на работе и болезненно возбужденный в трактире за водкой и с арфянкой. Дети просто жалки — маленькие, худенькие, с бессильными голосами и задумчивыми глазами. Между грудными попадаются множество ужасных: худые и определенные черты, точно у взрослых; старческие морщины от носа к углам губ; совершенно разумные большие и впавшие глаза; губы тоненькие, как лист бумаги. У этих — детей уже не будет…» [8].
Юридически труд рабочих приравнивался к труду домашней прислуги, между сельско-хозяйственным наемным трудом и промышленным также не делали различия. В нашем случае это важно не столько с юридической, сколько с политической точки зрения. В 1868 г. министр внутренних дел Тимашев А. Е. пишет в своем докладе:
«Между тем в обширном отечестве нашем жизнь еще не положила столь резкого различия между городскими и сельскими жителями, между занятиями земледельческими и заводскими, даже фабричными и домашними, чтобы можно было с необходимой определенностью составлять особые правила для одного какого-либо вида рабочих, не коснувшись в то же время остальных частей общего с ними вопроса» [9].
Тезис о нерушимой связи городского рабочего с патриархальным деревенским укладом лежал в основе подобных утверждений. Несмотря на то, что в конце XIX в. некоторые рабочие (низкоквалифицированные) все еще держали свои семьи в деревнях, проживая рядом с фабрикой большими артелями [10], в целом, связь с сельской жизнью становилась все менее прочной, а значит, и городские запросы более высокими.
Известный исследователь фабричной жизни профессор Озеров И. Х. в 1905 г писал, что одним из наиболее больных мест русского рабочего являются жилищные условия. Остановимся на этом вопросе поподробнее.
Условно жилища рабочих можно подразделить на несколько типов: собственные помещения (квартиры или дома в городе могли позволить себе лишь очень немногие, высококвалифицированные рабочие, либо речь идет о жителях прилегающих к фабрике деревень, которые в Московской губ. составляли ок. 20%), снимаемые помещения — в казарме, бараке, квартире, снимаемые «вскладчину» несколькими семьями или рабочими, каморка или комната прямо на производстве (очень распространенная форма), ночлежные дома. Яркое описание типичных условий для отдыха подмосковного рабочего 1880-х гг. дает нам уже упомянутый ранее Дементьев Е.М.:
«Устройство спален везде одинаково. Рабочие спят на нарах <…> без всяких разгородок на отдельные места, а вповалку друг возле друга. <…> На тех фабриках, где работают не только мужчины, но и женщины и дети, разделение полов по отдельным комнатам вовсе не составляет правила».
Из отчетов санитарных врачей узнаем, что к началу XX в. (данные за 1894−1907 гг.) в Московской губернии лишь 13% рабочего населения проживало замкнуто одной семьей [11]. Здесь же сообщается о том, что такой коммунальный тип проживания очень пагубно отражается на здоровье рабочих, что совершенно неудивительно.
Согласно данным фабричной инспекции за 1904 г., 56,2% рабочих фабрик Московской губернии проживало в казармах, 25,8% — в собственных деревенских домах, 18% — на съемных квартирах.
Качество пищи, так же как и условия проживания, оказывают на здоровье непосредственно влияние. Как же тут обстояли дела?
Заводских столовых в современном понимании практически не было. Но и т. н. «хозяйское харчевание», еда на производстве в счет заработной платы, к началу ХХ в. тоже уходила в прошлое. В 1898 г на известной кондитерской фабрике Сиу в щах, приготовленных для рабочих, были обнаружены мыши и песок. Хозяин объявил полиции, прибывшей для расследования беспорядков, что это происки «шайки подстрекателей». Но обычно рабочие приносили с собой еду из дома. (Очень часто в требованиях бастующих встречается пункт о возможности подогревать еду на фабрике, т. к. случаи, когда рабочие, в т. ч. женщины и дети, не употребляли неделями горячую пищу). Причиной остановки работ на фабрике Гюбнера в Москве 2 января 1898 г. был новый распорядок, запрещавший делать перерывы «на чай» [12]. На совещаниях «зубатовских» обществ в Москве, в 1901 г. был поднят вопрос о необходимости открывать для рабочих не только чайные, но и столовые [13].
В артелях питались коллективно, выходило качественнее и дешевле. Как правило, при артели содержалась женщина-кухарка, выполняющая данную функцию либо за деньги, либо за возможность присоединиться к столу ей и ее детям. Наиболее дорогим был обед в трактире, но качество предлагаемой там еды никто не гарантировал. Основу рациона рабочих составлял хлеб, растительная пища (прежде всего капуста, картофель, горох, крупы), отмечался явный недостаток продуктов животного происхождения. Типичный дневной рацион — чай с небольшим количеством сахара, хлеб, щи, гречневая каша, квас. В 1905 г. пища холостого низкооплачиваемого рабочего в Петербурге состояла из чая с черным хлебом, холодного обеда (каша и квас) и дешевой колбасы, что отнимало у него в месяц 57% заработной платы [14]. В фундаментальном труде известного гигиениста Эрисмана Ф. Ф., мы обнаруживаем следующие сведения: «Говядины приходится на участника артели в среднем 32 г. … что составляет около 22 г. … чистого мяса (доза, как видно, гомеопатическая!), к которой нужно прибавить еще около 4 г. … солонины …».[15] При этом, как мы уже отметили, артельное питание было наиболее полноценным.
Нехватка денежных средств на обеспечение жизненных потребностей была одной из причин массовых выступлений рабочих. По официальным данным, недовольство заработной платой на протяжении многих лет составляло 75% поводов возникновения конфликтных ситуаций на промышленных предприятиях [16].
В 1906 г. профессор Озеров И.Х. писал:
«Дело в том, что в Америке — стране, так быстро идущей за последнее время по пути промышленного прогресса, высокая заработная плата считается одним из серьезных факторов, создавших это промышленное процветание Соединенных Штатов; <…> У нас же высокий таможенный тариф, легкая возможность эксплуатации труда, надежда на правительственные субсидии или заказы в момент нужды создают чрезвычайно неблагоприятную почву для введения усовершенствований, для этого нет достаточного стимула, люди по природе консервативны» [17].
Действительно, несмотря на то, что во взаимоотношениях рабочих и хозяев в конце XIX в. начали происходить изменения, суть их неизменно была патерналистской,
[1] РГИА. Ф. 878, оп. 1, д. 36. Л. 81.
[3] Михайловский Я. Т. Отчет о деятельности фабричной инспекции за 1885 г. главного фабричного инспектора. СПб., 1886. С. 22.
[4] Миронов Б. Н. Причины русских революций. // Родина. № 8. М., 2009. С. 51.
[5] Дементьев Е. М. Фабрика, что она дает населению и что она у него берет. М., 1893. С. 160.
[6] Миронов Б. Н. Российская империя: от традиции к модерну, в 3-х тт. Т. 1. С. 437.
[7] Янжул И.И. Часы досуга. М., 1896. С. 110−111.
[9] Цит. по: Балабанов М.С. Очерки по истории рабочего класса в России. Ч. 2. М., 1925. С. 331.
[10] По данным переписи Москвы, проведенной в 1882 г., 19% населения города проживало артелями. (Для сравнения — в Берлине, сопоставимом тогда по величине с Москвой, такого типа проживания не было вообще. Рабочие заносились в перепись в качестве «глав семейства», т. к. жили на съемных квартирах со своими семьями) (См.: Чупров А.И. Характеристика Москвы по переписи 1882 г. М., 1884. С. 16).
[11] Труды XVII губернского съезда членов врачебно-санитарных организаций Московского земства. 15−14 мая 1910 г. Вып. 3. М. С. 49.
[12] ГАРФ. Ф. 63, д. 69, оп. 18. Л. 2.
[13] ГАРФ. Ф. 102 ДП ОО, 1901 г., оп. 229, д. 801, ч. 1 (1). Л. 23 об.
[14] К истории рабочего вопроса в 1901—1905 гг. Доклад А. Н. Николаева (написанный 26 сентября 1905 г.). СПб., 1909. С. 30.
[15] Эрисман Ф. Ф. Пищевое довольствие рабочих на фабриках Московской губернии. // Избранные произведения. Т. 1. М., 1959.
[16] Трудовые конфликты и рабочее движение в России на рубеже
[17] Озеров И. Х. Нужды рабочего класса в России. М., 1906. С. 51.