Ленинизм vs. троцкизм: разворот вектора на Восток

Рассмотрев внутриполитическое наследие троцкизма и связанные с ним угрозы в предыдущей статье, обратимся к международной стороне этого, без преувеличения, злободневного вопроса современной действительности. Первое, о чем следует сказать, — о так называемом «германском Октябре». То есть о плане Исполкома Коминтерна по организации вооруженного восстания в Германии, которой Троцкий и троцкизм отводили роль решающего звена в планах «мировой революции».

Реализацией этого проекта руководил комитет во главе с троцкистом Карлом Радеком, созданный в августе 1923 года решением заседания Политбюро ЦК РКП (б). И. В. Сталин от него отстранился («Германия или Польша никогда не станут частью советской федерации, в отличие от Украины»). Что касается В. И. Ленина, то он был болен и участия в полемике не принимал, однако здесь следует сказать о двух вещах.

Во-первых, Ленин изначально имел очень серьезные, практически непримиримые разногласия с Троцким по концепции «мировой революции». Как еще в 1992 году показал в своей докторской диссертации ленинградский историк Сергей Полторак, в отличие от Ленина Троцкий считал главной движущей силой революции в любой стране не ее собственный пролетариат, а РККА, которую называл «армией Коминтерна». Главную мировую революционную силу Троцкий, вопреки Ленину, видел не в русском, а в европейском пролетариате.

Из этого следовало, что Троцкий стремился подтолкнуть революцию на Западе с помощью советской военной экспансии и в этом либо недооценивал фактор встречного национального сопротивления, неизбежно угрожавшего существованию Советской России, либо сознательно, будучи частью определенного антисоветского проекта, закрывал на это глаза в провокационных целях. Точно так же, как он спровоцировал чехословаков, чей мятеж, по сути, создал в Гражданской войне полноценный Восточный фронт, подготовив появление Колчака.

Ленин же рассматривал «мировую революцию» естественным процессом, вытекающим из внутренних условий развития конкретных стран. То есть как минимум он не собирался ее ни разжигать, ни подгонять или подталкивать. А как максимум использовал лозунг «мировой революции» в целях запугивания правящих кругов европейской буржуазии, предостерегая их от прямого военного нападения на нашу страну.

Во-вторых, уже на II Конгрессе Коминтерна, в июле 1920 года взгляды Ленина и Троцкого на «мировую революцию» разошлись и географически. В то время как Троцкий по-прежнему прочерчивал ее вектор на Запад, Ленин развернул его на Восток, подчеркнув, что опыт Октября и Советов становится доступным порабощенным народам, интересы которых по факту защищает советская власть в России (Полн. собр. соч. Т. 41. С. 215−235).

То есть, признав, по сути, теоретическую недостаточность разработки концепции «мировой революции», Ленин предложил полностью сменить ее приоритеты, отказавшись от активных действий на Западе. Поскольку еще до этого, весной 1920 г., он предупреждал, что «где-то около Варшавы находится центр мирового империализма», и призвал «прочь от Варшавы!», это следует считать поворотной точкой ленинских взглядов на советско-польскую войну.

Обращаясь же к Востоку, следует отметить, что там в этот исторический момент заполыхал Китай, где еще в 1911—1912 годах произошла Синьхайская революция, завершившая Цинскую династию. И прямым ответом на позицию Ленина, которую он в январе 1923 года и подкрепил упомянутой полемикой с меньшевиком Сухановым («О нашей революции»), стало появление КПК, учрежденной в июле 1921 года на съезде в Шанхае. Забегая вперед, отметим здесь, что КПК, по сути, создавалась и пересоздавалась дважды.

Сменявшие друг друга генеральные секретари, начиная с Чэнь Дусю и Ли Лисаня, в целом придерживались троцкистской линии; реальная же политика фокусировалась в военных структурах китайской Красной Армии и протекала в форме внутренней борьбы между не разделявшими идей Троцкого Мао Цзэдуном и Чжан Готао. «Власть рождала винтовка», и все было решено в ходе Великого похода (1934−1936 гг.), разрешившего противоречия в ЦК КПК в пользу Мао Цзэдуна и его сторонников. После роспуска Коминтерна в 1943 году Мао провел реорганизацию руководства КПК. И официально вышел на первые позиции, укрепив их внедрением противоположных троцкизму идей «национальной специфики» социализма в документы VII съезда КПК (весна 1945 г.).

Возвращаясь к «германскому Октябрю», который подвел черту под попытками «раскачать» Запад на «мировую революцию», отметим, что он ясно показал как организационную, так и политическую несостоятельность троцкизма. Восстание было отменено: против него выступили социал-демократы, партнеры КПГ по левым коалициям в земельных правительствах Саксонии и Тюрингии; выступление коммунистов поэтому состоялось только в Гамбурге, куда не успело дойти решение об его отмене (определенную провокационную роль в этом эпизоде, по-видимому, сыграл вовлеченный в план комитета Радека советский посол Крестинский).

Нигде и никогда больше троцкисты своих сил в практической организации революционных переворотов не пробовали. Даже лидер Боливарианской революции в Венесуэле Уго Чавес, находившийся под сильным влиянием троцкизма, отказывался продвигать идеи «социализма XXI века» путем насильственного социального переворота, ограничиваясь преобразованиями парламентского типа.

И именно поэтому не имеется оснований рассматривать базовую троцкистскую теорию «перманентной революции» с точки зрения революционной практики, которая, как известно, являясь критерием истины, не приемлет схематически-догматического теоретизирования. Если же вспомнить британское происхождение этой теории, в которой Троцкий являлся не автором, а эпигоном спецслужб Туманного Альбиона, то следует уточнить, что она изначально представляла собой не созидательную, а разрушительную конструкцию, осуществляя подкоп под Османскую империю. И не может не возникнуть вопроса о том, в каких целях она была передана Троцкому, и какими мотивами объяснялось ее им принятие?

У фиаско «германского Октября» вскоре обнаружились и «долгоиграющие» политические последствия. Первое: пивной путч в Мюнхене, который произошел через две с половиной недели после событий в Гамбурге и ознаменовал выход на «большую политическую арену» гитлеровской НСДАП, выступившей в альянсе с крайне правыми, реваншистскими кругами генералитета (Людендорф). И второе: Локкарнский пакт (1924−1925 гг.), заключенный немецким канцлером Штреземаном с западными державами под влиянием «коммунистической угрозы».

Урегулировав послевоенные границы Веймарской республики на Западе, пакт оставил их открытыми на Востоке, чем заложил «кирпич» в фундамент подготовки будущей Второй мировой войны. А заодно и мину под советско-германский Раппальский договор, заключенный на полях Генуэзской конференции 1922 года.

Оказавшись в эмиграции, Троцкий приступил к организационной работе по созданию оппозиционных антикоминтерновских структур «левой», антисоветской платформы коммунистического движения уже на международном уровне, пренебрегая или, как дальше увидим, скорее, поощряя его раскол в канун новой мировой войны и тем самым расчищая путь наступлению фашизма.

Дело на этом пути зашло настолько далеко, что привело в итоге к сближению Троцкого и троцкистов с нацистами, в котором «бразды правления» держал сам «демон революции», а «на раздаче» подвизались тот же Радек, а также, если верить мемуарам Шелленберга, шефа СД (внешней разведки НСДАП и Третьего рейха), другой потенциальный участник «германского Октября» Тухачевский.

Но обо всем по порядку. В 1930 году, сразу после эмиграции из СССР, Троцким создается Международная левая оппозиция (МЛО). По примеру внутренней Левой оппозиции («левого уклона») она объединяет сторонников троцкизма, но уже не в ВКП (б), а в Коминтерне. Когда с переменами в Коминтерне и приходом к руководству Георгия Димитрова, означавшими укрепление сталинского контроля, троцкисты были из него исключены (1935 г., VII Конгресс), их деятельность развернулась в двух основных направлениях, которые оба были тесно связаны с Западом.

Первым направлением стало участие в Лондонском международном бюро революционного социалистического единства (1932−1940 гг.); впоследствии три партии-участницы этого объединения, проводившие линию «равного удаления» как от Коминтерна, так и от Социнтерна, поддержали призыв Троцкого к созданию IV Интернационала. Одна из них — голландская Революционная социалистическая партия — вместе с МЛО выступила учредителем Международной коммунистической лиги (МКЛ), которая в 1936 году на парижской Первой международной конференции за IV Интернационал была преобразована в Движение за IV Интернационал.

Сам этот «новый» коммунистический интернационал, который троцкисты противопоставили сталинскому Коминтерну, был провозглашен на учредительном конгрессе близ Парижа в сентябре 1938 года на фоне завершающего этапа репрессий в СССР, которые не до конца, но весьма существенно вычистили троцкистское влияние в ВКП (б).

Таким образом, главным итогом деятельности Троцкого после высылки из СССР стало организационное оформление международной «левой» антисталинской оппозиции. То есть раскол мирового коммунистического движения, который существенно ослабил позиции нашей страны в мире накануне Второй мировой войны, лишив СССР значительной части внешней поддержки, на которую он был вправе рассчитывать при столкновении с фашизмом.

В этот «левый» блок, сформированный цепочкой организационных форм, — от МЛО к МКЛ и от нее к IV Интернационалу — были вплетены и оргструктуры «правого уклона» — Международной коммунистической оппозиции (МКО). В частности, на базе объединения испанских секций МЛО и МКО в том же 1935 году была создана ПОУМ (Рабочая партия марксистского единства), сыгравшая весьма трагическую роль в гражданской войне в Испании, организовав в 1937 году мятеж в Барселоне, в тылу республиканцев, боровшихся с путчистами Франко.

Троцкий от нее отмежевывался. Однако, как предупреждал У. Черчилль в статье «Коммунистический раскол», не только ПОУМ, но и другие группы, участвовавшие в испанских событиях, которые он, ссылаясь на французскую разведку, характеризовал как «троцкистские», получали финансовую поддержку отнюдь не из Москвы. Получали они эту поддержку из нацистского Берлина.

Заявляя, что «не комментирует, а лишь констатирует» эти и другие факты, Черчилль не смог скрыть недоумения. «Мне самому трудно поверить в то, что нацистское правительство, которое предложило возглавить мировой крестовый поход против коммунизма, в то же самое время поощряет его наиболее разрушительную форму», — пишет он в сентябре 1936 года (Мировой кризис. Сборник. М., 2007. С. 522−526).

Так в полной мере проявило себя второе направление эмигрантской деятельности Троцкого. Возложив ответственность за приход к власти в Германии нацистов на Сталина и Коминтерн, Троцкий одновременно с расколом международного коммунистического движения приступил к поиску контактов с НСДАП, в чем весьма преуспел.

Однако прежде чем осветить эту сторону его деятельности, отметим, что Троцкий неизменно находился в курсе контактов «правых» и «левых» уклонистов не только в ПОУМ, но и внутри самой ВКП (б). Так, в агентурном сообщении, которое Сталин получил в июле 1928 года, содержалась информация о хорошо известной сегодня историкам встрече Н. И. Бухарина и Л. Б. Каменева. Она проходила в присутствии Г. Я. Сокольникова и была посвящена возможным формам и методам борьбы против сталинской генеральной линии партии. Помимо стенограммы разговора, которую вел Каменев, в сообщении упоминалось об ее передаче Троцкому, откуда ее и выудила советская разведка.

Теперь о другом таком агентурном сообщении, важность которого настолько исключительна, что требует текстуального воспроизведения.

«В декабре 1935 года Троцкий встретился с заместителем Гитлера Гессом. Было заключено следующее соглашение:

а) гарантировать общее благоприятное отношение к германскому правительству и необходимое сотрудничество с ним в важнейших вопросах;

б) согласиться на территориальные уступки;

в) допустить германских предпринимателей в форме концессии (или каких-либо других формах) к эксплуатации таких предприятий в СССР, которые являются необходимым экономическим дополнением к хозяйству Германии (железная руда, марганец, нефть, золото, лес);

г) создать в СССР условия, благоприятные для деятельности германских частных предпринимателей;

д) развернуть во время войны активную диверсионную работу на военных предприятиях и на фронте. Эта диверсионная работа должна проводиться по указаниям Троцкого, согласованным с германским Генштабом (Вахания В. В. Личная секретная служба И. В. Сталина. Сборник документов. М., 2004. С. 27−28).

Дата документа — 2 февраля 1936 года.

В письме, переправленном в декабре 1935 года Радеку, Троцкий пишет, что «необходимо отступать к капитализму», вовлекая в эксплуатацию СССР «крупные капиталистические интересы». Что правительство «параллельного (правотроцкистского) блока» не сможет удержаться у власти без внешней поддержки. И что Германии потребуется уступить Украину, а Японии — Приморье и Приамурье.

Что получается? А вот что.

Сосредоточившись на подрыве СССР и организации в стране антисталинского переворота и видя себя преемником, Троцкий выстроил «параллельные» структуры мирового коммунистического движения, оппозиционные руководству СССР и Коминтерна и тем самым подвел под будущий переворот идеологическую, политическую и организационную базу, а также международную «поддержку».

Завязав контакт с нацистами, согласившись на «второе издание» Брестского мира в обмен на собственный приход к власти, он обеспечил этим планам германский силовой ресурс. Иначе говоря, Троцкий решил воспроизвести ленинский опыт Бреста, концессий и НЭПа, но в рамках не суверенитета, развернутого своей исторической перспективой на Восток, а капитуляции перед Западом.

Во-первых, это полностью соответствовало основным положениям концепции «перманентной революции». Во-вторых, и это следует отметить особо. Поскольку нацизм как проект, являлся разработкой британских спецслужб и отражал интересы американского олигархического капитала, как и в случае с «доставкой» Троцкого в Россию в 1917 году в противовес Ленину, нельзя не предположить, что у двух отмеченных направлений эмигрантской деятельности Троцкого имелось координирующее британское начало. Не обязательно только «в светлую», вполне возможно, что где-то Троцкого использовали и «втемную».

При более тщательном рассмотрении признаки такого возможного влияния действительно обнаруживаются. Почему, например, Троцкий вступил в переговоры именно с Гессом, а скажем, не с более «открытым» к внешним контактам Герингом? Или с более влиятельным Борманом? Или с близким к себе по дореволюционным кругам прибалтийской социал-демократии Розенбергом?

Через четыре с половиной года после встречи с Троцким, в мае 1941 года, Гесс бежит в Англию. Там он попадает под стражу, из-под которой не выходит до самого своего странного «самоубийства» в 1987 году в западноберлинской тюрьме Шпандау, где отбывал пожизненное заключение по приговору Нюрнбергского трибунала.

На следующий день после вылета Гесса в Англию шеф СД Шелленберг доложил Гитлеру о нахождении сбежавшего «под влиянием британской разведки и ее сообщников в Германии», а также выдвинул версию его «сумасшествия», за которую Гитлер и схватился. Однако, по данным советской разведки, Гесс в Британии не был арестован сразу, с ним встретились «компетентные» круги, выслушали его предложения, сводившиеся к замене «выжидательного» англо-американского альянса антисоветским англо-германским.

И по причинам, анализ которых выходит за рамки этой статьи и в целом обусловлен невозможностью пересмотра выбора, уже сделанного к тому времени и подтвержденного сменами премьеров и глав МИД Н. Чемберлена — Черчиллем, а Галифакса — Иденом, Гессу отказали.

Если при этом вспомнить, что центром структур антисоветского крыла мирового коммунистического движения Троцкий также сделал Лондон и Париж, то все опять сходится на Туманном Альбионе и его подручных во Франции. Объясняют ли эти факты поведение Троцкого в полной мере или следует дополнительно упомянуть, что эти страны в международных финансовых кругах именуются «ротшильдовскими», уже не суть важно.

Изложенное вполне позволяет автору — не так ли? — выдвинуть аналитическую гипотезу о британском следе и предположить, что в 1930-х годах, как и весной 1917 года, как и в 1905 году, когда снабжали его разработками «перманентной революционной», а на деле теории английского колониального господства, Троцкого попросту вели. В том числе, и в вопросе выбора контрагента для переговоров в Третьем рейхе. И что когда планы концептуальных кругов в британской элите поменялись, Троцкого, как и Гесса, просто «сдали» и подставили, избавившись от них как от «паленой» (или «спалившейся»?) агентуры влияния.

Поскольку разговор о троцкизме еще не окончен, то перед тем, как продолжить его, рассматривая события в СССР через призму истории не только Запада, но и Востока, подведем краткий и промежуточный итог. Троцкий проиграл Сталину не из-за Брестского мира, «бюрократии», профсоюзов и аппаратных интриг. Они имели место, но как всегда и везде подобные интриги отражают объективные противоречия, главным из которых между двумя партийными лидерами после кончины Ленина остался выбор дальнейшего стратегического вектора.

«Мировая революция» западного пролетариата, вопреки реальному развитию мировых событий и элементарной логике, стала выбором Троцкого ввиду его тесной связи с Западом, прежде всего с англичанами. Свободный от такой привязанности Сталин продолжил ленинский курс. Не отказавшись от «мировой революции», вождь Октября, начиная с первой половины 1920 года, видимо, под влиянием советско-польской войны и противостояния с Троцким, разворачивает «мировую революцию» на Восток. И обращается к угнетенным империализмом нациям, которые, по его пониманию, неизбежно выйдут на международную арену и скажут свое историческое слово. Именно этот смысл, похоже, стал решающим из тех, что были зашифрованы Лениным в формулировке «своеобразия» русской революции, которой он ответил меньшевизму, но в его лице также и троцкизму.

Именно этот объективный выбор предопределил в советской истории все, включая судьбу ленинского политического наследства. Именно он привел Сталина к победе, а Троцкого к поражению. Задачи, стоявшие перед страной, с помощью троцкизма не решались, а только усугублялись вызвавшими их проблемами. И следует четко понимать, что в условиях ленинско-сталинского разворота, важность которого очевидно сильно недооценена как нынешней, российской, так и советской историографией, реализация программ, разработанных Троцким, помещалась совершенно в иной исторический контекст.

Если говорить о той же коллективизации, то путь к ней был проложен кризисом хлебозаготовок (1927 г.), который поставил под угрозу не только планы и перспективы промышленной индустриализации. Но и подготовку страны к большой войне, неизбежность которой ясно осознавалась Сталиным и была доведена до советской общественности в начале февраля 1931 года. Именно она определила героически созидательный пафос 30-х годов, и в предстоящем столкновении с Западом места троцкизму в партийной политике объективно не было. Более того, ему неоткуда было взяться.

Очевидна и проекция тех событий на современность. Крах прозападного курса, осуществлявшегося после распада СССР, шаг за шагом, ленинским маршрутом, переориентирует Россию на Восток. И в условиях расширяющегося противостояния с Западом именно восточный вектор вновь тормозит сползание мира к новой мировой войне, которую Запад готовится развязать с помощью переоформленных троцкистских «теоретических инноваций», вроде «глобальной демократической революции» американских неоконсерваторов. Но Восток и счеты с троцкизмом второй после Великого Октября социалистической революции всемирно-исторического значения — китайской, это тема отдельного разговора.