Можно ли доверять результатам ЕГЭ?

«Уровень знаний абитуриентов, вчерашних школьников, существенно снизился… Сейчас существенное ухудшение уровня подготовки, в том числе и по математике. Мы отчисляем с мехмата на первом курсе 30−40 человек»

Ректор МГУ В. Садовничий

28 мая, накануне экзаменационной кампании 2018 года, глава Рособрнадзора Сергей Кравцовпризвал соблюдать месяц тишины, потому как

«…через СМИ должно идти позитивное, доброжелательное освещение хода проводимых экзаменов. Мы должны во главу угла ставить интересы школьников, создать им максимально комфортную, спокойную обстановку и все обсуждения проводить уже после экзамена».

31 мая петербургский учитель Дмитрий Гущин сообщил об утечках экзаменационных заданий профильного ЕГЭ по математике. И продолжал развивать тему, приводя свидетельства школьников из разных регионов страны, зачем-то, по образному выражению С. Кравцова, «будоража, даже если это на самом деле произошло».

Таким образом, оказался открытым вопрос о честности экзамена и равных правах и возможностях его участников. И внимания к ЕГЭ оказалось приковано существенно больше, чем в предыдущие годы.

1 июня и 6 июля Рособрнадзор констатировал, что «Единый государственный экзамен по математике профильного уровня прошел в штатном режиме, без серьезных технических сбоев и утечек контрольных измерительных материалов (КИМ)».

6 июня Рособрнадзор пообещал подать на петербургского учителя в суд за обнародование непроверенной информации.

Потом страсти поутихли, да оно и понятно: закончившие школу отгуляли выпускной и занялись насущными проблемами. Чемпионат мира, пенсионная реформа, лето, в конце концов, — какой уж тут экзамен по профильной математике, а тем более — химии. Было слышно только, что «служба продолжает совершенствовать технологию проведения ЕГЭ, и в следующем году материалы будут передаваться в школы не только на дисках, но и через интернет», а также, что«В ЕГЭ утечек ни по одному предмету не было с 2014 года. Та ситуация, которая была в этом году, когда некоторые издания сообщали об утечках, — она просто не соответствует действительности».

28 июля стало известно, что обещание свое Рособрнадзор выполнил и соответствующее исковое заявление было подано в Дорогомиловский районный суд Москвы.

«В иске Рособрнадзор просит признать утверждения Дмитрия Гущина, опубликованные на его странице «ВКонтакте» с мая по июнь этого года, не соответствующими действительности и порочащими деловую репутацию службы. Помимо заслуженного петербургского учителя доброе имя, по мнению истца, запятнало издание «Новые известия».

Что возвращает нас к теме Единого государственного экзамена, в том числе — профильной математики. Хочется поговорить о проблеме, в который раз проявившейся в скандале с Дмитрием Гущиным и, соответственно, в более интенсивном, чем в предыдущие годы, обсуждении экзамена. О статусе этого самого экзамена.

Давайте посмотрим, какие претензии чаще всего выдвигали участники ЕГЭ, комментируя «утечки» в интернете, а также уровень заданий этого года

Основные тезисы:

Иначе говоря, через 15 лет после введения все еще нет однозначного понимания учителями и школьниками структуры и сути этого экзамена. Вопреки заявлению зам. руководителя Рособрнадзора А. Музаева, что «он абсолютно понятен россиянам» и «у родителей и школьников нет критических замечаний».

Попробуем разобраться, в чем здесь проблема.

Закон об образовании гласит что:

«Итоговая аттестация представляет собой форму оценки степени и уровня освоения обучающимися образовательной программы». И в то же время — «прием на обучение по программам бакалавриата и программам специалитета проводится на основании результатов единого государственного экзамена».

Согласно информации на официальном сайте ЕГЭ:

«Единый государственный экзамен (ЕГЭ) — это форма государственной итоговой аттестации по образовательным программам среднего общего образования (ГИА). При проведении ЕГЭ используются контрольные измерительные материалы (КИМ), представляющие собой комплексы заданий стандартизированной формы, а также специальные бланки для оформления ответов на задания».

Итак:

Давайте вспомним, как это было в советской школе. Школьный экзамен содержал достаточно типовые задания. Экзамены же вступительные содержали, в зависимости от специфики вуза, задачи той или иной сложности, причем никакого разговора о типичности заданий на государственном уровне не было. Существенным моментом экзамена был как раз момент внезапности: могли появиться задания более или менее любой формулировки, потенциально понятной выпускнику. Все знали о «зубодробильности» экзаменов в ведущие вузы, можно было посмотреть задания предыдущих лет, но речи не шло о том, что эти задания типовые и в следующем году будет то же, что и в предыдущие. И для подготовки нужно было не готовиться к конкретному экзамену, а заниматься математикой.

А что же сейчас?

«… Взять хотя бы экономическую задачу во второй части. В реальном задании вопрос был чуть-чуть другой, чем в похожем задании из открытого доступа. И для многих это стало проблемой», — подчеркнул в интервью «МК» 14 июня глава разработчиков математических заданий Иван Ященко.То есть один из идеологов ЕГЭ публично заявляет, что незначительное изменение задания оказывается проблемой для многих.

Тогда деятельность Рособрнадзора (и его дочерней организации — Федерального института педагогических измерений) направлена на что? На то, чтобы школьники могли решать только типовые задачи? Чтобы малейшее изменение делало задачу нерешаемой? Тогда с кем будут осуществляться всяческие технологические прорывы?

Более того, в прежние времена по результатам экзаменов вузы сразу видели, кто на что способен. Сейчас они этой возможности, ввиду пересчета баллов и получения на выходе итоговой суммы, лишены.

Кроме того, непонятен оказывается сам статус «проблемных» заданий «творческого блока» (заданий с развернутым ответом), некоторых геометрических задач (к которым, собственно, больше всего претензий) — если они неожиданные и повышенной сложности, то непонятно, как они проверяют знания школьной программы, где в принципе такие (какие?) задания не предусмотрены. К ним нужно готовиться отдельно, на факультативах, и учитель должен иметь соответствующую, постоянно поддерживаемую (когда и как?!) квалификацию (ни в коей мере не хочу принизить роль учителей-подвижников, которым удается научить детей решать подобные задачи в условиях обычной школы).

То есть если раньше решение сложных экзаменационных задач было показателем способности абитуриента учиться в конкретном вузе и, соответственно, подготовка была делом его свободного выбора, то теперь школа должна этому (чему конкретно?) научить.

Так что же, «странностей» этого экзамена и (уже) многолетних последствий его проведения никто, кроме традиционных критиков, не замечает?

Замечают и делают выводы. Интересно посмотреть аналитический отчет Санкт-Петербургского центра оценки качества образования и информационных технологий за прошлый, не ознаменовавшийся особыми скандалами, год: «Результаты единого государственного экзамена по математике в 2017 году в Санкт-Петербурге».

Это серьезный документ, приводящий подробный и, в отличие от официальных общероссийских отчетов, понимаемый и логичный анализ. И написали его люди, имеющие доступ к региональной статистике и тщательно эту статистику проанализировавшие. Каковы же их выводы?

«Основная проблема, связанная с преподаванием математики в Санкт-Петербурге [ представляется, что не только в Петербурге], — формализм в преподавании предмета. Единый государственный экзамен, с одной стороны, помог явно обозначить эту проблему, а с другой стороны, сама эта форма проведения экзамена данную проблему усугубляет. Вместо формирования осознанных знаний по предмету происходит механическое «натаскивание» на решение задач, причем речь идет о задачах, решение которых основано на простейших алгоритмах.

Учитель, заинтересованный в первую очередь в том, чтобы его учащиеся написали ЕГЭ выше «нижнего порога», основное внимание уделяет решению наиболее простых заданий первой части (материал 5−8 классов). Успешное выполнение этих заданий на самом деле никак не позволяет судить ни о какой бы то ни было математической подготовке учащихся, ни о готовности их к получению дальнейшего образования.

Учащиеся с трудом справляются с заданиями, в которых необходимо применить хорошо известный им алгоритм в чуть изменившейся ситуации.Самые низкие результаты учащиеся показали при решении задач, которые труднее всего поддаются алгоритмизации».

Таков результат. Построен конвейер по штамповке типовых решений. То есть возникает парадоксальная ситуация: функция Рособрнадзора — проверить посредством итоговой аттестации усвоение школьных программ. А последствия этой практики лежат «как бы» на учителях и школах. Они же механически натаскивают! А с тех, кто создал ситуацию, в которой у учителей нет другого выхода, когда они обложены, как красными флажками, всевозможными инструкциями, когда, вопреки декларациям, мерило их деятельности — количество заполненных бумаг и средний балл по ЕГЭ, взятки (ох, простите) гладки…

Никто же их думать о судьбах страны не уполномачивал… Показатели-то — ух, контроль на высшем уровне, да и все в «трендовой» ныне «цифре»!

Я уже не говорю о том, что с проверкой усвоения программ в том виде, как их описывает ФГОС, весь этот, не побоюсь этого слова, кошмар, имеет мало общего. Про готовность учиться в сложных технических вузах можно и не упоминать.

Министр просвещения Ольга Васильева тоже считает, что что-то тут не так

«…у нас действует Единый государственный экзамен, который призван оценивать знания каждого ученика (а сейчас у нас ни много ни мало свыше 600 тысяч закончивших школу). Но фактически нет того комплекса обязательных знаний, который должен оценивать этот Единый государственный экзамен! Это парадокс, абсолютный парадокс!!!

Я имею в виду, что экзамен определяет то, чего нет! Получается, что содержания предмета нет, а измерительные материалы есть. Не может быть качественного ЕГЭ без определения обязательного уровня предметных знаний».

Итак,

1. ЕГЭ по математике занимает промежуточное, непонятное школьникам и учителям положение между проверкой знакомства со школьной программой и сдачей вступительного экзамена в вуз абстрактного профиля

2. При существующем положении именно в связи с этим «подвешенным» состоянием выпускники и потенциальные абитуриенты занимаются подготовкой по стандартным открытым банкам заданий и вообще оказываются в своей подготовке привязаны к задачесочинительству структур Рособрнадзора. Именно логике задач, исходящих из этого органа, а не математике как таковой вынуждены учиться школьники массовой школы.

3. Для того чтобы набрать приличное количество баллов (соответствующее по отчетам уровню абитуриентов непередовых технических вузов), достаточно решить типовые задания. Это сужает задачу и, как следствие, приводит не к развитию математического кругозора, а к натаскиванию на решение задач по типовым алгоритмам.

4. Сдающие профиль по математике оказываются не готовы к нестандартным по формулировке и/или решению заданиям. Кто-то куда-то собирался технологически прорываться? Выпускать сотни тысяч кадровых бойцов цифровой экономики ежегодно?

5. И без того плачевная ситуация (например, об ухудшении подготовки поступающих не первый год говорит ректор сильнейшего вуза страны Виктор Садовничий) может усугубиться: если (теперь уже в суде) подтвердится информация о «сливах», то в этом году, вследствие попадания перед экзаменом в сеть как раз задач «творческого» блока, в число лучших абитуриентов попадут не столько те, кто действительно хорошо подготовлен и готов к любым неожиданностям, сколько те, кто оказались более ушлыми.

Подача искового заявления в суд — иначе говоря, назначение виновным за (возможные) нарушения Д. Гущина, показывает, что, видимо, никто и не собирался с результатами и скандалом что-то делать.

6. Беда не в том, что по вине ЕГЭ дети не знают, скажем, свойств логарифмов и, как следствие, красивых примеров их применения. Это не так сложно, можно объяснить и понять. Вообще в стандартном школьном курсе математики (я не беру физмат школы, хотя, на самом деле, во многом и там тоже) нет особо ничего такого, чего не смогли бы понять и выучить среднестатистические школьники.

Беда в том, что именно эту вокругЕГЭшную деятельность школьники и считают математикой. И дружно и искренне ее ненавидят. А с перспективой всеобщей ВПР-изации начнут ненавидеть существенно раньше и существенно сильнее.

7. Конечно, странность статуса ЕГЭ — не в ведении проверяющих структур, это «особенность» закона, но в ситуации существования этой особенности, когда, вдобавок, ЕГЭ проверяет «то, чего нет», то есть непонятно что, именно входящие в него задания и порядок проведения экзамена определяют образовательный процесс и, в целом, школьное математическое образование в нашей стране.

То есть последнее оказывается в ведении проверяющего органа, Рособрнадзора, теперь вообще структуры независимой и особо с Министерством просвещения не связанной. С непонятными собственными целями и собственным же видением своей задачи. Не подлежащей критике…

Вы помните, «мой хозяин — хозяин мира» Относится это не только к математике.