Российское государство: прогноз выживаемости без инстинкта самосохранения
«Инстинкт самосохранения — это врожденная форма поведения живых существ в случае возникновения опасности, действия по спасению себя от этой опасности. Реализации этого инстинкта служат такие чувства, как боль и страх. Инстинкт самосохранения обеспечивает не только сохранение отдельного индивида, но и сохранение вида».
Государство живым существом не является и боли не испытывает, но инстинкт самосохранения — страх перед угрозой разрушения — у него должен быть. Иначе государство нежизнеспособно.
Миллионы людей, проживающие в России, менее всего желают хаоса, разрушения основ государства, обесценивания или лишения того, на что они тратят свою жизнь — будь то свой дом, обеспеченная старость или достойная жизнь детей. Между тем в судебной системе Российской Федерации имеют место признаки того, что у людей, эту систему представляющих, страх разрушения правовых основ государства, которые они призваны защищать, отсутствует совершенно.
Да, многие из них обеспечили себе «заслуженный покой» за пределами России, и что с ней будет потом, их не особенно волнует. Но всем места на Лазурном Берегу не хватит, и большинству все же придется жить в Отечестве, как и их потомкам.
И речь идет уже не о коррупции, а о правовом нигилизме, ставшем нормой для судебных органов Российской Федерации. Когда ради получения сиюминутной выгоды, которую желает исполнительная власть (а по факту просто из страха потерять место), закладывается мина под правовые основы государства.
Ставится под сомнение незыблемость права собственности, право на правосудие, игнорируется принцип единообразного применения закона. Высшими судебными органами страны выносятся постановления, противоречащие действующему законодательству и порождающие систему уловок, позволяющих обходить закон, трактовать нормы права по желанию заинтересованного лица.
* * *
Суды в услужении у налоговой бюрократии
Ярким, но, увы, не единственным примером такого постановления является Определение Конституционного суда РФ
Казалось бы, существующие нормы предельно ясно регламентируют такую ситуацию, и разъяснения Конституционного суда здесь излишни. Если налогоплательщик оплатил налог, а средства, им уплаченные, не поступили в казну по вине банка, то и взыскивать их налоговые органы должны с банка. Ибо в соответствии со статьей 45 Налогового кодекса РФ обязанность по уплате налога (пеней, штрафов) считается исполненной в день представления в банк платежного поручения на перечисление при условии, что на счете в этот день было достаточно средств для оплаты.
Но взыскивать с банка-банкрота дело хлопотное и бесполезное, к тому же обращаться в суд в этом случае должен сам налоговый орган, а это опять-таки дополнительные мытарства. Что делать налоговым мытарям, денно и нощно заботящимся о пополнении бюджета, если закон мешает выполнять план? Разумеется, обойти закон.
И вот уже Конституционный суд своим определением разъясняет, что существуют добросовестные и недобросовестные налогоплательщики, и что ко вторым упомянутое выше правило статьи 45 Налогового кодекса не применяется. То есть теперь предоставления в банк платежного поручения на перечисление налога и наличие на счету плательщика достаточных средств для оплаты более недостаточно. Теперь для того, чтобы считать обязанность по уплате налога исполненной, еще надо доказать свою добросовестность.
Тем самым Конституционный суд породил произвольное применение вполне конкретной и понятной до этого статьи 45 Налогового кодекса, а также пункта 7 статьи 3 того же Кодекса, которым установлена презумпция добросовестности налогоплательщика. Отныне они применяются с оговорками и трактуются от случая к случаю так, как это угодно налоговым органам.
На практике все происходит следующим образом. В один прекрасный момент налогоплательщик узнает, что лицензию у банка, в котором открыт его счет, ЦБ РФ отозвал. Затем становится известным, что оплаченная незадолго до этого задолженность по налогу не погашена.
Налогоплательщик обращается с заявлением в налоговый орган, ссылаясь на статью 45 Налогового кодекса и предоставляя копию платежного поручения. На что налоговый орган, как правило, отказывается признать обязанность по уплате налогов исполненной. А дальше суд, где налогоплательщику предстоит доказывать, что он является добросовестным, что ему не было заранее известно о проблемах банка, и так далее.
Как видим, налоговое ведомство всего одним ходатайством сразу решило для себя множество проблем. Теперь не надо искать средства в банке, у которого их нет. Можно игнорировать статью 45 Налогового кодекса. Бремя судебных разбирательств возложено исключительно на налогоплательщиков, попавших в эту придуманную ситуацию и вынужденных, невзирая на презумпцию своей добросовестности, доказывать ее в суде.
Имеющееся в упомянутом выше Определении КС суждение обобязанности налоговых органов доказывать обнаруженную недобросовестность налогоплательщиков и банков в порядке, установленном Налоговым кодексом, на практике применения не находит.
Тема, которой уже 17 лет, казалось бы, не нова. Но возникает закономерный вопрос, при чем здесь чувство самосохранения и каковы последствия для правовой системы государства. А дело в том, что Конституционный суд по факту открыл ящик Пандоры, заложил мину под фундамент правового государства. Что не могло не иметь последствий.
И вот уже другое ведомство — Агентство по страхованию вкладов (АСВ) — берет на вооружение практику попрания закона для достижения сиюминутных узковедомственных интересов.
* * *
Суды в услужении у АСВ
Массовое лишение банков лицензий влечет страховое возмещение потерянных гражданами вкладов, за что отвечает Агентство по страхованию вкладов. Как следует из действий АСВ, приоритетной его задачей является максимально возможное уменьшение страховых выплат и возврат выданных средств, а вовсе не компенсация потерь клиентам банка, пострадавшим в результате отзыва у него лицензии.
Имея обязанность возместить страховые суммы вкладчикам лишенного лицензии банка, АСВ прилагает титанические усилия к тому, чтобы этого не делать. На вооружение берется опыт налогового ведомства.
На основании того же постановления Конституционного суда любое лицо, проводившее операции со своим счетом в период, приближенный к отзыву у банка лицензии, априори признается недобросовестным и злоупотребляющим своим правом. Причем неважно, были ли средства получены на счет в качестве зарплаты, премии, перевода между принадлежащими ему же счетами или иным способом. В любом случае он злоупотребил своим правом, так как посмел обратиться за страховой выплатой.
Единственным мерилом добросовестности определена некая дата, которая определяет момент, с которого банк отвечает признакам неплатежеспособности. То есть до этой даты все вкладчики добросовестные, а после нее — нет.
Таким образом, предполагается, что вкладчик в любом случае и в любой момент достоверно и в полном объеме осведомлен о финансовом состоянии банка и его дееспособности. Нет необходимости говорить о том, что своевременной и полной информации о финансовом состоянии банков не имеет и главный регулятор — Центральный банк РФ. А требовать этого от обычного гражданина — просто абсурд.
То же самое можно сказать и о выборе даты, с которой, по мнению АСВ (и, разумеется, судов), банк признается устойчиво неплатежеспособным. По мнению АСВ и многочисленных судов, рассматривающих споры с этой организацией, такой датой является возникновение картотеки неисполненных платежей. А между тем в любом банке и в любое время такие картотеки имеются. Они периодически заводятся, а затем закрываются в ходе деятельности любого банка.
Само по себе наличие такой картотеки ничего о состоятельности кредитной организации не говорит. Более того, можно с уверенностью утверждать, что если к любому банку (не только российскому) все его клиенты одновременно подадут требования о причитающихся им выплатах, банк не сможет эти требования исполнить. Тем самым, коль скоро, по мнению судов, рассматривающих споры с АСВ, наличие картотеки неисполненных платежей является безусловным признаком неплатежеспособности, не только в России, но и в мире вообще нет платежеспособных банков.
Такой «правовая» позиция судов выглядит особенно гротескно, когда в других случаях суды отказываются признавать организации неплатежеспособными даже тогда, когда на их счетах вообще нет денег, а все «состояние» представляет собой набор долгов. Так, например, Первый арбитражный апелляционный суд по делу № А79−5155/2014 21 апреля 2017 года постановил:
«…Отсутствие у юридического лица, осуществляющего предпринимательскую деятельность, денежных средств или имущества в определенный период времени не свидетельствует об отсутствии у него платежеспособности, поскольку предпринимательская деятельность направлена на регулярное извлечение дохода».
То есть когда нужно не отдавать деньги пострадавшему вкладчику, кредитная организация, совершающая многомиллионные операции в сутки и имеющая на своем корреспондентском счету остатки, измеряемые сотнями миллионов рублей, признается несостоятельной. А когда это не нужно, то никаким способом доказать несостоятельность должника невозможно, так как единственный и безусловный в этом случае довод — отсутствие у должника средств — для суда доводом не является.
Все описанное выше выглядит нереальным, а между тем это повседневная реальность российской судебной системы. Реальность, ставшая возможной благодаря то ли непродуманным, то ли хорошо продуманным действиям высших судебных органов РФ.
То, что на корреспондентском счету банка должно быть достаточно средств для исполнения обязательств перед клиентом, возражений не вызывает, и разъяснять это не было никакой необходимости. Необходимость была, коль скоро суд занялся этим вопросом, разъяснить порядок и очередность удовлетворения требований клиентов банка.
Если на корсчету банка есть, допустим, 100 млн рублей, а перевод клиента составляет один миллион, то банк, разумеется, имеет достаточно средств, чтобы выполнить свои обязательства перед этим клиентом. В свою очередь, одномоментно выполнить все обязательства перед всеми клиентами банк не может, причем он не может этого сделать в принципе, в любой из моментов своего существования.
* * *
Неправовой балласт
Определение Конституционного суда, а за ним и Верховного суда ничего ранее неизвестного не разъясняет, но позволяет поставить на поток отказы в выплате страхового возмещения. Которые мотивируются тем, что у банка отсутствуют достаточные денежные средства, если заведена картотека неисполненных платежей.
Тем самым у судов, рассматривающих дела по спорам с АСВ, отпала необходимость в каждом конкретном случае детально исследовать обстоятельства зачисления средств на счет клиента банка. Все стало предельно просто — есть картотека неисполненных платежей, значит, банк неплатежеспособен, о чем клиент банка должен безусловно знать. Следовательно, оперируя своими деньгами на своем счету, он злоупотребляет правом, имея целью «гарантированно получить страховое возмещение».
Если клиент банка, у которого ЦБ забрал лицензию, набрался наглости требовать гарантированного государством страхового возмещения своих потерь, то такой клиент, по мнению АСВ и суда, является недобросовестным, злоупотребляет правом, а потому ничего он не получит.
Результатом такой правки действующего законодательства в «нужную» сторону стало появление армии обманутых государством вкладчиков. Обманутых именно государством, именно так они считают, несмотря на «разъяснения» оплаченных специалистов и судов, что всё законно. В угоду финансовой бюрократии сложилась «судебная практика», которую уже нельзя назвать правовой.
Но АСВ не стоит на месте, оно продолжает наступление на права граждан. Справедливо полагая, что коль скоро суды отказывают вкладчикам в страховом возмещении и признают движение средств в некий период до отзыва лицензии у банка незаконным, это дает возможность потребовать возврата уже выданных сумм. Оно организовало лавину исков к таким клиентам с требованием вернуть полученные ими им же принадлежащие деньги!
Потребовалось вмешательство высшего законодательного органа РФ, чтобы эту лавину остановить. Теперь эту ситуацию пытается урегулировать высшая судебная инстанция новыми «разъяснениями на разъяснения». И это, надо полагать, еще не последний виток. Или петля.
Между тем все государственное витийство, все достижения во внутренней и внешней политике, реальные и мнимые, включая и те, которые когда-нибудь где-нибудь будут, все это рано или поздно будет похоронено, если судебная система не оздоровится, не избавится от безответственного отношения к законам страны.
Dura lex sed lex (закон суров, но это закон) — это не о строгости, а о существовании государства, от которого зависит жизнь создавшего его народа. Ибо соблюдение даже плохого закона для выживания государства и народа намного лучше, чем несоблюдение закона хорошего (то есть несоблюдение никакого). Огромная чиновничья машина будет просто не нужна, если закон будет исполняться строго, как изложен — без размывающих закон разъяснений, искажающих закон инструкций, безымянных писем с чьим-то мнением и прочего балласта.