Предатели в Земле Русской: киевский вариант
Ошибочно думать, что политическое развитие средневекового Новгорода уникально и в корне отличается от общерусского, что демократические, вечевые, традиции свойственны только ему. На деле демократическая волна нахлынула в XII в. на всю Русскую державу, и о Новгороде мы говорим преимущественно потому, что сохранились новгородские летописи, а о делах черниговских, волынских, галицких, смоленских, рязанских, полоцких, суздальских (XI — первой половины XII вв.) сведений почти нет.
Однако в летописях Ипатьевской группы имеются кое-какие данные о Киеве и сопредельных землях, и они позволяют утверждать, что ситуация на Руси (в ее исходном — узком — значении этого слова) была во многих отношениях сходна с тем, что происходило в Новгороде. Роднило Киев и Новгород то обстоятельство, что в этих городах так и не утвердилось какой-то одной правящей династии, так что «кияне», как и новгородцы, до поры до времени метались между несколькими огнями, но не могли обрести политической стабильности.
При этом борьба за Киев велась очень жестокая, и это вынуждало и горожан стольного города время от времени проявлять свое Я и показывать князьям, кто в доме хозяин. Иными словами, киевляне также были склонны отождествлять с Русью именно себя и тем самым отводить князьям важное, но подчиненное место в системе власти. К сожалению, документальных подтверждений существованию договорных отношений между Киевом и киевским князем не сохранилось, но есть основания полагать, что таковые существовали.
Первое яркое свидетельство о политической активности киевлян относится к 1067 г., когда после поражения русских князей от половцев горожане потребовали у князя оружие и коней для продолжения войны, но Изяслав Ярославич по непонятной причине отказался это сделать. Тогда горожане, разделившись надвое, двинулись частью к княжескому двору, частью к двору Брячиславлю, где томился в темнице («погребе») полоцкий князь Всеслав Брячиславич, принадлежавший к старшей ветви потомков Владимира Святославича, крестителя Руси, а стало быть, имевший возможность предъявить права на Киев. Восставшие освободили Всеслава из заточения и посадили его на киевский престол взамен бежавшего в Польшу Изяслава Ярославича.
Для нашей темы весьма существенны слова киевлян, которыми они предварили вызволение Всеслава из погреба: «поидем, высадим дружину свою ис погреба». Для них Всеслав, которого они никогда толком не видели (Ярославичи захватили его в плен, совершив клятвопреступление, так что вряд ли помещение Всеслава в темницу происходило публично), оказывается своей дружиной! А дружинами, то есть подчиненными им воинами, обычно располагали именно князья!
Тем самым Всеслава киевляне рассматривали как лицо, им подвластное — ни больше, ни меньше. И, надо думать, его вокняжение в стольном городе Руси киевляне обставили какими-то политическими условиями, от которых Всеслав чувствовал себя в Киеве неуютно.
Во всяком случае, весной следующего 1068 г., когда Изяслав Ярославич с польским войском приблизился к Киеву, Всеслав предпочел не воевать с ним, а, бросив поверивших ему киевлян на произвол судьбы, под покровом ночи бежать в родной Полоцк. Киевлянам пришлось сдаться на милость победителя, который был жесток: сын Изяслава Мстислав казнил 70 человек, освободивших Всеслава из темницы, а также расправился (убил или ослепил) с многими другими участниками восстания. В этих условиях говорить о каких-либо политических обязательствах Изяслава Ярославича перед киевлянами вряд ли приходится.
Однако расправа над горожанами дорого ему стоила: через три года младшие Ярославичи, Святослав и Всеволод, вновь изгнали Изяслава из Киева, и нет никаких данных о том, что киевляне хоть как-то пытались этому воспрепятствовать. Не исключено, что соучаствовали в перевороте!
В следующий раз жители Киева проявили себя в 1113 г., после смерти Святополка Изяславича. После похорон этого князя, не имевшего авторитета у горожан, они собрались на вече и на нем решили пригласить на киевское княжение переяславльского князя Владимира Всеволодича Мономаха. Отправив к нему послов, «кияне»… принялись грабить дворы тысяцкого Путяты и сотских, а также евреев-ростовщиков, которым покровительствовал покойный князь.
Поскольку Владимир Мономах медлил, они отправили к нему новое посольство, угрожая продолжить «перераспределение» народных богатств —
«паки поидуть на ятровь твою, и на бояры, и на манастыре, и будеши ответ имел, княже, оже ти манастыре разъграбят».
Многоопытный, 60-летний, князь медлил неспроста: формально бóльшие права на киевский престол имели черниговские Святославичи (Давыд и Олег), нежели он, сын младшего из Ярославичей. Сначала князь Владимир должен был удостовериться, что Святославичи не будут препятствовать его восхождению на киевский престол, и только когда понял, что войны с ними не будет, приехал в Киев.
Мы не знаем, на каких условиях Владимир Мономах занял киевское княжение, но точно известно, что он ввел в действие Устав о резах, ограничивший ростовщичество, и своим справедливым правлением заслужил огромный авторитет у киевлян, так что впоследствии, даже спустя 20 лет после его смерти, жители стольного города не хотели воевать против князей «Владимирова племени».
Заработанный Мономахом политический капитал позволил двум его сыновьям — Мстиславу и Ярополку — беспрепятственно занять киевский престол после смерти Владимира Всеволодича в 1125 г., что создало предпосылку для превращения киевского стола в наследственное владение Мономаховичей. Как ни странно, этому помешали внутренние раздоры во «Владимировом племени»: суздальский князь Юрий, младший из сыновей Мономаха, не желал уступать права на престол своим племянникам Мстиславичам.
Благодаря этому в борьбу потомков Владимира Мономаха за киевский престол сумел вклиниться энергичный черниговский князь Всеволод Ольгович, в марте 1139 г., после смерти Ярополка Владимировича, силой овладевший Киевом.
Княживший в столице немногим более семи лет князь Всеволод, умирая, попытался — по примеру Владимира Мономаха — передать киевский престол как отчину своему младшему брату Игорю. Однако в этот момент, 1 августа 1146 г., свое веское слово сказали «кияне». Сначала они, проведя два веча, призвали к себе Игоря Ольговича и потребовали выдать им на расправу киевского и вышегородских тиунов князя Всеволода, неправедно судивших людей, после чего согласились целовать крест в верности Игорю. Однако, ограбив двор тиуна Ратши и мечников, киевляне… послали сообщение в Переяславль, призывая Изяслава Мстиславича, внука Владимира Мономаха, занять киевский престол.
Когда этот князь подошел к Киеву, на его сторону перешли не только киевляне, но и практически все жители Киевской земли. Игорь Ольгович был схвачен, отправлен в заточение в монастырь, где вскоре добровольно (!?) постригся в монахи.
После этого развернулась длительная усобица между дядей Юрием Владимировичем и его племянником Изяславом Мстиславичем, прекратившаяся лишь со смертью последнего в ноябре 1154 г. По ходу ее суздальский князь дважды — в 1149 и 1150 гг. — захватывал Киев, но удержать его не мог: непоколебимую поддержку Изяславу Мстиславичу оказывали «кияне», так что каждый — во обоих случаях довольно авантюрный — поход Изяслава на Киев приводил к поспешному бегству князя Юрия из столицы. Это тем более показательно на фоне бесконечных княжеских измен: оказавшиеся между двух огней прочие Мономаховичи и черниговские князья неоднократно переходили от одной стороны к другой.
Подробнее о княжеских предательствах расскажем позднее, а пока приглядимся к действиям киевлян. Оказывая безусловную поддержку Изяславу Мстиславичу, жители Киева имели свою собственную позицию, отличавшуюся от княжеской, о чем ему нелицеприятно сообщалось без всякой дипломатии.
В 1147 г., когда Изяслав Мстиславич решил идти на Суздаль и собрал по этому случаю вече, «кияне» отказались идти на «Владимирово племя», предложив своему князю договориться с Юрием по-хорошему. Впрочем, это не помешало Изяславу собрать большое число добровольцев из числа киевлян и отправиться в поход с ними. Однако вскоре выяснилось, что черниговские князья, изменив Изяславу, перешли на сторону суздальского князя, что в корне изменило ситуацию.
19 сентября киевское вече, выслушав сообщение об этом, не только выразило готовность от мала до велика выступить в поход против предателей, но, вопреки воле князя Изяслава, решило обезопасить тыл, то есть убить находящегося в Федоровом монастыре Игоря Ольговича. Напрасно Владимир Мстиславич, младший брат киевского князя, пытался защитить монаха: толпа «киян» вошла в монастырь, захватила Игоря Ольговича и, избивая по пути, растерзала несчастного у Ярославова двора.
В августе 1149 г., когда суздальский князь с черниговскими союзниками двинулся к Киеву, киевляне вновь выразили нежелание воевать с Юрием, предложив Изяславу Мстиславичу мириться с ним. Киевскому князю всё же удалось их переубедить, но воевать «кияне» всё равно не хотели: сражение под Переяславлем Изяслав проиграл и вынужден был бежать во Владимир Волынский.
Однако в Киеве Юрий Владимирович продержался менее года, и за это время киевляне на своей шкуре почувствовали, каково находиться под властью пришлых тиунов, слуг нового киевского князя. И вполне однозначно, без оговорок, они сделали свой выбор — кого именно из «Владимирова племени» им стоит поддерживать.
Закрепиться в Киеве Изяславу Мстиславичу удалось лишь в 1150 г., но для поддержания своего статуса владетеля Русской державы ему приходилось непрерывно воевать. Долговременных результатов эти войны не имели: через четыре месяца после смерти князя Изяслава его извечный враг Юрий Владимирович беспрепятственно занял Киев и княжил там до самой смерти (15 мая 1157 г.).
Истинное отношение киевлян к этому князю прояснилось сразу после его кончины (в переводе):
«и много зла свершилось в тот день: разграбили двор его Красный, и другой двор его за Днепром, который он сам называл Раем; и двор Василька, сына его, разграбили; избивали суздальцев по городам и селам, а имущество их грабили».
В этом отношении крайне важна позиция князя Андрея Юрьевича (будущего Боголюбского), которого князь Юрий посадил в Вышгороде, тогда второй столице Киевской земли, и прочил в свои преемники. Тот, судя по всему, очень рано — и очень верно! — оценил политическую роль «киян» и их отношение к выходцам из Суздальской земли, а потому был против стремления своего отца утвердиться в Руси. Именно поэтому он в том же 1155 г. самовольно уехал на родину, поселился во Владимире и терпеливо ждал своего часа.
В 1168 г., признанный княжеской братией старейшим — в пику сидевшему в Киеве Мстиславу Изяславичу, сыну Изяслава Мстиславича, — Андрей Юрьевич организовал грандиозный поход на Киев, в котором участвовали войска Суздальской, Смоленской и Черниговской земель, а также по крайней мере двух волостей Киевской земли, где сидели смоленские князья. В марте 1169 г. Киев из-за предательства бояр был быстро взят и подвергнут жестокому грабежу. Вот как Ипатьевская летопись это описывает (в переводе):
«и грабили более двух дней весь город, Подолье и Гору, и монастыри, и Софийский собор, и Десятинную церковь Богородицы, и не было помилования никому ни от кого: церкви горели, (одних) христиан убивали, других вязали. Жен вели в плен, разлучая неволею с мужьями своими; младенцы рыдали, глядя на матерей своих. И взяли имущества множество, и церкви опустошили, (забрав) иконы, и книги, и ризы, и колокола унесли все — смоляне, и суздальцы, и черниговцы, и Ольгова дружина, — и все святыни взяты были. Зажжен был и Печерский монастырь язычниками [видимо, половцами или черными клобуками, союзниками Андрея Юрьевича — А.Ж.] <…> и были в Киеве всем людям стенание, и печаль, и насилие от них, и слезы непрестанные».
Андрей Боголюбский, разумеется, не пожелал поселиться в поверженном Киеве, а оставил там — в качестве своего посадника — младшего брата Глеба. Тем самым Киев лишился столичного статуса, ибо столица с той поры располагалась там, где предпочитал пребывать старейший князь (с конца XII в. его стали называть «великим князем»).
Нет никакого сомнения, что столь жестокая и неслыханная доселе расправа с жителями стольного города была учинена по прямому распоряжению князя Андрея, так расквитавшегося с самовольными «киянами», смевшими свое суждение иметь, а не просто и беспрекословно выполнять княжеские приказы. И надо прямо сказать: такая акция устрашения достигла своей цели! С той поры всё еще богатый Киев оставался желанной целью князей, но жители города больше не проявляли никакой самостоятельности: они оставались страдательным элементом и безропотно покорялись любому удачливому князю…
К слову сказать, зимой 1170 г. не менее масштабный поход Андрей Боголюбский направил на Новгород, и, думается, в случае успеха и новгородцев ждала бы подобная же участь. Но новгородцы неожиданно победили: 25 февраля они вышли из города и разгромили союзное войско. И тогда «продаваху суздалца по две ногате»…
Но это к слову. Если подытожить сказанное, то напрашиваются следующие выводы. И в столице Руси также существовало два представления о суверенитете — суверенитет киевской общины и суверенитет киевского князя. Для жителей Киева внутрикняжеские отношения являлись фактором существенным, но все же второстепенным: главным для «киян» было их собственное отношение к князьям. Их действия, часто, но не всегда воплощенные в решениях городского веча (народного собрания), киевским князьям казались зачастую предательскими, но для киевлян непрерывные междоусобные войны, в которые втягивали их князья, были столь же чуждыми и непонятными. Главная задача князей, с точки зрения всех жителей Руси (в узком смысле слова), — обеспечить безопасность южных границ от кочевников, а также русских купцов, торгующих с южными странами. Междоусобная борьба, приводящая к раздроблению страны, им была не нужна.
Киевляне — в отличие от новгородцев — не могли прямо повлиять ни на процедуру вокняжения, определявшуюся самим «сообществом» князей, ни на объем княжеской власти, однако в их силах было помогать любезному им князю или, наоборот, создать для неприятного им правителя невыносимую обстановку. Влияние киевлян на политические дела на протяжении XII в. неуклонно росло, пока Андрей Боголюбский силовым методом не пресек такое развитие демократической тенденции в стольном городе: он попросту лишил Киев столичного статуса и отбил у горожан желание и реальную возможность воздействовать на княжескую власть.
Но подобные же тенденции усиливались и в других землях Руси и вели к росту влияния древнерусской знати. О боярах и их «предательской сущности» пойдет речь в дальнейших очерках…