Гений из народа, который чуть было не реформировал Россию

Михаил Сперанский вошел в российскую историю как человек, который пытался по монаршему соизволению составить для России конституцию, сменить форму правления, и был на этом пути царём предан.

Один из ярчайших государственных умов за всю историю России, Сперанский родился 1 января 1772 года в селе Черкутино Владимирской губернии, в семье церковного причетника. С детских лет пономарил в церкви. Много лет спустя, уже достигнув высоких чинов, Сперанский не забывал о своем происхождении и гордился им, и даже став вторым лицом в государстве, оставался аскетом и не тянулся к роскоши.

В возрасте восьми лет он был устроен во Владимирскую семинарию, при вступлении поразив экзаменаторов своими знаниями и способностями настолько, что ему изменили фамилию: вместо урожденного Васильева он стал Сперанским — буквально «подающим надежды» (лат.). Блестящие таланты раскрылись во время семинарской учебы: он обожал учиться, а его размышления показывали самостоятельность и твердость характера.

Неудивительно, что такому уму было тесно в провинциальной семинарии, и Сперанский как лучший ученик был переведен в Славяно-греко-латинскую семинарию при Александро-Невском монастыре Петербурга (впоследствии ставшую Духовной академией). Программа подготовки была рассчитана на обучение церковной элиты, и наряду с традиционными семинарскими дисциплинами обязательным было изучение математики, опытной физики, истории и новейших философских веяний европейского Просвещения. В последнюю он буквально влюбился, можно даже сказать, что именно эта философия, по-новому ставившая вопрос о власти, государстве, благе человека — и стала путеводной звездой для Сперанского. Она же во многом стала причиной сперва его возвышения, а потом опалы.

В возрасте 20 лет он получил приглашение митрополита Гавриила остаться в стенах семинарии для преподавания естественно-научных дисциплин. Три года подвизаясь на этом поприще, он параллельно преподавал математику, физику, красноречие и философию, а после работы писал стихи, план будущего романа, заметки по философским проблемам. Учителем он, впрочем, оставался недолго: уже через три года начался первый этап его государственной службы, самый фантастический и блистательный.

В 1795 году Сперанский стал личным секретарем князя Куракина, который через год, при воцарении Павла I, получил должность генерал-прокурора, то есть главы правительствующего Сената, и пригласил Сперанского служить в своей канцелярии, сделав практически секретарем главы правительства. Митрополит не хотел его отпускать, прочил ему великолепную церковную карьеру, предлагал принять монашество и начать готовиться на архиерея. Однако церковная карьера его не привлекала, но вот гражданская развивалась с невероятной стремительностью. Те карьерные шаги, которые у обычного чиновника, пусть даже дворянина, занимали долгие годы, он пролетал в считанные месяцы, двигаясь буквально как ракета. Всего за несколько лет он стал статским советником (светский генеральский чин). Он оказался нужен во всех государственных делах, его рвали на части.

Всё это происходило в годы правления Павла I, государя, прославившегося своей оригинальностью и повышенным вниманием к собственным идеям, но и ему удалось разглядеть невероятное возвышение гениального служащего. В 1798 году Сперанский был назначен герольдом ордена святого апостола Андрея Первозванного — высшего ордена Российской Империи. Через год он стал правителем канцелярии и комиссии по снабжению резиденции припасами, то есть руководил всем снабжением в столице, контролем цен и благоустройством. Тогда же Сперанский лично познакомился с цесаревичем — будущим Александром I, который и взошел на престол в марте 1801 года.

Будучи нацелен на реформы, Александр I представлял их себе как следование европейским веяниям. Однако и произошедшая незадолго до его коронации Великая французская революция не могла не встревожить все окружающие страны, а историческая новизна требовала творческого ответа. Император создал так называемый Негласный комитет, в который входило пять человек (включая его самого), призванных изучить реальное положении России с целью преобразований отдельных частей администрации и завершения букета реформ «уложением, установленным на основании истинного народного духа». Преобразования, основанные на истинном народном духе — вот что вдохновляло государя, задумавшего реформы, но другой вопрос, где он набрался таких мыслей. Ведь это было следованием набиравшим популярность построениям европейской политической философии, которая брала за исходную точку рассуждений труды Аристотеля и Джона Локка, чья мысль о «естественном состоянии человека» как состоянии полной свободы была подхвачена философами Просвещения.

В Негласный комитет входил и министр внутренних дел князь Кочубей, у которого Сперанский к тому времени служил заместителем (статс-секретарем). Обнаружив в Сперанском горячего единомышленника, князь практически ввел его в состав комитета. Разница, однако, была в том, что члены комитета были весьма готовы порассуждать о необходимости реформ, покрасоваться друг перед другом знакомством с европейскими мыслителями, а вот Сперанский хотел совсем другого, и за представившуюся возможность исполнить идею любимых просветителей готов был чуть не пожертвовать жизнью. Работая по 20 часов в сутки, Сперанский, помимо своих основных обязанностей в министерстве, составлял обширные проекты и политические записки, из которых важнейшие — «О коренных законах государства», «Размышления о государственном устройстве Империи», «О постепенности усовершенствования общественного» и др. — позволяли ему изложить свои взгляды на состояние российского госаппарата и обосновать насущную необходимость реформ, передавая свой взгляд на направление, которое они должны принимать.

В убеждениях же Сперанский выказал себя ярым врагом политического бесправия и крепостничества. Он не стеснялся в выражениях, скорее даже наоборот:

«Вместо всех пышных разделений свободного народа русского на свободнейшие классы дворянства, купечества и проч. я нахожу в России два состояния: рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называются свободными только в отношении ко вторым, действительно же свободных людей в России нет, кроме нищих и философов».

Подобными пассажами Сперанский разрушал сложившееся представление, согласно которому лучшего устройства, чем существующее, в России и быть не может. Таким образом, он замахивался и на принцип абсолютизма, ратуя за верховенство закона, полагая источником власти в государстве совокупную волю народа, а форме правления отводя роль регулятора. Всякий проект, начатый руководством страны, обречен на неудачу, если народ не окажет ему поддержки своими силами и устремлениями. Но если силы и устремления народа заняты выживанием и борьбой друг с другом, никакой государственный проект успеха не достигнет. Необходима система правил, которые были бы непреложны для всех, а значит, и для дворянства, и самого императора. И поэтому Сперанский обосновывал и требовал замену монархии абсолютной (или, как ее прямо называл, деспотический) на монархию конституционную.

Всё это могло бы представляться прожектами молодого выскочки, не будь Сперанский так успешен в государственных делах. Показанное им мастерство на всех уровнях управления, решение запутанных и критически важных задач доказывало, что этот человек — не фантазер, а практик. И всё же его проектам преобразования государства хода не давалось — вплоть до 1806-го, когда ему пришлось заменить заболевшего Кочубея, в том числе и в личных докладах императору. Через два года он был назначен в состав комиссии составления законов.

Наконец, в декабре 1808 года Сперанский зачитал императору свою записку «Об усовершении общего народного воспитания» и представил проект «Предварительные правила для специального Лицея». Практически это был план подготовки новых политических деятелей, которые должны стать воплотителями реформ. Изложенные им принципы обучения и воспитания нашли реализацию в знаменитом Царскосельском лицее — но проблема позже проявилась в том, что хотя учеников этого Лицея готовили как будущих реформаторов, после войны с Наполеоном им перекрыли кислород, дав понять, что реформ не будет, а ведь они уже были нацелены на преобразования. Понятно, что при таких условиях выступление декабристов случилось бы так или иначе, и восстание на Сенатской площади в силу его локальности еще можно считать не самым трагическим вариантом развития событий.

Но это случилось много позднее. А пока Сперанский готовил проекты преобразования и одновременно предупреждал императора об опасности и неминуемости войны с Францией. Во что император верить отказывался. Но и помимо этого разногласия, над головой Сперанского постепенно сгущались тучи. Уже предпринятые им действия экономического характера возложили дополнительное налоговое бремя на помещиков, а слухи о его намерении во имя реформ освободить крепостное крестьянство, составлявшее тогда 55% от всех крестьян, заставляли высшую касту Российской Империи желать Сперанскому скорейшей погибели.

До опалы ему еще суждено было получить высший чиновничий пост в государстве — должность госсекретаря — став, таким образом, вторым лицом в стране после императора. Эту должность он занимал с 1810 по 1812-й, обстоятельства его отставки дают почву для самых разных предположений, потому что для императора к тому моменту он был не только единомышленником, но и личным другом. Возможно, Александр опасался повторить судьбу своего отца. Истинной причиной его отставки стали идеи, которые российская элита восприняла как прямую угрозу своему положению. Сперанский, зная судьбу, постигшую французское дворянство, вырезанное революционерами, старался составить свою реформу так, чтобы подобной судьбы избежало дворянство русское, но вместо этого оно предпочло дожидаться 1917 года. Александр же Первый проявил черту самодержавия, отличающую в худшую сторону эту систему управления: уязвимость перед интригой. Слишком умного Сперанского обвинили за его спиной в том, что он позволяет себе пренебрежительно отзываться об уме самого императора.

Довершил начатое идеологический контрудар придворного историографа Карамзина, сыгравшего, по наущению сестры императора Екатерины, роль «непредвзятого эксперта». В своей «Записке о древней и новой России» Карамзин ярко и доходчиво объяснял вредоносность Европы как таковой, европейских идей, реформаторской деятельности Петра, доказывал благотворность рабского состояния для крепостных и священную суть императорской власти, в руках которой любое сословие является не более чем инструментом. Идея же о народе как источнике власти была в рамках этой конструкции чем-то еретическим и чуть не сатанинским. В таком изложении русский монарх становился подобен божественному японскому микадо или египетскому фараону, а на тезисы, использованные Карамзиным для защиты крепостничества, удивительно похожи чуть более поздние построения американских рабовладельцев. И это очень странно, что подобная работа, пусть и отлично написанная, могла повлиять на императора, воспитанного еще своей великой бабушкой в преклонении перед вольтерьянством и реформами Петра. Тем не менее что было, то было. В марте 1812 года, незадолго до вторжения Наполеона в Россию, Сперанский был отправлен в отставку, а позднее и в ссылку.

Впереди его ждали несколько лет опалы, нетриумфальное возвращение на госслужбу, долгая работа на пользу Отечеству, но эпизод, связанный с проектом реформ и его провалом, стал для России судьбоносным. Возобладавшая точка зрения об особой божественности самодержавия предуготовила власти ту судьбу, удар которой принял на себя последний русский император.