Капиталистический «Черный квадрат» в Красном углу

«Если у нас было такое замечательное, прекрасное прошлое, то откуда, черт подери, взялось это совсем не замечательное и не прекрасное настоящее — откуда, если этого незамечательного и непрекрасного не было у нас в прошлом?»

Вилли Старк (Роберт Пенн Уоррен «Вся королевская рать»)

Россия совсем недавно по историческим меркам вступила на подножку капиталистического поезда. Все ее историческое и сущностное нутро в течение трехсот последних лет противилось этому. Где-то в недрах историко-культурной личности зрело опасение, что магистральный путь исторического развития, по которому пошел Запад с его капиталистическим по сути своей проектом Модерн, в конечном итоге заведет в бездну.

Наверное, этим и продиктовано то, что русская революция в итоге не стала буржуазной. Русская буржуазия показала свою безлюбость к стране, неспособность удерживать огромные территории, полную политическую импотенцию, и в конечном счёте она же ярко продемонстрировала свою хуторскую, местечковую рабскую ментальность, где холуйское пресмыкание перед «западным божеством» сочетается с мещанским желанием не выходить в идейном плане за рамки своего хутора.

В конечном итоге это же мещанское холуйство каким-то образом впиталось с кровью и в геном советской элиты. По мере того как идеологический коммунистический накал спадал, советское мещанство начало становиться новой идеологией. «Колбасный коммунизм». А потом и вовсе стало понятно, что если задача — есть побольше колбасы, то коммунистический атавизм здесь не то чтобы не помощник, он только мешает. А вот подлинный «колбасизм» можно обеспечить только, перейдя к капитализму. Так закончился в России XX век.

Но что такое постсоветский капитализм в России и в мире? Ответить на этот вопрос нельзя, не поразмыслив над тем, что такое капитализм в принципе. Бытует мнение, что капитализм — это сплошная грязь, а все разговоры о каком-то его духовном наполнении — лишь попытка заретушировать эту грязь сладкой патокой высоких слов. И глядя на то, что происходило в 90-е годы и происходит сейчас в России, да и в мире в целом, трудно с этим не согласиться. Но так ли это?

И да, и нет. Эталонный капитализм пронизан протестантской этикой. Именно она хоть как-то придает той грязи, которой он действительно пропитан от и до, хоть мало-мальски позитивное содержание. Немецкий исследователь Макс Вебер в своей книге «Протестантская этика и дух капитализма» достаточно убедительно объясняет, что же двигало теми людьми, которые создали облик эпохи Модерна.

Они верили в то, что мир наш неискоренимо греховен, что человек, будучи венцом творения, также является и венцом мерзости. Но в то же время они бесконечно, истово и самозабвенно верили в то, что творимое ими зло можно направить во благо и тем самым спастись из этого богопокинутого мира. Но дотянуться до этого блага можно лишь иступленным, тяжким и аскетическим трудом. Но где это всё сейчас, если оно и было? Ведь, очевидным образом, его сейчас нет нигде, и даже на Западе.

То есть только духовное наполнение способно превратить грызню всех против всех, о которой писал Томас Гоббс, в нечто, отвечающее каким-то базовым требованиям человеческого бытия. Но там, где есть духовность, там, с одной стороны, не может быть культа огульного мещанства, а с другой — не могут не использоваться очистительные механизмы. Как говорится, «доброе слово и пистолет лучше просто доброго слова». Пока горел протестантский огонь, что-то куда-то двигалось, а потом, как позже в СССР коммунистический, западный, преимущественно протестантский, огонь начал затухать.

Так куда начала встраиваться Россия, сбросив с себя «оковы коммунизма»? В классический капитализм с его духовным наполнением или во что-то иное, по сути дела, уже почти посткапиталистическое? Насколько далек капитализм эпохи Редьярда Киплинга от капитализма коллективного «харастмента» и упоения всеми видами потребительства, включая сексуальные девиации всех направленностей?

Позднесоветская эпоха, как мы знаем, знаменовалась беспредельной вульгаризацией марксизма партийными начетчиками, заполонившими все сферы жизни, выдавая вульгарную материалистическую жвачку за учение Маркса, абсолютизируя роль его величества интереса. Они утверждали, что человек — это «социальное животное», определяемое только лишь окружающей его общественной средой и движимое задаваемыми этой самой средой правилами, в ядре которых — голый интерес. Но каким образом это воистину животное состояние способно что-то создать и на протяжении веков двигать человечество на пути прогресса, они не объясняли.

Там, где царит один лишь интерес, не может быть восхождения и развития, там может быть лишь только разложение и пожирание всего того, что этим интересом не определяется. Все, до чего дотрагивается капитал, превращается в тлен. Вульгарный интерес хочет превратить в тлен всё, потому что ему непонятно, почему что-то или кого-то нельзя продать.

«Вы утверждаете, что семья неприкосновенна и суверенна? А мы вам скажем, что семья — это архаический пережиток прошлого, закрепощенный коконом сакрализации. Разрушив этот кокон, можно наполнить рынки «ликвидными» детьми, которых можно отдать в патронатные семьи, питающиеся бюджетными деньгами. А еще можно продать детей в порноиндустрию, людям с «особыми сексуальными предпочтениями», почему нет? А родителям, у которых детей изъяли, прописать в качестве «исправительной пилюли» целый букет обязательных социальных услуг, включая психолога и внешнего управляющего».

Читайте также: РВС о семье Бергфельд: он не Сноуден, а от ситуации пора вздрогнуть многим

А, собственно, почему нет, если есть один лишь голый интерес, которому только мешает мораль? А какая мораль запрещает делать что-то с животным, пусть и «социальным»? Но разве не это происходит сейчас в России с внедрением так называемой ювенальной юстиции на западный манер? Разве не это вкупе со всем разнообразием социальных, сексуальных и психических девиаций цветет пышным цветом по всему «цивилизованном миру»? Но только разве это капитализм с его «семьей, частной собственность и государством»?

Это как раз демонстрация того, чем капитализм становится, если из него изъять позитивное гуманистическое, духовное, если хотите, содержание, которое в нем, безусловно, было, а сейчас куда-то уходит. То, чем он становится, если взять за основу, что человек — это буквально «социальное животное. Не было бы его, не о чем было бы уже разговаривать. Но это не капитализм, это нечто намного более страшное. Однако, безусловно, за появление этого посткапиталистического урода ответственен сам капитализм.

По мере угасания в капиталистическом проекте того яростного протестантского содержания, по мере того, как религиозная вера в труд и божественную избранность во имя спасения в труде начала угасать в человеке Модерна, стал трансформироваться и сам капитализм. И до конца не понятно, стало ли причиной «буржуазной энтропии» угасание идеала, или же сама эта энтропия начала приводить к вымыванию идеального. Наверное, и то и то верно.

Режиссер Паоло Пазолини в одной из своих работ раскрывает новое качество капитализма, уже окончательно завершившего процесс модернизации общества и упершегося в непроходимую стену «неокапитализма», сознательно отделяя его от того, чем он (капитализм) был раньше. Пазолини, описывая реалии конца 60-х годов ХХ века, пишет, что постепенно «через неокапитализм… буржуазность становится человеческим состоянием. Те, кто от рождения следуют в русле этой энтропии, не могут быть метафизически вне ее… следующее поколение будет видеть вокруг себя только буржуазную энтропию». А разве не ее мы видим?

Значит, раньше эта энтропия была чем-то сдержана. Размышления над этим всем совпали у меня с прочтением романа Роберта Пена Уоррена «Вся королевская рать», в котором повествуется о политике Вилли Старке. Он, будучи воплощением протестантской идеи, убежден, что мир сотворен неисправимо злым. Цитата:

«Ведь если подумать, весь наш зелёный шарик состоит из грязи, кроме тех мест, которые под водой и опять же состоят из грязи. Трава — и та растёт из грязи. А что такое бриллиант, как не кусок грязи, которому однажды стало жарко? А что сделал Господь Бог? Взял пригоршню грязи, подул на неё и сделал вас и меня, Джорджа Вашингтона и весь человеческий род, благословенный мудростью и прочими добродетелями. Так или нет?»

А человек — неисправимо греховным. Цитата:

«Человек зачат в грехе и рождён в мерзости, путь его — от пелёнки зловоний до смердящего савана».

А стало быть, добру неоткуда в жизни взяться, кроме как из зла. Цитата:

«Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать».

Он, будучи свято убежденным в этой протестантской истине, своим иступленным трудом и могучей волей стремительно добивается небывалых высот в карьере: становится губернатором штата, метит на место конгрессмена. Он бесконечно интригует против одних, подставляет других. Творя зло, он пускает полученный потенциал на добро (строительство бесплатного, самого лучшего в штате госпиталя для бедняков).

Он живет этой идеей, желая принести людям добро, но не потому, что он их любит, а потому, что убежден, что избран, что в этом его личное спасение. Его опять же интересует только Он сам, но это не только лишь нечто тщеславное и эгоистичное, хотя и это тоже. ОН — это своего рода его миссия. И Он как миссия намного шире, чем он, как личность. И в этом плане он совершенно не похож на самодовольного тролля из ибсеновского «Пер Гюнта».

По итогу то зло, что творил он со своей командой (или иначе — энтропия, которую он и его команда создавали), привело к тому, что не осталось никого и ничего. По природе энтропии всё начало разрушаться и распадаться. И, наверное, ключевым и поворотным моментом его жизни стал тот, когда Вилли проявил минутную слабость, лишь на миг поставив себя как личность выше своей миссии. Тогда композиция дала сбой, тогда все начало лететь к чертям. По итогу не осталось ни Вилли Старка с его миссией, ни «всей королевской рати», только горстка безыдеальных карьеристов и ничтожеств, для которых «я» — это просто «я», самодовольных троллей.

На мой взгляд, этот роман не про отдельно взятого Вилли Старка. Он про суть капитализма как феномена, как эпохи, как локомотива прогресса. Разрушая традиционное общество и высвобождая из него внутреннюю энергию развития, потенциал, которой не мог быть реализован при феодализме, капитализм поставил энтропию на службу прогрессу, стянув ее корсетом протестантской этики. Но энтропия сыграла с самим капитализмом злую шутку, она сначала охладила религиозную веру, а затем заморозила светскую инерцию.

Ощущая это, немецкий философ Фридрих Ницше писал:

«Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами — кто смоет с нас эту кровь?»

И он оказался прав, порожденная капитализмом энтропия убила Бога, поместив на его место Ничто, «Черный квадрат» в Красном углу. А Ничто не хочет ни борьбы с энтропией (как коммунизм), ни удержания энтропии в рамках, используя ее энергию во имя развития (как капитализм), оно хочет ее торжества — фашизма, звериной безблагодатной грызни, пожирания сильного слабым.

Но что это был за Бог, которого убил человек эпохи капитализма? Как нельзя хорошо протестантского Бога описывает Уоррен в завершении своего романа. Цитата:

«Сотворение человека, которого Бог в Своем провидении обрек на греховность, было грозным знаком всемогущества Божия. Ибо для Совершенного создать простое совершенство было бы делом пустячным и смехотворно легким. По правде говоря, это было бы не сотворением, а самораспространением. Обособленность есть индивидуальность, и единственный способ сотворить, действительно сотворить человека — это сделать его обособленным от Бога, а быть обособленным от Бога означает быть греховным. Следовательно, сотворение зла есть знак Божией силы и славы. Так должно быть, дабы сотворение добра могло стать знаком силы и славы человека. Но с Божией помощью. С Его помощью и в мудрости Его».

«Обособленный от Бога» и бесконечно греховный человек не мог этого Бога не убить, (как пелось в песне Высоцкого «А потом кончил пить, потому что устал»), потому что он, человек этот, «устал». Это было лишь делом времени, и оно свое дело сделало. Сотворенный из зла, живущий во зле и во зле умирающий человек не мог по-настоящему, не лицемерно, творить добро. А от лицемерия рано или поздно устают, как герой романа Уоррена Адам Стэнтон, который впоследствии от усталости убил «Хозяина». Убив Бога, человек освободился от тяжкого бремени всеспасительного труда и погрузился в сладкую негу самодовольства и разврата.

Россия запрыгнула в локомотив капитализма в тот миг, когда его пассажиры уже окончательно расправились с машинистом и пустили поезд по пути к обрыву. Больше ничего не сдерживает их от самоубийственного движения к бездне. А самое главное, сделав это, она показала, что альтернативы тому больше нет, она добровольно ее отбросила.

Однако, если и можно по-настоящему говорить о провале какого-то проекта, то о провале проекта «капитализм», несмотря на глобальное торжество того, что этим словом сегодня именуется, потому что настоящим его итогом стало убийство Бога как надтварного судьи, как мерила справедливости, как дарующего спасение, воздающего по делам. А без него капитализм невозможен, возможен лишь фашизм.

Коммунизм, несмотря на ничтожность его нынешнего существования в мире и практически полную раздавленность, окончательно провалившимся назвать нельзя, потому что коммунисты Бога не убили, им не хватило времени, сил, а потом и желания побороть энтропию, и они перед ней в итоге унизительно спасовали. Но одно дело спасовать перед энтропией, а другое дело — быть ею. Поэтому нужно пробовать еще и еще, понимая, что нас ждет, если спасуем и мы. Особенно сейчас, когда мировые процессы продолжают дотачивать остатки человеческого в человеке.