Довлатов во сне и наяву: семь дней «эпохи застоя»
В конкурсе Берлинале давно не было заметных премьер от российских режиссеров, и вот наш «Довлатов» произвел негромкий, но весьма качественный фурор. Вошел в тройку номинантов на «Золотого медведя», а в итоге обрел «Серебряного» с формулировкой «за выдающиеся художественные достижения». Награду по праву заслужила художник-постановщик картины Елена Окопная (жена режиссера Алексея Германа — младшего).
По неординарной задумке прокатчиков (компания Disney) фильм лишь мелькнул в кинотеатрах с 1 по 4 марта. Те, кто не успел в эти дни увидеть «Довлатова» на большом экране, смогут это сделать на малом — телевизионном. Как говорится, скоро на «Первом». По крайней мере так пообещал один из продюсеров картины Константин Эрнст.
Так же, как прокат, короток и показанный в картине отрезок жизни Сергея Довлатова — всего лишь неделя. В эти семь дней Герман-мл. утрамбовал целую эпоху застоя, когда неуместных в цехах соцреализма творцов-самородков уже не сажали и не расстреливали, однако без сожаления вытесняли из системы и из страны.
Ленинград. Промозглый мутный ноябрь 71-го. Выпал первый снег. Молодой писатель в длинном черном пальто (его играет сербский обаятельнейший актер Милан Марич) мыкается, обивает пороги издательств с рукописями ироничных рассказов. Безуспешно. Не печатают: он ведь не член Союза писателей. «Рукописи уже отдали школьникам на макулатуру. Вы нам про нефтяников напишите, тогда опубликуем». Бег по замкнутому кругу бюрократической тщеты. Работа внештатным журналистом в судостроительной малотиражке Довлатову тоже не приносит ни славы, ни денег: как ни старайся, но «позитивно» и «душевно» о советском официозе написать не выходит.
Бытовой гвалт ленинградской коммуналки. Телефон в коридоре напротив туалета. Разговор Довлатова с женой Еленой, с которой — в стадии развода. Угрюмое бормотание в трубку. Жалкие попытки купить восьмилетней дочери Кате немецкую куклу, какую днем с огнем не сыщешь в магазинах. Да и на что ее купить? Только, если фарцой заняться или машину угнать — так честнее…
Может, заплатят за статью о наводящем загробную тоску заводском празднике с участием ряженых — великих русских литераторов Толстого, Пушкина, Достоевского, Гоголя? Но, нет же — Довлатов в третий раз переписывает статью, и снова получается гротеск. А кому нужно это «второе дно» в сонные казенные времена?
Кстати, о снах. Психоделически безупречные сновидения главного героя практически не различимы с реальностью. И в том большая заслуга режиссера — он размывает краски, помещая сон и явь в акварельную палитру иллюзорности. Вот генсек Брежнев, попивая «Пина коладу» в компании с Кастро, уговаривает Довлатова написать совместную книгу. А вот писатель с блокнотом в руках, в своем элегантном пальто и легких ботиночках чавкает по грязному бездорожью зоны среди вертухаев и заключенных. А наяву в прокуренном кабаке со сцены Довлатов пытается спеть в микрофон, но не может выдавить из себя ни звука. «Меня нет», — говорит он кому-то из друзей.
Да ну, может, плюнуть на все и, как предложила одна из «бывших» (Светлана Ходченкова), не ломать себе хребет, подстроиться? Может, воспользоваться проторенным блатом сердобольного редактора (Елена Лядова) — отнести коньяк влиятельному урологу с неведомыми связями «наверху»? «Заодно и простату проверить». Но у Довлатова так не получается, как-то по-другому тоже не получается, иначе бы не уехал за рубеж искать свое «я существую» вслед за товарищем по непризнанию Иосифом Бродским (Артур Бесчастных). Рыжий картавый гений, увы, в фильме показан довольно плоско. Видимо, был расчет на иностранного зрителя, который об известном поэте, гонимом системой, и нобелевском лауреате Бродском хотя бы слышал, в отличии от Довлатова. Впрочем, о печальном созвучии фактов в их биографиях расскажут огромные титры в конце фильма.
Да и сам образ Довлатова кажется излишне плюшевым — добрый великан-неудачник, на котором виснут все встречающиеся ему женщины. Да-да, нам видно, как тесно великану в коммунальных кухнях, советских троллейбусах, редакторских кабинетах, однако же не особенно отчетливо прочерчен силуэт его личной трагедии — молчание мира в ответ на предъявляемый художником талант.
Спасение Довлатова, по Герману-мл. — в его окружении. Странные друзья, маленький чудаковатый «этнос» ленинградской интеллигенции: поэты, художники, философы, музыканты… И здесь режиссер, в полной мере эксплуатируя фамильную черту — дотошное внимание к деталям, — вгляделся в лица современников своего протагониста через лица нынешние: актеры, галеристы, режиссеры, сценаристы, писатели и персонажи из тусовки Петербурга-2018 стали частью германовского полотна. Головокружительная череда крупных планов оператора Лукаша Залы (снимал «Иду») — вереница второстепенных персонажей, которые все время монотонно что-то мямлят без интонаций, сыплют цитатами и известными фамилиями, читают стихи, много пьют и без конца курят. В сущности, они так же никому не нужны, как и главный герой.
И не Довлатов, а сама эпоха выступает ведущей фигурой картины. Поколениям 40-летних и старше не забыть этот сомнамбулический период брежневского безвременья — «закончилась оттепель, начались заморозки». Такие эпохи безжалостно уничтожают своих гениев, а пришедшие им на смену — предприимчиво ставят им посмертные памятники, выделяют почетное место на полке ЖЗЛ, делают из них модные интеллектуальные бренды. И хоть Герман-младший с хитрой улыбкой утверждает, что ни на что не намекает своим фильмом, однако аналогии с днями сегодняшними бесстыдно напрашиваются сами. Советский тлен рождает новых фениксов. А довлатовская максима «чем безнадежнее цель, тем глубже эмоции» служит нам нынче утешительной психотерапией.