Как народная религиозность победила правоверие
Сегодня, 25 февраля, неделя первая Великого поста. Торжество Православия. Отмечать данное событие установила императрица Феодора в 843 году от Рождества Христова по окончании Константинопольского собора, восстановившего иконопочитание во всей Византийской империи. Это событие стало православным праздником и всегда отмечается в первое воскресенье Великого поста. Напомним, что в самом начале VIII века в империи возникло движение не только религиозное, но и политическое, направленное против распространенного почитания икон христианским людом. Религиозного в нём было то, что в Ветхом завете прямо запрещается использование изображений, а политического — что светские власти надеялись таким «миссионерским» жестом преодолеть поверхностные разногласия с крепнущим мусульманством и всё еще крепким иудаизмом. Империи не нужны были склоки по пустякам, иконопочитание виделось властями «пустяком», в котором можно уступить ради более важных договоренностей.
Религиозное недовольство почитанием изображений тлело с самого начала возникновения христианства. И прежде «отрицали» иконы или относились к ним как к досадным суевериям весьма многие церковные функционеры. Спрос на религиозную атрибутику удовлетворялся, как и всякий спрос, предложениями иногда настолько низкопробными, что возражавшим против святости икон порою крыть было нечем. Одним словом, накипело в основном у ревнителей, которые видя, каким способом народ удовлетворяет свои религиозные нужды, понимали, что христианского здесь уже днем с огнем не разглядеть. Ну и совпало с политическими мотивами. Хотя следует заметить, что начало иконоборческих репрессий имело поводом тоже ряд событий, объяснение которых сильно смахивало на суеверие.
Византия теснилась арабскими завоевателями, проигрывая сражение за сражением, и император Лев III посчитал, что виной тому «идолослужение», проводимое в форме иконопочитания. Как «гнев Божий» император воспринимал и постоянные войны с арабами, и даже стихийные бедствия, такие как извержение вулкана. В столице стали снимать иконы, что очень не понравилось народу: «Убили некоторых из царских людей, которые снимали икону Господа с медных ворот великой церкви; и многие за ревность к благочестию были казнены усечением членов, плетьми, изгнаниями и лишениями имений, особенно люди знаменитые и родом, и просвещением». Начались волнения. На стороне императора были войска, аристократия и малая часть духовенства. Против был весь народ. Монахи, ремесленники и, главное, женщины. Силы были явно не равны.
При этом богословски иконоборчество было слабо подготовлено, действовало спонтанно и с высокой степенью снобизма. Иконопочитателей всех скопом оскорбительно называли иконо — (и) идолопоклонниками, мнения их не спрашивали, действовали в расчете на авторитет власти. Всё это не сработало. К тому же инициативу Льва не поддержали высшие церковные чины ни в Риме, ни в Константинополе. Императора пытались всячески увещевать, стали даже поговаривать о исповедуемой им в этой связи ереси. Если честно, то на ересь вся эта возня, конечно, не тянет. Однако в Риме с некоторым промежутком при папах Григории II и Григории III созывались соборы, подтверждавшие иконопочитание и осуждавшие иконоборчество: «Кто изымет, уничтожит или обесчестит и поругает иконы, да будет отлучен от Церкви».
В году 787 от Рождества Христова был созван Второй Никейский собор (после одной неудачной попытки созвать его в Константинополе), названный впоследствии Седьмым Вселенским. Собор не просто осудил иконоборчество, но и принял догмат об иконопочитании. То есть определился окончательно с этим делом: «Взирающие на них (на иконы) побуждаются к воспоминанию о самих первообразах и к любви к ним и к тому, чтобы чествовать их лобызанием и почитательным поклонением не тем истинным по нашей вере служением, которое приличествует одному только Божескому естеству, но почитанием по тому же образцу, как оно воздается изображению честного и животворящего Креста и святому Евангелию, и прочим святыням, фимиамом и поставлением свечей, как делалось это по благочестивому обычаю и древними». Опять же, если честно, вероучительного в данном постановлении ничего не было, так что определение это было скорее установлением правила, некоторой нормы, тем, что обычно относят к канонам.
Например, в одном этом каноне 5 Вселенского собора вероучительного больше, чем в догмате Седьмого собора: «Предстоятели церквей должны по вся дни, наипаче же во дни воскресные, поучать весь клир и народ словесам благочестия, избирая из Божественного писания разумения и рассуждения истины, и не преступая положенных уже пределов и предания Богоносных отцов; и если будет изследуемо слово писания, то не инако да изъясняют оное, разве как изложили светила и учители Церкви в своих писаниях, и сими более да удостоверяются, нежели составлениям собственных слов, дабы, при недостатке умения в сем, не уклониться от подобающого. Ибо, чрез учение вышереченных отцов, люди, получая познание о добром и достойном избрания, и о неполезном и достойном отвращения, исправляют жизнь свою на лучшее, и не страждут недугом неведения, но, внимая учению, побуждают себя к удалению от зла, и, страхом угрожающих наказаний, соделывают свое спасение».
Но масштаб потрясений, видимо, был столь велик, что требовалось постановление высочайшей степени авторитета. Потрясения эти, однако, не улеглись и после Вселенского собора. Потребовалось еще полсотни лет, чтобы унять беспорядки и окончательно утвердить «победу» или «торжество» православия над бушевавшей так долго «ересью». В одном из канонов, составленных по этому случаю, сейчас уже подзабытом, еретиков называют «сатаномысленными, отравотворными, предтечами антихриста сатаны» и прочими нелестными прозвищами, отбивая тем самым охоту повторить их опыт у всех, кто пожелал бы посягнуть на святое. В чин Торжества Православия также принято анафемствовать и прочие значимые ереси и их исповедников. Сейчас эта практика потихоньку сходит на нет.
Следует отметить, что впервые в истории Церкви победила в этой драме народная религиозность, а отнюдь не какое-то правоверие. Победила привычка народа выражать свою веру так, как ему хочется. Нельзя сказать, что победило суеверие. Однако оттого, что богословское сопровождение всего этого — что со стороны иконоборцев, что со стороны иконопочитателей — было неважным, то калитку суеверию оно прихлопнуть не смогло. Да и не могло, признаться. Основательно не являясь суеверием, иконопочитание может вполне доводить до суеверия, и весьма грубого. И тем более грубого, чем ниже у почитателя понимание Слова.