Советский плакат

Устав ВОЗ:

«Здоровье является состоянием полного физического, душевного и социального благополучия, а не только отсутствием болезней и физических дефектов».

Всеобщая декларация прав человека, ч. 3 ст. 16:

«Семья является естественной и основной ячейкой общества и имеет право на защиту со стороны общества и государства»

Тема карательной советской психиатрии была популярна в перестройку и чуть позже, когда под разговоры о борцах с тоталитарным режимом, которых КГБ упекал в сумасшедший дом, провели закон, фактически лишивший помощи множество настоящих душевнобольных. Они получили право не вставать на учет в психоневрологический диспансер, сниматься с учета по своему желанию и, соответственно, не иметь медикаментозной поддержки даже в период обострения болезни. Что, конечно, не украшало ни их собственную жизнь, ни тем более жизнь их родственников. Когда основная цель — «больные без границ» — была достигнута, пиар-кампанию против карательной психиатрии свернули. Сейчас о ней упоминают лишь в историческом контексте и в кругах сайентологов, которые в принципе против психиатрии как таковой и выступают за ее отмену.

А между тем карательная функция психиатрии оживает и довольно быстро набирает силу. Но никакими пиар-кампаниями против нее сейчас и не пахнет. Почему? Ответ придет без труда, если посмотреть, кого и за что карают и какие цели преследуют.

Как мы уже не раз писали, сторонники нового мирового порядка, именуемого глобализмом, делают все возможное, чтобы поменять фундаментальные установки человеческой жизни на противоположные. Черное назначают белым, а белое — черным. Меняются представления о допустимом, о преступном и, наоборот, общественно-одобряемом. Главным врагом становится Традиция и все, что с ней связано. В том числе и традиционная семья. (Само словосочетание, появившееся сравнительно недавно, предполагает новую систему координат: раз есть традиционная семья, значит, возможна и нетрадиционная, состоящая из нескольких мужей и жен и мало ли какая еще…). Соответственно, все, что касается Традиции, шельмуется и, по возможности, подвергается репрессиям. Скажем, в некоторых западных странах врачам уже запрещают лечить гомосексуалистов даже тогда, когда те хотят избавиться от своей патологии. Все жестче становятся наказания для «гомофобов» — людей, осмеливающихся без восторга относиться к извращенцам. Из школ в католических странах убрали Распятия, во многих учебных заведениях запрещают нательные кресты и хиджабы. Впрочем, отголоски глобалистской диктатуры слышны и у нас. В Саранске недавно вызывали на Комиссию по делам несовершеннолетних не кого-нибудь, а заместителя муфтия (!) и предъявили претензию, что его дочери ходят в школу в хиджабах. Это, мол, ненадлежащее воспитание. Действительно, то ли дело ходить в мини-юбках, больше напоминающих набедренные повязки, или в дырявых джинсах, с розовыми волосами, с серьгами в носу, на языке, в пупке. Разве можно мешать социализации ребенка, изолировать его от современного мира, тянуть назад, в проклятое прошлое?!

Защита искусства от вандалов

Целенаправленно борются с Традицией и некоторые наши деятели культуры. Скажем, С. Говорухин продвигал в бедовые 90-е закон, направленный на фактическую легализацию порнографии (см., например, здесь). Принятый Думой и Советом Федерации законопроект, который в православно-патриотических кругах называли для краткости «Законом Говорухина», был, к счастью, отклонен Ельциным и канул в Лету, однако теперь мы наблюдаем заход с другой стороны. Тот же самый режиссер продвигает закон о защите произведений литературы и культуры от вандализма. В качестве примеров произведений, которые необходимо защищать от вандалов, приводятся выставка Стерджеса в Центре фотографии имени братьев Люмьер, выставка «Скульптуры, которые мы не видим» в Манеже, спектакль «Идеальный муж» в МХТ им. Чехова. Напомним, что экспозиция Стерджеса возмутила народ демонстрацией педофильских фотографий голых детей и подростков. Спектакль «Идеальный муж» в постановке К. Богомолова стал печально известен из-за кощунственных и непристойных сцен. Аналогичные претензии возникали у верующих и к выставке в Манеже. Непристойность и богохульство в рамках извращенческой глобалистской конъюнктуры вообще являются неким необходимым уровнем падения, без которого ты не сможешь числиться креативным, не выбьешься в люди. В нормальном обществе вандалами, естественно, считались бы подзащитные Говорухина и Ко. Но поскольку далеко не все в российской власти готовы решительно отказаться от встраивания в глобальный миропорядок, Прокуратура, Роскомнадзор и прочие компетентные инстанции зачастую не находят ничего предосудительного в подобных непотребствах. И когда доведенный до отчаяния человек пытается воспрепятствовать такому беззаконию в законе, его объявляют вандалом. И карательная психиатрия на новом витке возрождается.

Людмила Есипенко, участница протеста против выставки «Скульптуры, которые мы не видим», провела 5 месяцев под домашним арестом и еще 24 дня на принудительной экспертизе в психиатрической больнице им. Н.А. Алексеева, где она была признана вменяемой. Как написано в газете «Радонеж», «Людмилу обвиняли в том, что она сбросила на пол и тем повредила несколько рисунков на линолеуме Вадима Сидура. На рисунках Спаситель был изображен в оскорбительном виде и с выпотрошенным телом». Хорошо, что московские власти в конце концов решили спустить дело на тормозах. «Формальным обоснованием для последующего прекращения дела, — пишет «Радонеж», — стало отсутствие у Людмилы Есипенко умысла уничтожать культурные ценности, так как у нее не было информации о том, что подобные изображения признаны должностными лицами культурным достоянием страны». Но если новый «Говорухинский закон» будет принят, человеку, протестующему против богохульства и непристойности, так легко отделаться не удастся, и признание его вменяемым утяжелит вину.

Новые (хотя и не очень) представления о гуманизме

Особенно ярко новое карательное направление в психиатрии начинает проявлять себя в тех случаях, когда ювенальная юстиция (которая у нас, якобы, отсутствует) пытается лишить отца или мать родительских прав. Вообще-то у нас нет закона, запрещающего психически нездоровым людям иметь детей. Такая практика, бытовавшая в гитлеровской Германии, была безоговорочно осуждена на Нюренбергском процессе и прочно ассоциируется с фашизмом. Ни в царской России, ни в Советском Союзе людей не лишали родительских прав по причине болезни. Это совершенно справедливо считалось негуманным. Ни при неврозе, ни при депрессии, ни даже при шизофрении вопрос о лишении пациента родительских прав не стоял. При каком-то остром состоянии (психозе, опасных бредовых идеях) больного помещали в стационар и лечили, но опять же не лишали родительства. Дети в этот период оставались в семье, если было с кем, или помещались в учреждение интернатного типа. Но когда родитель выходил из больницы, ребенка возвращали. В тяжелых случаях, если состояние больного не улучшалось, и он годами пребывал в стационаре или был признан недееспособным, родственники оформляли опеку над ребенком. Перспектива детдома возникала только, если родственников или близких друзей, готовых позаботиться о ребенке, не находилось.

Но фашизм, возрождающийся под вывеской глобализации, отменяет традиционные представления о гуманности. И карательная психиатрия тут как нельзя кстати. Множество людей, пострадавших на Западе от ювенальной юстиции, свидетельствуют, что обвинение в психической неадекватности сыграло решающую роль в изъятии ребенка из их семьи. У актрисы Натальи Захаровой отняли во Франции трехлетнюю дочь, обвинив мать в таком «отклонении» как «удушающая материнская любовь». Женщины, идя на свидание со своими детьми, насильно помещенными в приют, больше всего боятся… заплакать. Проронишь слезинку — и ребенка уж точно отнимут навсегда, поставив матери диагноз «эмоциональная нестабильность». В одном документальном фильме про ювенальную юстицию показывали мать из Норвегии, которой пришлось на второй или на третий день после родов пойти в поход в горы для доказательства того, что она не страдает послеродовой депрессией и способна заботиться о ребенке. Иначе ей не соглашались отдать младенца.

Еще недавно казалось, что в России такие зверства немыслимы. Но, увы, эта «кажимость» опровергнута реальной жизнью. Органы опеки все чаще обосновывают необходимость изъять ребенка психическими проблемами родителей (как правило, матери). В том же Саранске (случайно совпадение или это ювенальное гнездо?), где притесняли верующих мусульман, отняли шестимесячного ребенка и у русской матери. В обвинении фигурировало, что она чуть ли не десять лет назад, и не в Саранске, а в Москве, обращалась к психиатру по поводу депрессии. Где логика, спросите вы? Ну, как же! Раз депрессия однажды была, то она вполне может повториться вновь. И ребенок окажется в опасной ситуации. Поэтому из профилактических соображений его лучше заранее изъять.

Подчеркнем еще раз: по причине психических отклонений детей отнимать нельзя, это противозаконно. Это фашизм. Аргументы насчет отобрания детей «для профилактики» вообще ничем не отличаются от гитлеровских постулатов о том, что расово и психически неполноценные, «унтерменши», не имеют права на родительство.

А вот случай в Сергиевом Посаде. У матери отняли троих детей, которые бились в истерике, не желая с ней разлучаться. Женщину насильно поместили в психиатрическую больницу на экспертизу. Весь этот кошмар инициировали родственники бывшего мужа, злоупотреблявшего спиртным и жившего с любовницей. Но такая обстановка была признана более благоприятной для детей, и их отдали ему.

Наверное, стоит подробней описать и московский случай, поскольку у нас на руках оказалось заключение психиатрической экспертизы, выполненной в весьма солидном медицинском учреждении. По этическим соображениям пока не будем называть имен и организаций. Изложим суть. У женщины, недавно родившей ребенка, были конфликтные отношения с матерью. После одной из ссор та в сердцах пожаловалась на свою дочь соседу, который сообщил, «куда следует», о неблагополучной обстановке в семье. Двухмесячного малыша забрали и поместили в приют, а его мать — в психиатрическую больницу. Выйдя оттуда со справкой, что она психически здорова и может воспитывать ребенка, женщина целый год ежедневно посещала сынишку, но отдавать его никто не собирался. Здоровый и очень симпатичный ребенок явно представлял собой неплохой товар. После вмешательства общественности ребенка все же удалось вернуть, но суд постановил отдать его бабушке, а мать ограничил в правах на основании психиатрической экспертизы, заказанной в другом медицинском учреждении, на протяжении последних лет плотно сотрудничающем с ювенальной юстицией (которой, как вы помните, у нас нет).

Приведем ряд отрывков с некоторыми комментариями. Диагноз, на основании которого комиссия решила, что мать «представляет для ребенка опасность, не может самостоятельно осуществлять родительские обязанности в отношении своего сына», гласит: «Эмоционально-неустойчивое расстройство личности, импульсивный тип». Сразу хочется заметить, что, во-первых, по нашим законам эмоционально-неустойчивым личностям не запрещено рожать и воспитывать детей, а во-вторых, в таком диагнозе нет ничего особо страшного. Инвалидность по нему не дают. Импульсивных людей с частой сменой настроения довольно много, тем более в молодом возрасте, когда страсти и голос сердца часто бывают слышнее голоса разума. При этом из анамнеза следует, что ни в поведении, ни в образе жизни «подэкспертной» не было ничего асоциального. В детстве и подростковом возрасте она не считалась трудным ребенком, не отличалась повышенной возбудимостью и конфликтностью, не курила, не употребляла наркотики, не страдала сексуальной распущенностью, не ходила по ночным клубам, не общалась с дурными компаниями. Любила проводить время дома, занималась хозяйственными делами. При эмоционально-неустойчивом расстройстве личности импульсивного типа человек часто провоцирует конфликты, дает неадекватно бурную реакцию на несоответствие его желаниям и дисциплинарные требования, легко подпадает под дурное влияние. Ничего такого в анамнезе нет и в помине.

Что же тогда породило конфликт в отношениях матери и дочери? История стара, как мир. Дочь пыталась устроить личную жизнь с иногородним мужчиной. Матери он не нравился, и она воспрепятствовала браку, выгнав жениха из дому, причем тогда, когда ее дочь уже ждала от него ребенка. Жених обиделся, уехал к своим родителям. Восстановить отношения не удалось, хотя дочь неоднократно пыталась это сделать. Трагедия? Да. Для женщины, остро переживавшей крах личной жизни и то, что сын будет расти без отца, это была трагедия. И это совершенно нормально. Мать же, как обычно бывает, доказывала свою правоту, винила дочь, ее несостоявшегося мужа, называла его «альфонсом» и говорила, что он хотел жениться из-за прописки.

Потом к первой трагедии добавилась вторая: ребенка, который был единственной отрадой несчастной женщины, отняли. В Полтаве и Волгодонске две женщины после изъятия детей совершили самоубийство. А эта мать через семь месяцев после изъятия ребенка, когда ее подвергли вышеупомянутой экспертизе, была еще в достаточно уравновешенном состоянии. Во всяком случае, эксперты не привели ни одного примера сколь-нибудь выраженной аффектации. Чем же они подтвердили свой диагноз? Они выявили у подэкспертной «эмоциональную лабильность» (неустойчивость — авт.), «выраженную зависимость настроения и состояния от средовых воздействий и отношения окружающих».

А вы попробуйте поездить к грудному младенцу, которого насильно оторвали от вашей груди и грозят разлучить с вами навсегда. Очень ровное у вас будет настроение или все-таки с перепадами? Что же касается зависимости от воздействия среды и отношения людей, это, мягко говоря, позор, дискредитация профессии. Нормальные реакции человека выдаются за патологию. Надо что, — быть каменным истуканом, который ни на что не реагирует? Но тогда написали бы «эмоциональная тупость, заторможенность, психическая обедненность».

«Для подэкспертной характерна потребность в общении, стремление нравиться другим, а также тенденция ориентации на мнение значимых лиц». Что в этом ненормального? «Действия носят малообдуманный характер…» Более чем странное суждение, если учесть, что наша героиня упорно добивалась возвращения ребенка из приюта, писала жалобы, искала помощи у общественных организаций. И в результате нашла ту, которая ей помогла. «Склонность к реализации непосредственно возникающих побуждений при недостаточности функций планирования, прогноза и контроля». Тоже мало соответствует вышеописанному поведению, как и тому, что женщина изо дня в день ездила повидаться малышом на другой конец Москвы.

Короче говоря, сквозь все это плетение словес проступает совершенно иной тип человека. Но вердикт неумолим. Интересно, почему? Не потому ли, что надо выполнить заказ?

Заказчики (карательных) психиатрических услуг

Сейчас принято отношения людей, в том числе в психологии и медицине, сводить к диаде «клиент — поставщик услуг». Экспертируемую женщину, понятное дело, клиентом не назовешь. Она такие услуги не заказывала. Ее принудили пройти экспертизу. В качестве клиента выступил суд. В этом нет ничего противоестественного. Суд часто заказывает экспертизы. Но экспертиза, в идеале, должна быть независимой. (Как, впрочем, и суд). Когда же наблюдается столь откровенная подгонка под результат, невольно возникает подозрение, что клиент (заказчик услуг) есть и у судей. Кто в данном случае мог оказаться в роли такого заказчика? Выражаясь современным языком, вероятно, те, кто стал бы выгодоприобретателем от пристройства «живого товара» — голубоглазого, розовощекого младенца. Ведь дети в системе ювенальной юстиции (которой у нас нет) стали товаром. И пока общество спит, новая карательная психиатрия (уже не политически, а коммерчески ангажированная) имеет шанс занять в этой системе далеко не последнее место.

Противодействовать укоренению этого психиатрического фашизма должны, конечно, честные профессионалы-психиатры. Но и гражданам дремать не следует. Причем не только потому, что психика сейчас расшатана у многих (а с другой стороны, множится число бесплодных пар). Но и потому, что дети с различными психическими нарушениями, которых тоже сейчас предостаточно, быстро вырастут и захотят иметь своих детей. А в их медицинских картах будут фигурировать записи типа «повышенная возбудимость», «гиперактивность», «склонность к агрессии (или депрессии)», «эмоциональная неустойчивость», «импульсивность», «недостаточность волевой регуляции поведения» и прочие улики. И уже порядком поднаторевшие каратели будут ставить штамп: «По своему психическому состоянию такая-то или такой-то представляет для ребенка опасность и не может самостоятельно осуществлять родительские обязанности».