В Евангелиях упоминаний о том, что Христос чему-то учил народ, довольно много. А фрагментов самого учения — крайне мало. В основном это притчи, даже чтение которых занимает от силы полминуты-минуту. За такое время научить чему-то невозможно, разве что только отдать приказ. Выглядит так: Иисус собирал народ, выдавал притчу, после чего говорил, что можно расходиться. Или так, например: «И начал учить их, что Сыну Человеческому много должно пострадать, быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть. И говорил о сем открыто» (Мк 8:31−32). Было бы довольно странно предполагать, что все учение Христа укладывалось в эти несколько секунд, которые занимает чтение записанных позже слов. Люди собираются послушать, а им говорится: «Я умру и в третий день воскресну. Научились? Хорошо, учение закончено, расходитесь по домам, завтра продолжим».

Владимир Боровиковский. Евангелист Иоанн. 1804–1809 гг

Нет, конечно, все было не так. Учение — это система аргументации. В Писании этой аргументации не приводится, либо она отрывочна, поэтому, безусловно, совершенно нелепо «учение», в свою очередь, Церкви, будто в Евангелиях содержится вся полнота Христова учения в той мере, сколько человеку знать положено. Напротив, в Евангелиях учения Христа, можно сказать, и нет, апостолы-евангелисты его просто не записывали «в полном виде», отрывки служат довольно кратким напоминанием, гиперссылкой к событиям, происходящим с Христом и учениками, тоже записанным в виде далеко не полном. Как мы уже говорили прежде, Евангелия — это биографическая справка, прилагаемая к учению, которое Церкви должно было быть понятно без всяких записей. Она должна являться его исполнителем и в исполняемом таком виде — хранителем. Его, а не того интеллектуального хлама, которого она ухитрилась нахвататься и которого требует от всех «крепко держаться».

Серьезной аргументацией в те давние времена, когда проповедовал Иисус, служили ссылки на писания, толкование их, объяснение. Христос не очень любил такой способ и, как можно понять из Евангелий, гораздо чаще «учил их притчами много» (Мк 4:2), то есть использовал язык, понятный простому народу. Писанием же больше отмахивался от фарисеев и книжников, понимая, что больше их ничем не проймешь. Но и тексты Ветхого Завета — это тоже не учение. Писание в руках книжников есть всегда «испорченный телефон». В этой детской игре исходный смысл, внешнее выражение которого Писание индексировало, проходя через десятки, сотни уст и ушей, на выходе представляется чем-то совершенно невразумительным. Процесс же научения слушателей Христом длился, как можно понять, по многу часов, а некоторые «выездные сессии» даже продолжались по нескольку дней (Мк 8:2), куда люди с окрестностей сходились послушать Иисуса. И если бы кто стенографировал хотя бы одно такое собрание, размер этой одной только стенограммы уложился бы, надо думать, в многостраничный текст.

Паоло Веронезе. Воскресение Иисуса Христа. около 1580

Апостол Иоанн, завершая свое Евангелие, сказал: «Если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг». И это правда. Учение — это не распоряжение «пятьдесят поклонов, десять раз Отче наш, козу привязывать с южной стороны сарая», как принято производить учение в «развитой религии». Не приказ выполнять, что велено, под страхом вечной смерти. Оттого, что все обучение религии разбито на такие приказы, религиозно зашоренных людей обучать особенно сложно, их мозги забиты правилами, условностями, формальностями. На каждое искреннее слово — десяток оговорок, боязнь поступать разумно, а только «по благословению». Полная волевая дезориентация и интеллектуальная беспомощность. Невозможность усвоить смысл, вместо того настойчивое желание сразу услышать «что велено делать», а дальше уже обдумывание вариантов, как все это сделать с наименьшими для себя потерями и наибольшими трудностями для ближних.

Фарисейский метод «богословствования» изобретен не фарисеями. Это вообще человеческая особенность скрыть свою интеллектуальную и нравственную убогость — «я так понимаю», «я так вижу», «у меня особый на это взгляд». А если у одних ума мало, а у других вроде бы хватает, но чрезмерно уж он лукавый, то выборка «взглядов» и «пониманий» составляется так, чтобы взвалить свое бремя на других, чувствовать себя праведником, озабоченным духовным руководством «пасомого стада» (см: «Связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их; все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди», Мф 23: 4−5). До кучи кроется все это сверху авторитетом, дабы отсеять нежелательные варианты и закрепить в веках все эти «непреходящие духовные ценности», то есть списки приказов, что велено, а что не велено делать люду, встающему на «путь спасения».

Апостольские послания косвенно демонстрируют тот метод аргументации и тот его объем, который может считаться достаточным для усвоения читателями или слушателями. Христос настаивал, что все многословие, которое представляет собой Писание, сводится, по сути, к одному — что это лишь вариации одной мысли, со справкой о том, как тяжело и натужно она до людей все время доходит, сквозь бесконечные ошибки и отступления, большей частью окольными путями, из-за того, что прохождению ее не миновать сита человеческого жестокосердия, делая исполнительный мотив ее очень далеким от того, что было «сначала» («Он говорит им: Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с женами вашими, а сначала не было так», Мф 19:8). Но чтобы эта простая мысль стала понятной и очевидной, приходилось подолгу освобождать ее от всех посторонних религиозных установок, объяснять исходный смысл их появления в свое время и деструктивный характер их последующего бессодержательного применения.

Гвидо Рени. Моисей со скрижалями. 1624

Таким образом, чтобы понимать написанное в Библии, важно понимать только одно. Что уподобиться Богу невозможно через «громы и молнии» и прочие различные наказательные меры, как любит имитировать свою божественную прямо-таки суровость различное начальство, особенно церковное. Возможность этого достичь лежит через добро, честность, милосердие, сострадание. Тогда возможно реставрировать для себя и любой контекст без ущерба для смысла, и особенно понятны становятся слова Христа о том, что все Писания говорят о Нем (Ин 5:37−47). Умение же перековеркать даже то малое, что составляет в Писании учение, более всего потрясает в религиях. Ради примера достаточно снова указать на выше цитированный фрагмент — «итак все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают: связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их; все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди».

Если читать «как велено», то выходит что Христос страдал раздвоением мысли и воли. Требовал от слушателей исполнять все глупости, которыми фарисеи их грузят. С одной стороны обличал фарисеев, а с другой, велел все же делать, что велено. Нынешняя религия приспособила это высказывание для того, чтобы внушить людям чрезвычайную важность «послушания». Между тем никакого «послушания» в данной фразе нет, как и нет указания слушать и исполнять глупости и вальяжные распоряжения всех «облеченных саном». Сказано прямо противоположное, достаточно лишь поставить кавычки: «Итак все, что они велят вам соблюдать — «соблюдайте и делайте» — по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают». То есть, глядя на реальные дела их, не следует поступать так, как они требуют. Ибо это означает несерьезность самих требований. Утраченное учение может со стороны казаться пребывающим «во всей полноте», но если приглядеться, то это лишь перековерканные слова, «полнота» которых лишь в изобилии способов превращать их в прямо противоположное.