Что интересовало Россию на Ближнем Востоке – проливы или Сирия?

Сегодня Россия снова присутствует на Ближнем Востоке. Ватикан и Московская патриархия совместно работают в деле защиты ближневосточных христиан. При этом французское католичество озабочено угрозой для франкофонии и франкофилии на Ближнем Востоке, а кандидаты в президенты Франции Франсуа Фийон и Марин Ле Пен возвращают религию в публичную жизнь страны. Будет ли возможно найти общий консенсус Москве, Парижу и Святому престолу в регионе, сказать пока что трудно. Но как говорит еще один претендент во французские президенты, выпускник иезуитской школы Эммануэль Макрон, политика — это мистика. А значит, и невозможное возможно. Интерес к Ближнему Востоку вызывает и интерес к историческому наследию, связанному с регионом, включая события Первой мировой войны. Многое здесь по разным причинам еще не прописано. А еще большее привлекает внимание даже в наши дни.

28 марта 1915 года посол Великобритании во Франции сэр Фрэнсис Берти оставил в своем дневнике следующую запись: «Мне сообщили подробности о разъяснениях, сделанных в комиссии по иностранным делам. Более чем неделю назад Делькассе (министр иностранных дел Франции с августа 1914 по октябрь 1915 — С.С.) сообщил комиссии, что Франция «приняла формальные обстоятельства» по отношению к России и ее желания касательно Константинополя. Комиссия высказала признаки серьезного недовольства. Два члена комиссии, из них один — Денни Кошен (член парламента, представляющий Католическую партию — С.С.), заявили решительный протест — последний, быть может, отчасти с точки зрения католика — против того, чтобы собор Святой Софии оказался в руках православных… Осенью Делькассе говорил депутатам о Палестине, но в последний раз не упоминал о ней; из этого депутаты заключили, что Россия ставит препятствия в этом пункте… Здесь существует авторитетное мнение, что, имея Россию на Кавказе, на Босфоре и на северном конце Багдадской железной дороги, Англия окажется выданной на произвол России в Месопотамии».

Так британский посол обозначил известный лозунг о передаче России черноморских проливов Босфора и Дарданелл, принадлежавших на тот момент Османской империи. Как отмечают российские историки, цель завладения проливами была озвучена в первый же месяц с начала боевых действий в так называемом меморандуме Сазонова, министра иностранных дел Российской империи. А предшественницей «мечты о проливах» будто бы была идея «вернуть на святую Софию православный крест», которая «появилась у московских государей еще в ХVI веке, но какую-либо роль в практической политике стала играть только с середины следующего столетия — в царствование Алексея Михайловича». Однако 23 декабря 1917 года в дневнике сэра Берти появляется такая запись: «Милюков говорил Маклакову, что британское правительство подстрекало русское правительство требовать Константинополь, чего русские, за исключением отдельных лиц, не хотели, так как знали, что владение Константинополем вызовет затруднения и сделает невозможным какое-либо примирение с турками». Получается, что лидер кадетской партии Павел Милюков, сторонник «войны до победного конца», получивший прозвище «Милюков-Дарданелльский» за требования передать России после войны контроль над проливами, был не вполне искренен в своих выступлениях, придерживаясь иной внешнеполитической концепции.

Некоторые исследователи считают, что Милюков был связан с имперским Генштабом. Если так, то прогноз военных геополитиков, что владение Константинополем вызовет затруднения и сделает невозможным какое-либо примирение с турками, был вполне пророческим. Это показали последующие события, когда греки в союзе с Константинопольским патриархатом сами решили овладеть проливами и столицей. В дни крушения Османской империи, борьбы подконтрольного Антанте султанского правительства в Константинополе с революционерами-кемалистами в Ангоре (Анкаре), представленными правительством Великого национального собрания (ВНС), греческий премьер-министр Элефтериос Венизелос развязал войну с турками, опираясь на поддержку своего племянника, будущего константинопольского патриарха Мелетия IV, а на тот момент — архиепископа Афинского и всея Эллады. Так, 16 марта 1919 года в храмах Константинополя была обнародована прокламация об «Объединении с Грецией», после чего патриархат и местные греки, надеясь на поддержку английских войск, отказались признавать султанское правительство. В то время в Константинополе проживали около 150 тысяч православных греков. При этом, желая получить поддержку всех нетурецких сил в регионе, патриархат начал активно устанавливать связи с другими конфессиями — внутри страны с армянами и за ее пределами с англичанами.

Но на «поддержке» Лондона уже обжигались армянские патриархи. Издаваемый Всероссийской научной ассоциацией востоковедения журнал «Новый Восток» напоминал в 1923 году: «Впервые английское правительство принялось за разрешение армянского вопроса перед Берлинским конгрессом… В этот короткий период англичане принимают у себя делегатов армянского патриарха Нерсеса, делают последнему злополучное обещание восстановить Армению в пределах шести вилайетов южного Курдистана и Сивасской области, правда, без выхода к морю… Правда, армяне не оправдали тайных надежд, лелеемых английскими правительственными и клерикальными кругами; они не согласились на подсказываемое им соединение церквей англиканской и армяно-григорианской». А в 1921 году с «поезда» защиты христианских меньшинств соскочил Париж, заключивший сепаратный договор с ангорским правительством. Близкая к министерству иностранных дел газета Le Temps оправдывала согласие на «уничтожение» пункта о создании «привилегированных меньшинств» тем, что иначе Франция была бы вынуждена «защищать сомнительные и спорные права». В итоге для греков, проживавших в Османской империи, все закончилось плохо, а две страны, Турция и Греция до сих пор, даже несмотря на пребывание в НАТО, не могут спокойно общаться друг с другом.

Отсюда встает вопрос, какие еще интересы могла Российская империя преследовать на Ближнем Востоке? В апреле 1918 года в проповеди в московском храме Христа Спасителя в первое воскресенье Великого поста митрополит Харьковский Антоний (Храповицкий) заявил собравшемуся православному народу: «Россия должна была занять проливы Черного моря, но не покорять себе священной столицы Великой Византии, а восстановить это священное государство наших отцов и учителей по спасительной вере Христовой, то есть греков, а себе приобрести отечество всех истинных христиан, то есть Святую землю, Иерусалим, Гроб Господень, и, соединив ее широкой полосой земли с Южным Кавказом, заселить те святые места добровольными русскими переселенцами, которые ринулись бы в таком изобилии, что в несколько лет обратили бы Палестину и Сирию в какую-нибудь Владимирскую или Харьковскую губернию, конечно, сохранив все преимущества того полумиллиона христиан и их пастырей, которые доныне уцелели еще там от турецких насилий».

Смещение интересов в сторону Сирии имело несколько преимуществ. Во-первых, исторически с сирийскими патриархами Москве, а затем Санкт-Петербургу удавалось договариваться лучше и проще, чем с константинопольскими патриархами, ревниво следившими за деятельностью русских на Ближнем Востоке. Во-вторых, отдав Константинополь грекам, Россия исключала себя из подковерной борьбы Константинопольской и Элладской церквей за первенство внутри «Великой Византии» и вовне на Балканах, где православные греческие, сербские и иные епископы оспаривали канонические территории и влияние друг у друга. К тому же, спокойной могла быть и Римская курия, которой совсем не нравилось проникновение Православной Российской церкви на Балканы. В-третьих, можно было попробовать сыграть на традиционных французско-британских противоречиях, разбить союз Парижа и Лондона, имевший место в случае с попыткой России утвердиться в Константинополе.

И вот третья заметка в дневнике сэра Берти от 2 января 1919 года: «Пишон (министр иностранных дел Франции с ноября 1917 по январь 1920 года — С.С.) говорил в Палате депутатов об исторических правах Франции в Сирии, Ливане и Палестине и сказал, что Великобритания, несомненно, с честью выполнит свои обязательства по отношению к Франции. Я предупредил Ллойда Джорджа (премьер-министр Великобритании с декабря 1916 по октябрь 1922 года — С.С.), что сколько бы ни были абсурдны требования Франции — а именно неверующее правительство, опирающееся на поддержку французских римско-католических школ и священников, которое требует вследствие этого прав — тем не менее ни одно французское правительство не осмелится поступить иначе, так как уверенность в этих правах живет во всех священниках и католиках Франции, а также среди политических деятелей, которые сами не являются католиками, но чутки к общественным настроениям».

Безусловно, договориться России с Парижем и Римской курией было бы делом непростым, но оно того стоило. Посмотрим, выйдет ли что из этого сегодня.