Константинопольские следы белой русской разведки. Очерк IХ
Время со 2 ноября 1920 года, когда на 126 кораблях началась эвакуация врангелевской армии из Крыма, до 1922 года, когда барон переехал из Константинополя в Королевство Сербов, Хорват и Словенцев, является одним из самых интригующих в истории белого движения. Дело было не в том, что появление десятков тысяч русских — военных и гражданских — заметно изменило внешний облик Константинополя, который быстро, особенно в районе Каракей, начал приобретать новый вид: беженцы размещались в гостиницах, монастырях, госпиталях, фабриках, а некоторые жили прямо в помещении или на лестнице русского посольства, на улице Пера быстро появились русские рестораны, кабаре, кондитерские и аптеки, стали выходить русские газеты самого различного политического направления.
Армия барона при поддержке Франции была дислоцирована на полуострове Галлиполи, острове Лемнос и на Чалтадже близ Константинополя. 6 ноября 1920 года французский министр военно-морского флота телеграфировал командующему эскадрой на Ближнем Востоке де Бону: «Обеспечьте эвакуацию всех боеспособных кораблей Врангеля и сосредоточьтесь в Константинополе». В свою очередь барон предложил свой военный и торговый флот на покрытие расходов эвакуации. Но русская армия, как организованная сила, была сохранена. Врангель обосновался в Константинополе, где располагался на яхте «Лукулл» (последнем корабле Русской армии). Потенциально она была способна вместе с французскими оккупационными войсками удерживать под контролем Константинополь и Проливы, воевать против Мустафы Кемаля или при изменении международной конъюнктуры и виражах внешней политики Анкары объединиться с ним и двинуться даже в Закавказье, чтобы, как считали определенные белоэмигрантские круги, «при наступлении благоприятной ситуации в России выступить единым фронтом против большевиков».
На долю врангелевской разведки выпал огромнейший объем работы, ей необходимо было если не проникнуть, то хотя бы иметь какие-то представление о планах и замыслах главных внешних геополитических игроков. И не только их. Первое, что было быстро понято и оценено в штабах Врангеля в Константинополе — перспективы создания «турецкой советской республики» несостоятельны, это формировало возможный сценарий дальнейших действий в Турции. Второе: представители парижской эмигрантской группы — В.Л. Бурцев, А.В. Карташев, А.С. Хрипунов и другие — начали предлагать барону создать в Константинополе национальное правительство за рубежом. В итоге весной 1921 года «Русский совет», как «носитель законной власти», с учетом того, что ранее это сделал Париж, признал правительство ЮГА. В его состав вошли: П.Н. Врангель — председатель, епископ Вениамин (Федченков), И.П. Алексинский, А.И. Гучков, Н.Н. Львов, В.В. Мусин-Пушкин, Н.П. Савицкий, Н.И. Антонов, В.М. Знаменский, Н.А. Ростовцев, П.В. Скарминский, В.В. Шульгин.
Против выступили бывшие послы России в составе М.Н. Гирса, Б.А. Бахметьева, В.А. Маклакова и М.В. Бернацкого. Они опубликовали следующее заявление:
«1. Армия генерала Врангеля потеряла свое международное значение, и Южно-Русское правительство с оставлением территории прекратило свое существование;
2. Как бы то ни было, желательно сохранение самостоятельной Русской армии с национально-патриотической точки зрения, разрешение этой задачи встречается с непреодолимыми затруднениями финансового характера.
3. Все дело помощи русским беженцам надлежит сосредоточить в ведении какой-либо одной организации. Такой объединяющей организацией должен быть Земско-Городской комитет помощи беженцам.
4. Единственным органом, основанным на идее законности и преемственности власти, объединяющим действия отдельных агентов, может явиться Совещание Послов. Вместе с этим указанное совещание, при отсутствии других общерусских учреждений, принуждено взять на себя ответственность за казенные средства и порядок их определения».
Помимо того, барона стали политически дискредитировать в русской эмигрантской печати в Европе. В первую очередь, его подозревали в предательстве монархических принципов, так как он опасался, что политическая реанимация лозунга «За Веру, Царя и Отечество» внесет не только смятение в ряды его армии, но и втянет в борьбу политических партий до «предрешения главного вопроса, какою быть России». Однако точно также Врангелю были чужды и республиканские лозунги. Во-вторых, его обвиняли чуть ли в негласном сотрудничестве с большевиками, указывая на некоторые эпизоды. Один из них, остающийся до сих пор загадочным, связан с историей, когда 15 октября 1921 года в пять часов вечера принадлежавший итальянской пароходной компании морской лайнер «Адриа», возвращавшийся из Батуми в Константинополь, неожиданно протаранил стоявшую на якоре у причала яхту «Лукулл», буквально расколов ее пополам. Вместе с утонувшей яхтой погибли или таинственно исчезли важные документы штаба барона, его личное имущество и значительная часть финансового довольствия русской армии. В кругах русской политической эмиграции появились утверждения, что столкновение парохода с яхтой произошло не случайно. На вопрос, кто организатор покушения, следовал один ответ: «Большевики». Но в тот момент барона на яхте не было, отсюда появилась версия, что он был кем-то предупрежден. Кем, если организаторами тарана считать большевиков и если, как потом писал в парижской газете «Возрождение» адвокат и профессиональный следователь Н.Н. Чебышев, ближайший помощник барона Врангеля, след указывал на молодую русскую поэтессу Елену Феррари, которая якобы имела связь с одной из советских спецслужб? А, может быть, все было наоборот, и таким образом политические противники барона пытались нанести по нему удар и заполучить необходимые документы?
Отметим еще один эпизод. Ставший враждовать с Врангелем в Константинополе генерал Слащев писал в своих мемуарах: «Если говорить о предложениях, полученных мною от Антанты, то все они исходили только от Англии и Франции. Америка и Италия держались крайне лояльно и даже сочувственно к советской власти. Англия же предлагала… Конечно, только словесно, движение и поднятие восстания в районе Баталпашинск — Минеральные Воды — Пятигорск, чтобы отрезать от России и передать Англии нефтяной район. Разговоры представителей французов сводились к тому, что мне пора примириться с Врангелем и развить операцию на Крым и Украину. Эту точку зрения Франция настолько муссировала, что даже прислала ко мне представителей от Национального Украинского Комитета, возглавляемого Маркотуном, ко мне же были присланы приехавшие с Украины атаманы — я в организации этой угадал подставленных лиц (французов) и ушел — мое место занял генерал Каледин. Таким образом, украинская авантюра временно провалилась. Но дело на этом не кончилось. Несмотря на то, что я жил в деревне, ко мне приехал сербский посланник, видимо, как нейтральное лицо, которого я никогда раньше не знал, и просил меня зайти к нему поужинать (это было в июне этого года, и им «случайно» был снят дом Энвер-паши в ста шагах от дома, где я жил). За ужином посланник заговорил со мной о Врангеле и что последний меня очень любит. Я ответил: «Не будем говорить об этом подлеце». Несмотря на это, через несколько дней Врангель приехал по делу сербского посланника, но мы не разговаривали. Потом Врангель приехал вторично, но мы не разговаривали… Нужно было поддержать Врангеля, которого они признали как Верховного правителя, и зачем-то нужно было мирить меня с ним. Со стороны Англии я получал предложение от Генштаба капитана Уокера о поднятии восстания на Кавказе — я обещал ему разобрать этот вопрос и что о действиях моих он узнает…».
С другой стороны, врангелевцами активно занималась ВЧК и лично начальник Особого отдела Менжинский по двум направлениям: использование разногласий среди генералитета, между различными группами офицеров и политиков, чтобы через склонить часть врангелевцев к возвращению на родину, добиться от них публичного заявления об отказе продолжать борьбу с новой властью или же через агентов из числа офицеров Белой армии начать процесс советизации в Константинополе. В середине февраля 1921 года появился первый номер подпольной газеты «Константинопольские известия», органа городского комитета коммунистической партии. Усиливалась агитация и непосредственно в военных лагерях. В мае чекисты перехватили письмо из Константинополя в Симферополь с сообщением, что Слащев выражает желание вернуться на родину, чтобы отдать себя в руки Советского правительства. Письмо было адресовано артисту Симферопольского театра М.И. Богданову, а автором — Федор Исаакович Баткин. После того уполномоченный Всеукраинской ЧК С.Б. Виленский, курировавший по указанию Дзержинского операцию возвращения генерала в Россию, завербовал получателя письма Баткина — артиста Богданова, направив его в Константинополь с заданием выйти на связь со Слащевым. Как пишут сегодня эксперты, прибыв в Турцию, Богданов первое время точно выполнял задание чекистов: установил контакт с Баткиным и через него со генералом; сообщил тому, что ему обещана полная амнистия и даже должность в Красной армии. Но Богданова «вычислила» врангелевская контрразведка и контакт по «группе Слащева был потерян».
Оперативные данные планов большевиков, похоже, дошли до французской разведки, Париж начал резко менять свое отношение к Врангелю и к его армии. В Турцию было вывезено почти 75 тысяч офицеров, казаков, солдат и чиновников, а также около 60 тысяч гражданских беженцев, большая часть которых была связана с армией. Французское правительство стало опасаться пребывания столь грозной силы на Босфоре. Это не вписывалось в стратегию Парижа на Ближнем Востоке. Да и для Лондона армия барона в Турции создавала «очаг напряженности». Так была поставлена задача демонтажа сил Врангеля, распыления их. Уже в конце 1920 года Франция выставила Врангелю требования: разоружить войска, сложить с себя командование армией и распустить воинские части, переведя их на положение гражданских беженцев. Врангель категорически отказывался выполнять эти требования. Для него наступало время для ответных действий.
Продолжение следует…