Святейший правительствующий синод… Этот орган управления Русской церковью появился одновременно с учреждением Российской империи. В дореволюционном словаре Брокгауза и Ефрона необходимость упразднения патриаршества и создания Синода оправдывалось «сознанием в настоятельной необходимости перемены в строе высшей церковноправительной власти для устранения многочисленных нестроений в области церковного управления и религиозной жизни народа и для усиления деятельности Церкви соответственно ее назначению». Соборное правительство было признано со стороны монарха наилучшим установлением для всестороннего заведования Церковью. Это было не только личным убеждением монарха и его сподвижников в реформах, но служило выражением так называемой территориальной системы государства и церкви, господствовавшей в конце XVII и в XVIII веков в воззрениях ученых правоведов, государственных мужей и просвещенных людей Западной Европы и проводившейся в законодательствах некоторых государств, например, Швеции. По этой теории, наилучшим видом строя государственных и церковных учреждений были коллегии.

Mka.livejournal.com

Вместе с тем, создание Синода диктовалось и новым имперским статусом Российского государства. В первые века существования русского православия, напоминает протоиерей Владислав Цыпин, Русская церковь была зависима не только от Константинопольского патриарха и Синода, но и от императора Византии. В важнейших актах Константинопольской патриархии, касавшихся Киевской митрополии, упоминалось, что они изданы с согласия «высочайшего и святого самодержца» или по его прямому распоряжению. Другое дело, что Петр I пошел дальше, и убрал из этой связки патриаршество, полностью подчинив Церковь государственным задачам и сделав ее частью государственного организма. В итоге, епископы конкурировали друг с другом на церковном уровне, конкурировали с представителем государства — обер-прокурором, а прямой доступ к царю становился очень серьезным аппаратным преимуществом. В последние годы существования Российской империи такой доступ легче всего было получить через Григория Распутина, решавшего кадровые вопросы в том числе в Церкви. Имело значение и участие в монархических движениях — Союзе русского народа.

§

Соответственно, с падением монархии все эти преимущества превращались в компромат. Как говорил во время выступления в июне 1917 года на Всероссийском съезде духовенства и мирян князь Евгений Трубецкой, «если мы всмотримся в последние дни царствования императора Николая II… В те дни императорская Россия стала похожа на темное, бесовское царство, и случилось это вследствие глубокого упадка жизни религиозной, духовной. «Распутин роди Питирима, Питирим роди Штюрмера» — вот ходячая стереотипная фраза, которая всего несколько месяцев назад прекрасно резюмировала сущность создавшегося у нас положения… Вспомним то ужасное время, когда министры бывшего царя должны были «носить образ и начертание звериное», кланяться Распутину или уходить, и нам станет ясным, что разложение государственной власти, совершавшееся на наших глазах, коренилось именно в осквернении святыни…». В целом можно сказать, что в отношении к синодальному периоду, особенно на его излете, в церковном сообществе к 1917 году был сформирован консенсус — его ненавидели, что называется, и справа, и слева.

«…С падением самодержавного строя в нашей родине естественно ожидать, что и отечественная Церковь наша освободится от вмешательства внешней власти в ее внутреннее устройство. Свободная Церковь в свободной стране немыслима при существовании Синода, этом пережитке бюрократического режима. Синод представлял собой орган, посредством которого самодержавная власть самодержавно властвовала над Церковью… Архиереи избирались исключительно из монахов для того, чтобы в силу монашеского послушания исполняли беспрекословно приказания начальствующих и в случае неугодности так же беспрекословно уходили в отставку «на покой».

(«Московские ведомости» №105 от 20 мая 1917 года)

«…От внешнего до глубоко-внутреннего — все было опутано паутиной лживого самодержавия. В государственной жизни, в общественной, товарищеской, даже семейной — везде во всем один был воздух — зараженный одними и теми же миазмами взаимного недоверия, подозрительности, боязни шпионства и провокаторства. Даже в семейной жизни, повторяю, ведь мы боялись говорить правду при своих собственных детях… Прошлый государственный строй превращал Церковь в «ведомство» и трактовал представителей ее как чиновников, состоящих на государственной службе… Своим «данайским» вниманием самодержавие сделало то, во-первых, что нас ненавидели наши же братья, по тем или иным причинам, уклоняющиеся от православия… Вину за все обычно возлагали на церковников, на миссионеров. К стыду нашему сказать, последние действительно много повинны были в проявлениях фанатизма: многие из таковых создали себе карьеру именно на своим союзе с жандармами и становыми, даже урядниками. Теперь уже не может быть такого типа миссионеров. Да и вообще, миссионеры, так называемые внутренние — одно сплошное зло: они, даже и при более нормальной постановке их деятельности, наносят только ущерб авторитету приходского духовенства… Профессор, протоиерей Н. Боголюбский»

(«Московский церковный голос» №2 от 7 мая 1917 года)

§

«Чиновников, состоящих на государственной службе» февральская революция сметала. Это волна обрушилась и на архиереев. Конечно, свою роль сыграла позиция нового обер-прокурора Синода Владимира Львова, сделавшего ставку на приходское духовенство и преподавательский состав православных учебных заведений. Но все сводить к его влиянию невозможно. Господствующее в обществе настроение решительно рвало со старым миром, чему не могли противостоять даже облеченные митрами члены Синода. В марте уходят митрополиты-«распутинцы» Петроградский Питирим и московский Макарий. В апреле отправили в отставку председателя синодального миссионерского совета протоиерея Тимофея Буткевича за то, что он был «известный монархический деятель». В мае Синод постановляет уволить в двухмесячный отпуск с тем, чтобы он не возвращался в свою епархию, главу Владимирской епархии архиепископа Алексия, который «посылал Распутину, несмотря на свою малограмотность, свои ученые труды с самыми нежными и преданнейшими посвятительными надписями». В том же месяце на Волыни по распоряжению полковых комитетов арестован «известный почаевский архимандрит Виталий за проповеди, в которых он, касаясь внутреннего положения, указывал, что разруха кончится не скоро; ибо деревня любит царя и постоит за него». Предъявлялись и обвинения во вполне светских преступлениях, как это случилось с архиепископом Черниговским и Нежинским Василием (Богоявленским).

«Арестованный в Чернигове архиепископ Черниговский и Нежинский, председатель синодального издательского совета и член Синода Василий доставлен в Петроград под охраной двух офицеров… Арест архиепископа Василия произвел в Синоде сенсацию. Синод готовит протест против этого ареста, доказывая, что аресты членов синода — явление небывалое в истории Русской церкви… Что же касается арестов архиереев, то таковых в России не было со времен Бирона. Архиепископу Василию вменяется в вину, между прочим, организация совместно с бывшим черниговским губернатором Маклаковым выборов в Государственную думу в желательном для правительства духе».

«В виду ареста архиепископа Черниговского Василия, состоявшего членом Синода и председателем синодального издательского комитета, с предъявлением к этому иерарху целого ряда обвинений предосудительного характера, Синод, не желая покрывать своего сочлена, предполагает возбудить формальное расследование и в случае подтверждения справедливости обвинений не остановится даже перед преданием архиепископа высшему церковному суду».

«По постановлению Синода, лишенный управления епархией архиепископ Черниговский Василий сослан на житье в качестве рядового члена братии в Теребинскую пустынь Тверской епархии».

(«Дело народа» №17 от 6 апреля, №24 от 14 апреля, №45 от 10 мая 1917 года)

§

Сводили счеты между собой и епископы — что случилось в Саратове — используя приемы политических технологий и «черного пиара».

«В первых же заседаниях открывающейся на днях летней сессии синода будут рассматриваться жалобы, принесенные на архиереев еще при прежнем составе синода, оставшиеся без движения. Жалобы исходили или от прихожан, или от духовенства. Из Орла поступила жалоба на известного черносотенного деятеля, епископа Орловского Макария (в миру Михаила Гнеушева). В жалобе указывается, что при нынешнем государственном порядке оставлять епископа Макария во главе епархии не только вредно, но даже опасно для общественного спокойствия. Вторая жалоба получена из Харькова, где правит известный монархический идеолог архиепископ Антоний (Храповицкий)… Ныне представители Харькова просят в телеграмме на имя обер-прокурора Синода поспешить с увольнением Антония, признавая крайне вредным и опасным его пребывание в Харькове для дела упрочения свободы. Третья жалоба исходит от епархиального духовенства саратовской епархии и по своим мотивам является своеобразной. В Саратове — два архиерея, один правящий епархиальный епископ Палладий, а другой викарный, епископ Петровский Леонтий (в миру германскоподданый Вимпфен). Епископ Леонтий стал в местных газетах изобличать епископа Палладия, что он распутинец и получил кафедру в Саратове по протекции Распутина; на этой почве возникла полемика. Сторонниками Палладия… указывалось, что Леонтий, как бывший немецкоподданый, мирволит немцам, и что свое архиерейство он получил по протекции бывшего дворцового коменданта Воейкова. Саратовское духовенство нашло подобную газетную полемику несоответствующей архиерейскому сану и роняющей святость этого сана, а потому обратилось к обер-прокурору Синода Львову с ходатайством убрать из Саратова обоих этих архиереев. Прошению саратовского духовенства дано движение».

(«Дело народа» №28 от 20 апреля 1917 года)

В этой ситуации деморализации епископата и давления на них общественности свой шанс на объединение в союзы и выдвижение требований получило приходское духовенство. Этим в двух российских столицах, Петрограда и Москве, оно и воспользовалось.

Продолжение следует.