Великий фильм, великий провал, немыслимый рай

«Нетерпимость» просто не могла провалиться. Да, она длинная, но ведь её демонстрировали с двумя антрактами, а в те далёкие годы провести вечер в кино или театре было делом обычным. К тому же кинематограф был юн, а зритель не избалован.

Картина даже сегодня хорошо смотрится. Два кофе-брейка, и три с половиной часа проходят далеко не без пользы.

«Нетерпимость» создавалась с таким расчётом, чтобы ошеломить зрителя масштабами постановки, увлечь его путешествием из одной эпохи в другую, заставить сопереживать, испытывать гнев и страх, а в финале осветить его душу надеждой.

В картине показаны Иудея времён Христа, Вавилония времён Валтасара, Франция времён Карла IX и Америка времён Гриффита. Четыре сюжета связаны идеей губительной для человечества нетерпимости и образом качающейся в вечности колыбели. Нетерпимость стала причиной великих бед — распятия сына Божьего, гибели царства доброго Валтасара и ужаса Варфоломеевской ночи. Современность, показывает Гриффит, тоже пропитана ядом. Нетерпимость не даёт превратить Америку в страну, которая станет примером для человечества. Здесь бастующих рабочих ждёт крутая расправа. Здесь честный парень, выброшенный за ворота фабрики, обречён стать бандитом. Здесь у бедной матери могут отнять ребёнка, а невинного — осудить на смертную казнь. Но современный человек, говорит Гриффит, обязан бороться со злом — в себе, своей стране, мире. Каждая победа над злом — например, спасение невинного человека, приговорённого к смерти, — это шаг по дороге, которая уводит от войн и скорбей, от фатума нашей истории.

Гриффит не создавал ура-патриотический фильм, как кажется многим критикам. Он не протаскивал идею о том, что американская демократия с её техническими новациями способна обеспечить хэппи-энд в глобальном масштабе. Он свою страну и демократию оценивал трезво. Режиссёр обращался к миру и небу. Он взывал к тому, чтобы и люди противостояли злу, и небеса не занимались пофигистикой, а проявляли себя.

Нетерпимость ведёт наш мир к катастрофе, и техническое развитие лишь ускорит её. Всё кончится плохо, если в людях не проявится хилиастический драйв, и ангелы будут сидеть, сложив крылья. В этом почти отчаянном обращении к миру реальному и непроявленному и состояла суть замысла.

Гриффит не стремился соорудить то, что потом назовут «пеплумом» или «блокбастером». Он был одержим целью возвысить кино. «Когда на экране появится что-либо достойное сравнения с трагедиями Еврипида или творениями Гомера, Шекспира, Ибсена, или с музыкой Генделя и Баха, только тогда мы сможем позволить себе применить к «кинозрелищу» слово «искусство» — не раньше», — говорил он.

В то время в мире кинематографа так не мыслил никто. Кино развлекало. Оно играло на понижение — потакало вкусам человека толпы. Оно создавало толпу. А Гриффит тащил его в гору. И особой заслугой было то, что он вкладывал в проект свои деньги. Постановка обошлась в баснословные два миллиона долларов, и половину этой суммы в проект вложил режиссёр. Он потратил практически всё, что сумел заработать.

Его вера в успех была настолько крепка, что он не задумывался об экономии средств. В итоге, голливудский Вавилон внешне оказался круче всамделишного. Стены были в два раза выше, а украшения — изощрённее. Знаменитый пир обошёлся киностудии дороже, чем Валтасару. Для съёмок сюжета о Варфоломеевской ночи был построен квартал Парижа и арендованы сотни костюмов. Храмы Галилеи были воссозданы в историческом виде с привлечением специалистов. К месту строительства декораций проложили ветку железной дороги. В съёмках участвовало шестнадцать тысяч статистов. Обед для них доставляли специальными вагонетками по специальной узкоколейке.

Декорации Гриффита впоследствии использовал Сесил Демилль для своих «Десяти заповедей». Некоторые из них превратились в дома и простояли до 1932 года. На фундаменте одной из разобранных декораций впоследствии была построена студия Уолта Диснея, что красноречиво говорит о добротности былого сооружения.

«Нетерпимость» стала учебным пособием для кинематографистов всех стран. Движущаяся камера, летающая камера, параллельный монтаж, одновременные съёмки с разных ракурсов, тема беспредела работодателей и властей, тема социального бунта, сквозной образ, хэппи-энд (спасение в последний момент) — всем этим обогатило кино творение Гриффита.

Ведущий американский критик Полин Кейл писала: «Нетерпимость» задумывалась как фильм, утверждающий добродетель. А получился великий, отчаянный, новаторский, губительный фильм — пожалуй, классический пример того, что позже получило название «проклятого кино».

Провал картины толком никто объяснить не смог. Гриффит не делал её в расчёте на «понимающую аудиторию». Он делал её для всех. Он представил такое количество сражений, интриг, страстей и обнажённой натуры, что даже зритель, тупо идущий на зрелище, должен был остаться доволен. Однако фильм не вернул даже трети вложенных средств.

Почему так произошло? Свои версии высказывали многие мастера и знатоки кино. Главными причинами объявлялись длина картины, общая сложность конструкции и время выхода фильма. Та же Полин Кейл предположила, что «идеалистическая борьба с лицемерием, жестокостью и гонениями выглядела в 1916 году, вероятно, неуместно пацифистской».

Скорее всего, дело было ни в том, ни в другом и ни в третьем. Фильм «Рождение нации» был не намного короче и принёс огромную прибыль. Конструкция только добавляла разнообразия. А пацифизм вообще не мог быть причиной провала, потому что широко использовался политиками. В это время триумфально шла «Цивилизация» Томаса Инса, которая была чисто пацифистской картиной, прямо встроенной в избирательную компанию Вудро Вильсона.

Гриффит, как всегда, шёл дальше своих коллег и отличался от них тем, что сохранял независимость. Он создал хилиастический фильм, который завершало видение. Гриффит показывал рай на земле. Он показывал мир, откуда изгнана нетерпимость. Режиссёр делал из кино не только искусство, а искусство с социальной позицией. Он встал на сторону обездоленных. Всё это считалось крамолой.

Если бы элита сочла фильм полезным, как было с «Рождением нации», то его бы увидела вся страна. Пресса бы расхвалила его в сотнях рецензий и надолго приковала к нему внимание. Но элита этого явно не захотела. Ей не улыбалось строить рай на земле. Как не улыбалось и отказываться от нетерпимости, которая была главным инструментом политики.

Была и, увы, остаётся.