Почтовая марка Латвии к пятилетию государственного переворота

В демократической мифологии постсоветского пространства уже давно сложился устойчивый образ трёх прибалтийских республик, и образ этот благостный. Эдакие маленькие, уютные и демократические европейские государства, больше всего на свете любящие свободу и ненавидящие диктатуру. В то время как диктаторы всех стран только и делали, что мешали маленьким демократиям развивать ремёсла и изощрять искусства, захватывая их независимую территорию и покоряя их свободный народ.

При подробном же рассмотрении всё выглядит не так благостно. Практика показывает, что маленькие уютные демократии вполне способны воспитать диктатора в своём коллективе. После чего любить его долго и нежно, решительно осуждая злых заграничных диктаторов.

В ночь с 15 на 16 мая 1934 года в Латвии произошёл государственный переворот. Конституция была приостановлена, парламент и партии распущены, профсоюзы и общественные организации ликвидированы, оппозиция арестована. Была введена предварительная цензура, более полусотни изданий закрыто, собрания и шествия запрещены. И никто особо не сопротивлялся — только при аресте лидера социал-демократов тот пальнул в потолок в знак протеста, произведя единственный выстрел этого бескровного переворота.

Во главе переворота стоял Карлис Улманис, премьер-министр и один из отцов-основателей независимой Латвии. К её чести надо отметить, что этот переворот был самым последним из череды аналогичных событий в Восточной Европе, когда отцы-основатели избавлялись от излишней демократии. В 1926 году это случилось в Польше — в мае и в Литве — в декабре, а в Эстонии — в марте 1934 года, всего за два месяца до латвийского переворота.

Последовательно проводя в жизнь принцип «я тебя породил, я тебя и убью», вслед за бескровной ликвидацией демократии Улманис так же бескровно ликвидировал и независимость Латвии. «В нашу страну с сегодняшнего утра вступают советские войска. Это происходит с ведома и согласия правительства, что в свою очередь вытекает из существующих дружественных отношений между Латвией и Советским Союзом. Поэтому я желаю, чтобы жители нашей страны относились к вступающим воинским частям с дружбой. В то же время вам следует знать, что движение войск должно протекать без помех и этому вы можете содействовать, ограничивая чрезмерное любопытство и воздерживаясь от нарушения порядка» — такими словами Улманис, успевший к тому времени самопровозгласить себя президентом, разъяснил народу ввод частей Красной Армии летом 1940 года.

В тот же день он подписал указ о назначении нового правительства, состоявшего из коммунистов и социалистов, и торжественно открыл его заседание. Вплоть до выборов нового парламента, Народного Сейма, Улманис все свои президентские обязанности исполнял аккуратно — решения правительства подписывал, иностранных послов принимал и на принуждение никому не жаловался. Он даже успел пожертвовать крупную сумму денег компартии: «Секретариат президента Латвии сообщает, что президент государства К. Улманис, учитывая внезапное увеличение количества обеспечиваемых Латвийской Красной помощью, сегодня внес на эти нужды 5000 латов, поручив перечислить эту сумму на текущий счет Латвийской Коммунистической партии на почте №12 545».

После выборов Улманис признал Народный Сейм и передал власть новому правительству, после чего попросил у правительства СССР пожизненную пенсию. Была ли пенсия им получена, достоверно не известно, но после отставки ему выдали заграничный паспорт с советской визой и он уехал доживать свой век под надзором в отдельной двухкомнатной квартире в центре Ставрополя. И спокойно дожил бы, если бы не война.

Логично было бы предположить, что сейчас, когда Латвия наконец-то освобождена от, как нас уверяют, полувековой оккупации, за все вышеописанные фокусы диктатор Улманис должен был бы быть осуждаем на уровне Сталина, никак не меньше. Но это оказалось не совсем так. Точнее, это совсем не так.

Вы будете смеяться, но Улманис — легендарный герой. Он настолько герой, что первым президентом постсоветской Латвии избрали директора прачечного комбината — исключительно потому, что он внучатый племянник и тоже носит фамилию Улманис. И настолько легендарный, что самые раскрученные марки пива, кваса и колбасы называются «Времён Улманиса». Интересно, имеется ли где-нибудь в продаже колбаса «Сталинская»?

В 2003 Улманису поставили памятник. Прямо в центре города, напротив его бывшей резиденции — сейчас там МИД. У подножья часто свежие цветы и периодически факельные шествия. В том же году провели опрос, в результате которого наш незадачливый диктатор признан самым выдающимся латышом в истории. А данные опроса 2010 года показывают, что более 50% всех латышей считают Улманиса наиболее значительной и позитивной персоной в истории Латвии ХХ века.

Причиной такой популярности узурпатора и изменника (а как ещё его назвать?) может быть только одно — видимо, в глазах латышей он сделал что-то такое, что перевешивает и уничтожение демократии, и потерю независимости. Что это может быть, станет понятно, если посмотреть на Латвию до Улманиса, после Улманиса и Латвию нынешнюю.

Большинство из тех, кто стоял у истоков той, первой Латвии, были европейски образованные русские интеллигенты латышской, еврейской и немецкой национальностей. И на многонациональном клочке Российской империи они желали основать такую независимую Латвию, чтобы она соответствовала их представлениям о прекрасном. В целом получилось неплохо — например, в национальном вопросе.

Национальные меньшинства в довоенной Латвии составляли четверть населения. Хоть государственным языком был латышский, но языки нацменьшинств свободно употреблялись во всех областях. В парламенте можно было выступать на латышском, русском и немецком. Представители нацменьшинств на госслужбе были нормальным явлением. Существовала культурная и школьная автономия — все деньги, которые государство выделяло на образование, распределялись между национальными школами пропорционально удельному весу этих национальностей в стране. Всего были доступны школы на шести языках.

Нельзя сказать, что всё было бесконфликтно. Лозунг «Латвия для латышей» присутствовал с первых лет существования государства. Было достаточно латышей, которые считали, что слишком много они дали нацменьшинствам, когда нуждались в их поддержке при зарождении независимого государства. Но провести через парламент ужесточающие законы было практически невозможно — помимо того, что там присутствовали депутаты от самих нелатышей, на их сторону всегда становились разного рода латышские социалисты, которые в национальном вопросе уступать не собирались.

Всё изменилось после переворота. От нелатышей очищалась госслужба, увольняли даже рабочих на железной дороге. Поменялись и термины: если до переворота нацменьшинства именовались «инородцы», то после — «чужеродцы», а языки нацменьшинств стали считаться иностранными языками. Единственным разрешённым языком для употребления в официальных и публичных местах стал латышский. Регламентировалось даже то, что только на латышском языке можно было транслировать через громкоговорители песни в ресторанах и кафе или писать адреса на конвертах.

Планомерно закрывались школы на национальных языках, поступление нелатыша в университет стало исключением из правил. Категорически запрещалось принимать в школы детей другой национальности: ребёнок из латышской семьи должен был учиться только в латышской школе, немец — только в немецкой и так далее. Если ребёнок из смешанной семьи, национальность определялась по отцу, причём в случае сомнения чиновник должен был это проверить. Предприятия, принадлежавшие «чужеродцам», всячески притеснялись.

И если теперь мы взглянем на нынешнее положение дел, не останется никаких сомнений — современная Латвия считает себя преемником именно того государства, которое возниклопосле переворота Улманиса. Исправлены лишь некоторые мелкие недостатки. Например, существенную часть нелатышей предусмотрительно лишили гражданских правзаранее — это позволило вернуться к демократии без опасения, что придётся учитывать их интересы.

А ограничив представительство нелатышей в парламенте, появилась возможность вносить изменения в конституцию, для чего требуется квалифицированное большинство. преамбулу, где ясно написано — латвийское государство необходимо «…для гарантирования существования и развития латышской нации, культуры и языка» и «для обеспечения свободы и благополучия латышского народа…». Так что теперь словосочетание «народ Латвии» абсолютно законно не включает себя тех нелатышей — а мнения тех идеалистов, что писали конституцию 95 лет назад, уже не спросишь.

Так что стародавний лозунг «Латвия для латышей» больше лозунгом не является — это теперь закон. А путь к воплощению этого лозунга в жизнь указал как раз тот самый Улманис, который несколько раз неудачно избирался президентом и в результате назначил себя сам. Вот за этот способ — назначить самого себя, неважно, президентом ли, народом ли — он и стал у латышей любимым героем.

В результате вместо одного неудачливого диктатора мы получили диктатора коллективного, в лице латышской общины. Эти 60% населения сплочены твёрдым желанием не допустить нелатышей к власти — и им это ещё долго будет удаваться. При этом внутри этих 60% вполне себе демократия, политическая конкуренция и сменяемость власти. А для оставшихся 40% — только постоянно ужесточающийся закон и политическая полиция.