Иван Шилов ИА REGNUM
Эмомали Рахмон

Последние два месяца Таджикистан стабильно находится в фокусе внимания средств массовой информации. Параллельно с усилением культа личности руководителя республики, Эмомали Рахмона, приходят известия о переименованиях последних населённых пунктов с русскими названиями, дискриминационной политике в отношении российской валюты и новых внешнеполитических векторах таджикского государства.

В чём причина столь внезапной нелюбви ко всему русскому? И насколько она внезапна? Ответы на эти вопросы можно найти в не очень длительной, но достаточно показательной истории становления независимости Республики Таджикистан и её официальной идеологии.

В отличие от большинства постсоветских государств, Таджикистан помимо свалившейся на него независимости получил в довесок 5 лет кровопролитной гражданской войны. Причём, если во многих республиках бывшего СССР главной причиной конфликтов стала межэтническая напряжённость, то главный конфликт в Таджикистане происходил между таджикскими кланами.

Межтаджикский конфликт имел и определённое идеологическое измерение. Вооружённая оппозиция, опиравшаяся на Горный Бадахшан и Курган-Тюбинскую область, в своих рядах числила как сторонников демократии, так и исламских радикалов. В обиходе они именовались «вовчики». На первоначальном этапе обе эти силы выступили единым фронтом, объединяющей идеей которого был разрыв с советским прошлым и идея таджикского национального возрождения.

Кулябскую область и север республики возглавили их противники, которых условно можно назвать сторонниками «советской идеологии» или «юрчиками» (в противовес «вовчикам»). В то же время, основой общественно-политической жизни Куляба и северного Таджикистана стал так называемый «народный ислам». Таджикский политолог Абдугани Мамадазимов так определяет это социально-религиозное течение: «форма ислама, насыщенная народными верованиями, обычаями и представлениями, нормами и ценностями так называемого исламизированного адата». Такого рода ислам долгое время сосуществовал и мирно уживался с советской идеологией, при этом, не претендуя ни в коей мере, согласно традиции, на светскую власть. Закономерно, что люди советской закалки поначалу выбрали такой вид ислама как более-менее адекватное замещение образовавшегося в то время идеологического вакуума.

Однако оба противоборствующих лагеря оставались сторонниками политической независимости Таджикистана. И «вовчики», и «юрчики» придавали огромное значение роли таджикского языка и связывали с ним великое будущее для своей страны. Потому чтение мистических стихов Аттора или поучительных рубаев Хайяма дали отправную точку к процессу национального примирения на новой идеологической основе.

Советский интернационализм был олицетворением прошлого, от которого только что избавились, ислам в любой его форме вызывал понятное опасение ввиду ситуации в соседнем Афганистане, электоральная демократия и права человека плохо понимались руководством страны, не говоря уже о широких массах населения, а какого-либо нового наднационального созидательного проекта из Москвы предложено не было. Единственным, что могло в тот момент хоть как-то удержать процесс полного распада государства, была ставка на таджикский этнический национализм.

Этнический национализм был самым удобным способом для консолидации общества, управления и манипулирования им, особенно в условиях конкуренции с исламистским проектом, пропагандируемым в частности Партией исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ), имевшей и имеющей по сей день значительное влияние на умы таджиков. Простые ответы на сложные вопросы, критика адата, местничества и повсеместной коррупции, подкрепляемая ссылками на древнейшие Коран и Сунну выглядели достаточно обоснованной и цельной идеологической системой в руках исламских радикалов. Руководству Таджикистана во главе с Эмомали Рахмоновым было необходимо выдвинуть не менее солидную доказательную базу под государственный националистический проект.

Учитывая, что Таджикистан — единственная ираноязычная страна Средней Азии, чиновники и учёные в формировании национальной идеологии стали отталкиваться от противопоставления своей страны тюркскому окружению. Сначала (1997−1999 гг.) использовалось доисламское, зороастрийское наследие, а после на первый план выдвинулось «арийство» — якобы наиболее исторически соответствующий таджикам тип цивилизации. Под эту концепцию и начал подстраивать идеологическую базу Рахмонов.

По мнению сторонников данной концепции, 2500 лет назад персидскими Ахеменидами на значительных территориях Средней Азии был создан «большой Таджикистан», который впоследствии был уничтожен в результате «происков внешних сил». По мнению таких исследователей, как Н. Негматов, С. Аюбзода, Н. Хатамов, У. Гаффаров, во время советского размежевания земель в 1920-е годы у таджиков руками московских большевиков несправедливо были отняты их «исконные» земли и города, включая Самарканд, Бухару, Термез, Ферганскую и Сурхандарьинскую долины, степи Джизака, Карши и Шахрисабза. Тот факт, что помимо таджиков там проживала значительная часть узбеков и представителей других народов, естественно умалчивается.

На протяжении 2000-х годов «арийский» вектор государственной политики только усиливался. Не только историки, но и государственные деятели использовали в своих высказываниях идеи таджикской национальной исключительности. Самим Рахмоновым была написана книга «Таджики в зеркале истории. От арийцев до Саманидов», основной тезис которой сводился к идее того, что тюрки-кочевники, окружающие Таджикистан не имеют исторического права на земли Бактрии, Согда и Хорезма, населявшиеся ариями и их прямыми наследниками — современными таджиками. В Душанбе был открыт памятник Исмаилу Самани, основателю «большого Таджикистана». Широкое распространение получили слова Рахмонова: «Заберём Бухару и Самарканд!», сказанные, по всей видимости, в пылу восточной горячности.

Параллельно с «вспоминанием» далёкого наследия предков, из памяти старательно вычищалось недавнее прошлое. С конца 90-х годов последовательно были переименованы города, районы и области, имеющие отзвуки советского прошлого. Даже пики горных вершин потеряли былые названия: пик Коммунизма еще в 1999 году стал пиком Исмаила Самани, пики Ленина и Революции стали, соответственно, пиками имени Ибн Сино и Истиклол (независимость). В 2011 году в городах массово появились новые улицы на месте прежних Ленина, Пушкина, Гагарина, Гоголя.

Значимым фактом утверждения национальной идентичности стало указание главы государства по смене русифицированных фамилий с суффиксами — ов, — ев на традиционные таджикские в 2007 году. Сам президент Таджикистана отныне стал Рахмоном. Данное нововведение не получило широкой поддержки народных масс и мало кто из простых таджиков последовал примеру национального лидера. В 2014 году руководство страны вновь вернулось к процессу дерусификации фамилий, но вновь установками чиновников последовала небольшая часть граждан.

2 февраля 2016 года был переименован последний с русским названием в стране город Чкаловск. Теперь это «национально-независимый» Бустон. По утверждению проправительственного информагентства «Ховар»: «Целью переименования является пропаганда национальных ценностей, пробуждение исторической памяти молодого и подрастающего поколений о культуре предков и современной государственности таджикского народа». Знаменательно, что город был переименован в день рождения великого советского лётчика.

Чкаловск был основан в 1946 году в качестве посёлка при местном горно-химическом комбинате. Именно здесь добывали уран, который пошёл на строительство первой советской ядерной бомбы. Вплоть до распада СССР Чкаловск был закрытым городом, в котором проживала научно-техническая интеллигенция. Большая часть инженеров и учёных покинули город в годы независимости и гражданской войны в Таджикистане. Разумеется, такая историческая память может сильно навредить руководству страны, поставив под сомнение проводимую государством этнократическую политику.

В рамках «пробуждения исторической памяти» и национального мифотворчества вместе с Чкаловском было переименовано Кайраккумское водохранилище, построенное в 1950 году для регулирования стока реки Сырдарья. Отныне оно официально зовётся «Бахри Тоджик» («Таджикское море»), что невольно навевает ассоциации с аналогичными любителями переименований и альтернативной истории в Киеве, установившими «факт» выкапывания «древними украми» современного Чёрного моря, носившего тогда по их утверждениям, название «Украин-море».

Идеологическая концепция «национального самостоятельного» Таджикистана требовала независимой, или как нынче модно говорить многовекторной внешней политики. По мере утверждения и развития новой идеологии в Душанбе начали подыскивать альтернативы постсоветским интеграционным проектам. Как ни странно, были на то и объективные причины: недовольство позицией России по узбекско-таджикскому спору из-за водных ресурсов, а также давнее недоверие и противоречия с соседними тюркскими государствами. Так в 2006 году руководство Таджикистана стало инициатором проекта альянса ираноязычных стран, который включал в себя помимо самого Таджикистана, Иран и Афганистан.

Подобная инициатива нашла отклик у Тегерана, который не преминул воспользоваться ею для расширения своего экономического, культурного и политического влияния в Таджикистане. Для этой цели по всей республике открылись иранские культурные центры, курсы по изучению фарси, программы по обучению таджиков в Иране. В конце концов, это привело к значительному иранскому присутствию в религиозной, культурной и политической сфере. Опасаясь стать марионеткой в руках Тегерана, Душанбе пытался балансировать отношения с Ираном развитием сотрудничества с Китаем, Саудовской Аравией и постсоветскими государствами.

Несмотря на то, что «паниранистская» интеграция так и не стала полноценной альтернативой интеграции постсоветской, Эмомали Рахмон проявлял и проявляет настойчивое желание при любой возможности снизить зависимость своей страны от России.

Регулярно предметом политических споров в Душанбе становилась 201-я российская военная база. Еще в начале 2000-х годов велись разговоры о размещении в республике американской военной базы, однако, выбор был сделан в пользу России, и американцы разместили свои военные объекты в соседних странах.

В 2008—2009 годах в различных интернет форумах появлялись требования закрыть российскую военную базу в Таджикистане в ответ на высылку таджикских мигрантов из России. А в 2011 году, сразу после визита Д. Медведева в Душанбе и обсуждения с Э. Рахмоном вопросов пребывания российского военного контингента, руководству Таджикистана было направлено «заявление пятидесяти», подписанное представителями национальной таджикской интеллигенции. В данном заявлении говорилось о том, что властям республики «следует провести референдум и спросить таджиков, хотят ли они, чтобы на их земле располагалась иностранная российская военная база». То, что данный контингент — единственная сила, сдерживающая сползание Таджикистана в положение современного Афганистана, «сознательные интеллигенты», взращенные на почве новой националистической идеологии, почему-то не упоминали. Периодически, президент республики также выдвигал неприемлемые для российской стороны требования, завышая, в несколько раз сумму выплаты за размещение российского воинского контингента.

При этом и общественники-националисты, и сам Рахмон в ходе переговоров, обходили вниманием факт списания Россией 242 млн долларов долгов, а также выделения ею 16 млрд рублей на строительство Сангтудинской ГЭС. Равно как «забывали» про значительный рост товарооборота с РФ. В 2001 году он составлял 234 млн долларов в год, в 2006 году дошёл до 489,1 млн, а в 2014 году составил около 1 млрд 251 млн. В 2012 году здравый смысл всё-таки победил, и после длительных и тяжёлых переговоров сторонам удалось прийти к соглашению о продлении срока присутствия 201-ой военной базы до 2042 года.

Тем не менее, таджикская национальная многовекторность продолжает упорно прокладывать себе дорогу. В конце декабря 2015 года посол Республики Таджикистан в Эр-Рияде Азамшо Латифзода заявил, что рассматривает возможность вступить в международную коалицию по борьбе с терроризмом с Саудовской Аравией во главе «при первой возможности». Между Душанбе и Эр-Риядом наблюдается заметное оживление двухсторонних отношений. В ходе последнего визита Эмомали Рахмона в столицу Саудовской Аравии были заключены ряд важных договорённостей в экономической сфере. Королевство обязуется выдать кредит на строительство международной таджикско-китайской трассы, вложиться в ряд ключевых проектов по финансированию гидроэнергетических объектов, строительству текстильных предприятий, ирригации земель, а также способствовать развитию горнодобывающей промышленности.

Несмотря на заинтересованность Таджикистана в иностранных инвестициях, поддержка саудовской коалиции вызывает некоторое недоумение у России, как главного союзника республики по ОДКБ и единственного полноценного гаранта её безопасности. Ещё менее дружелюбными выглядят данные заявления таджикского руководства в свете того, что Министерство обороны России, по словам замминистра Анатолия Антонова от 3 февраля 2016 года, обязуется «приложить максимум усилий по поддержке вооружённых сил Таджикистана поставками оружия и военной техники».

Параллельно с Саудовской Аравией, Таджикистан пытается выстроить новый уровень отношений с Западом. Ряд общественных деятелей, журналистов и юристов после визита в Брюссель стали говорить о необходимости расширения связей с Европой и США, ограничивая зависимость от России. Юрист Шокирджон Хакимов заявил: «Мы с советских времен были под контролем Москвы. Сейчас также зависим от России за счет трудовых мигрантов и большого военного присутствия. Такая зависимость ограничивает возможности для дальнейшего развития. Поэтому мы должны иметь равноправные отношения с Ираном, Китаем, странами Европейского союза и принять меры, чтобы не иметь зависимости от какого-либо государства».

Не может не тешить национальное самолюбие главы Таджикистана выделение Соединёнными Штатами 50 млн долларов странам Средней Азии для борьбы с терроризмом на 2016−2017 гг. При этом, по информации Министерства обороны США, большая часть данных средств будет направлена именно Республике Таджикистан, как «ключевому партнёру США в регионе».

Семена этнического национализма, посеянные в таджикскую почву ещё в 90-х годах и обильно удобряемые официальной правительственной риторикой по настоящее время, дают в настоящее время значительные всходы. В соцсетях и на различных форумах можно встретить массу примеров нетерпимости к русскоговорящим и призывы говорить исключительно на таджикском языке, регулярно встречаются и исторические претензии к России, виновной, по мнению некоторых «младотаджиков», в нынешней экономической разрухе страны и в разделении таджикского народа между соседними государствами. Всё это регулярно подкрепляется заявлениями депутатов и чиновников с официальных трибун. Так, депутат нижней палаты таджикского парламента Саодат Амиршоева заявила о необходимости препятствовать смешанным бракам таджичек с нетаджиками, дабы «не разрушать генофонд нации». Её мнение было поддержано академиком Рахимом Масовым, который добавил о важности введения некоторых «дополнительных ограничений на иностранцев».

Логика строительства постсоветского национального государства, на примере Прибалтики, Грузии, Украины, Туркмении неизменно требует отказа практически от всего русского. Идеологические установки национализма напрямую связаны с переписыванием истории и отказом от безальтернативной дружбы с «большим братом», если даже он единственный, кто обеспечивает твой народ работой, а твоё государство вооружённой защитой.

В памяти Рахмона ещё жив опыт кровавой гражданской войны. Потому маловероятен резкий отказ нынешнего президента Таджикистана от российского военного и экономического присутствия в республике. Но стоит ли ожидать взвешенной политики и трезвой оценки вызовов и угроз, стоящих перед страной от тех, кто придёт на смену Эмомали Рахмону?

Воспитание в духе националистической пропаганды, по печальному опыту той же Украины или прибалтийских стран, не закладывает основ критического мышления, в связи с чем, молодое поколение таджиков всё больше будет видеть в России лишь средство заработка, а наличие военной базы на их земле будет вызывать возмущение присутствием «оккупантов».

Рига