новороссия.jpeg

Меня откровенно насторожили последние новости из Донбасса.

25 октября СМИ сообщили, что «жители Донецка» (!) демонтировали четыре украинских герба с трезубцами с одного из зданий в центре столицы ДНР. Это одни из последних образцов украинской символики, которые остались в Донецке. Осколки украинских трезубцев активисты (!) намерены отправить президенту Украины.

Сразу поясню, что меня крайне напрягает использование слова «активист». Обычно оно обозначает хулигана, а то и уголовника. А уж то, что демонтажем занимались именно «жители Донецка», наводит на мысли, что обычно этим занимаются пресловутые «российские оккупанты».

6 ноября в Народном Совете ДНР прошли парламентские слушания, которые рекомендовали провести широкий опрос общественного мнения по вопросу о лишении украинского языка статуса государственного. Объяснение такое: «Конституция ДНР закрепляет за украинским языком статус государственного наравне с русским языком. Это было оправданным шагом на конкретном историческом этапе развития ДНР. Вместе с тем необходимо признать, что данное решение было обусловлено в первую очередь политическими соображениями, утратившими свою актуальность».

Я не ожидал, разумеется, от донецких депутатов элементарной юридической грамотности, но я не очень понимаю, что такое «широкий опрос общественного мнения» и каким образом он дает основания для внесения изменений в Конституцию.

Появились в СМИ и слухи о том, что Захарченко, дескать, хочет вернуть Донецку старое название «Сталино». Доверия этим слухам нет, поскольку СМИ украинские. Однако в логику предыдущих сообщений такая инициатива вполне вписывается.

Смысл инициатив Донецка — посмотреть на Киев и сделать наоборот. Украина занята дерусификацией (слабо замаскированной под «десоветизацию»)? Займемся деукраинизацией. Благо, занятие сравнительно безвредное — в регионе и раньше было немного украиноязычных граждан, а сейчас их, пожалуй, и вовсе нет.

Однако, как представляется, это простенькое занятие не столь безобидно. О чем, кстати, должен был бы подсказать и опыт Украины, но, увы, не подсказывает.

Во-первых, вызывает настороженность ссылка на то, что политические соображения, которые оправдывали статус украинского языка, как бы прекратили свое действие. С одной стороны, по сравнению с маем прошлого года, когда принималась конституция, ситуация действительно изменилась. С другой стороны, «политические соображения» не изменились, а трансформировались, ибо сохранение статуса украинского языка остается одной из точек соприкосновения с Киевом, позволяющей говорить о возможности реализации Минских соглашений.

Эта инициатива может свидетельствовать о снятии с повестки дня Минских соглашений (благо, с самого начала было очевидно — Украина не может их выполнить).

В Минских соглашениях отсутствуют ДНР и ЛНР, Новороссия или Донбасс. Только отдельные районы Донецкой и Луганской областей. Поэтому сами по себе любые инициативы парламента уже отмененного государства можно считать юридически и политически ничтожными. Но можно и не считать. Особенно если вспомнить о продлении действия Минских соглашений на 2016 год (очевидно — то, что продлено на год, можно в дальнейшем продлевать и продлевать) и оговоркой представителя МИД России о необходимости прямого диалога Киева с Донецком и Луганском.

Во-вторых, переключение внимания на борьбу с символами и памятниками наглядно показывает — руководству республик нечего предложить гражданам, кроме заявлений о том, что все плохо потому, что «англичанка (в данном случае — «украинка») гадит». А то, что борьбой занимаются зачастую «активисты», должно показать, что общественность, дескать, это понимает.

В-третьих, это демонстрация идеологической несостоятельности ДНР. Украина долго критиковалась за попытки стать «антиРоссией» при старательном копировании российских реформ, в результате чего Украина стала недоРоссией. Теперь тем же путем идет Донбасс, превращаясь из зародыша Новороссии в недоУкраину. Что, безусловно, печально.

Так или иначе, но эти сигналы заставляют полагать, что ДНР и ЛНР переживают сейчас сильнейший кризис с момента своего создания. Что, в общем, не удивительно — трудно привыкать к мирной жизни.