semopyt.ru
Пермский край. Крестный ход до Санкт-Петербурга.

За последние несколько месяцев мы столкнулись с всплеском жесточайших публичных конфликтов по вопросам церковно-общественных отношений. Памятник Св. Владимиру — где его ставить, зачем его ставить, почему именно ему? Храмы — почему нам мешают их строить, хотя их с очевидностью не хватает? И почему нам их навязывают, хотя не хватает парков и садов? А вот ещё — чувства верующих и неверующих. Почему всякие Энтео — хочется сказать с криками «Эван Эвоэ!» — то подкладывают под театр свиную голову, то бесчинствуют на художественных выставках? И почему всякие Невзоровы и прочие воинствующие безбожники публично шарлиэбдят мозги сотням тысяч верующих и неверующих своими гнусными, умышленными и ложными оскорблениями веры, Церкви и Бога? Ну и давайте про архитектуру. Почему православный (не без демонстративности) губернатор Петербурга отказывает Православной Церкви в обсуждении совершенно очевидного вопроса о принадлежности великих петербургских соборов? Не потому же, что «не для того Монферран этот собор строил, чтобы попы там свечками чадили»? И почему одновременно какое-то партхулиганьё муниципально-федерального значения уродует облик архитектурного наследия того же Петербурга?

Ответ, на самом деле, довольно прост, хотя и с трудом выговаривается. Дело в том, что мы продолжаем говорить на новоязе, навязанном нам последней суггестивной властью в истории нашей страны — коммунистами. А эта власть навязала нам слова — например, об отделении Церкви от государства или о свободе совести — которые не имели никакого отношения к тому, что они как бы описывали.

Государство не было отделено в послереволюционной России от Церкви. Государство её заменило, само стало лже-церковью, культивируя само себя. И если государство провозглашает, что Бога нет, а есть «власть рабочих и крестьян» — святая, единственная, политая кровью и непогрешимая — то зачем ей ещё и Бог? Тем более что всё, что власть говорит о себе и о своей идеологии, изрядно сдобрено определениями «научный» и «прогрессивный»…

Для огромной массы крестьянского, вчера ещё безграмотного, а сегодня полуграмотного населения советская власть пришла не на место царя — царь далеко! — а на места Бога, на место церкви, на место священника. И… В красном углу — вместо икон —портреты Ленина и Сталина. Вместо крестин — октябрины. Вместо Храма Христа Спасителя — мавзолей для поклонения мумии «вечно живого» председателя Совнаркома.

А Церковь — для того же большинства — раз уж её, по каким-то довольно случайным марксистско-догматическим обстоятельствам не стали запрещать совсем — была просто объявлена «бывшей»! Вместе со всеми прочими «бывшими». Вот была, например, знать, всякие князья и графья — а теперь знатные ткачихи и поварихи! Были писатели — а теперь тоже писатели, пролетарские, но и попутчики тоже, ещё получше пролетарских! Были полицейские — стали милиционеры! А были ещё попы — вместе с богами, знахарями и шаманами. Теперь богов (как выяснилось) нет, святое — государство, а попы и шаманы — бывшие, пережитки прошлого, в которых верят враги (ими мы сейчас займёмся) и отсталые старые бабки, тёмные, некультурные люди, дурачки (их мы пожалеем, ну и посмеёмся над ними — как в прекрасном фильме «Бриллиантовая рука» — во какой дурак! мещанин, жулик, шампанское по утрам пьёт и икона у него!) — именно так, свысока, с жалостью, в лучшем случае снисходительно…

Ну то есть что здесь самое основное? Культура осталась — и стала народной и передовой. Наука — вообще избавилась от оков царизма и пошла в гору. Архитектура — достижение народа и достояние народа. В общем, всё, что было — вопреки упованиям анархистов — осталось и улучшилось, приобрело новый, существенно более лучший, советский социалистический характер. А вот религия…

Такого не было нигде и никогда — кроме стран социализма. Потому что в религиозно нетерпимом мире до социализма даже преследуемые (истребляемые!) религиозные меньшинства — в том числе в неверотерпимых государствах — занимали своё место (хотя бы в подполье). И при изменении политической ситуации (Нантский эдикт, к примеру) менялись условия и люди — и религии — переопределяли порядок своей религиозной жизни по новому. Но в мире, идущем к светлому будущему, для религии и религиозной жизни было отведено (если всерьёз) только одно место — в прошлом. То есть в музеях (про искусство), в библиотеках (про литературу и науку, религиоведение всякое) и в домах престарелых (для уходящих в прошлое бабок, ну и немногочисленных недобитых попов).

Собственно, оставалась религиозная жизнь, билась живая нитка её только в некоторых укромных уголках. В сердцах «бабок» — причём далеко не всех, очень многие из них искренне поверили в идола советской власти! — ну и в душах разрозненных, преследуемых верующих, чьи дети учились конспирации (или обрекались на травлю и изгойство) в школе, чья карьера (если это не были уже прославленные и слишком ценные для власти люди) оказывалась под ударом или под запретом…

…И вот коммунизм повержен. Взамен его — демократия, а также Конституция и свободы: слова, печати, собраний и совести. И что теперь?

Религию (я чаще говорю о Русской Православной Церкви, но здесь скажем обо всех конфессиях и верованиях) разрешили. То есть из «условно-разрешённого», из сферы чего-то допустимого, но неприглядного (как пьянство и курение, например, ну или нудистские пляжи в Латвийской ССР) перевели в разрешённое безусловно. И даже стали религии помогать — вернули какое-то количество разрушенных и изуродованных храмов, разрешили — собственными силами — строить новые. В какой-то момент это стало престижно — а замечательный и уникальный по своему благому результату проект восстановления Храма Христа Спасителя вообще в какой-то момент стал модным в лужковском бомонде. Прекрасно стали чувствовать себя постаревшие интеллигентные неофиты 60−70 гг., к ним подтянулась молодёжь набора 90-х, возникли и сообщества верующих консервативного, а то и радикального толка. Но главное — религия перестала быть экстримом, она пошла в мир, возвращая себе — своё. Место религии в жизни общества и государства.

А вот теперь давайте ответим на вопрос о том, что это за место. Ответим на него с позиций — не светских (потому что «светское» у нас стало синонимом безрелигиозного или даже антирелигиозного), но мирских. Потому что православное христианство не заявляет никаких претензий на мирскую, политическую власть. Оно — словами св. апостола Петра — призывает христиан быть покорными «всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро», но никогда не забывает, что эти слова, вместе со словами св. апостола Павла («несть власти аще не от Бога») были (исторически) сказаны не о власти «православных государей», но о власти будущего погубителя первоверховных апостолов — язычника Нерона.

Так вот, все претензии Православной Церкви — огромные, даже безграничные — это претензии на души и помыслы людские (в том числе, конечно, на души и помыслы «князей» и «царей»). Но эти претензии проходят по ведомству Царства, которое «не от мира сего». В «мире сем» Православная Церковь начинала проповедь под властью языческих императоров, продолжала — под властью императоров-христиан, уклонявшихся (иногда на десятки и сотни лет) в самые глубокие ереси, потом на века осталась на положении ущемлённого «миллета» под мусульманским владычеством. А отклонения от такого разделения Царства и государства в синодальный период в Российской империи закончились для Церкви колоссальными скорбями и гонениями.

Но именно в государстве, провозглашающем свободу совести и декларирующем своё уважительное признание всех традиционных религий, положение Церкви и — шире — религии оказалось сомнительным и неопределённым. И совершенно непонятным оказывается, на что религия имеет право, а на что — нет.

Давайте попробуем исходить из того, что дословно совпадает в христианском вероучении и в Конституции России. Государство — от мира сего. Оно занимается устройством мирских дел. Оно заботится обо всех своих гражданах, которые имеют равные права, вне зависимости от своего религиозного (или атеистического, или агностического) выбора. Оно выстраивает свою политику в их интересах и опираясь на их волеизъявление.

А теперь давайте на минуту отвлечёмся от религии и возьмём, например, культуру. Безразлично ли государство к культуре? Нет, существует целое министерство культуры, целый Совет по культуре при президенте страны, существует культурная политика, существует федеральный бюджет и региональные бюджеты «на культуру» — в том числе на театры, цирки, музеи. Существуют частные и государственные культурные учреждения, все они — чаще — платные и приносят — иногда — хороший доход государству и собственникам. А ещё: существуют государственные и негосударственные учебные заведения (музыкальные школы, художественные и театральные училища и вузы, консерватории). Ни у кого никаких сомнений не возникает? Типа: Бове Большой театр строил не для того, чтобы там балерины ногами махали? А ведь и то посмотреть: кого у нас в стране больше — любителей классического балета или православных верующих?

На самом деле это вовсе не шутка. Балет — и опера — признаны и уважаемы государством от имени всего народа на основании исторического опыта, уважения к памяти предков, национального престижа, много чего ещё… Балет и опера не являются частью государства и не претендуют на власть в стране. Людей, не интересующихся оперой и балетом, в стране — абсолютное большинство. Но ни у кого из вменяемых общественных авторитетов — даже у тех, кому медведь на ухо наступил, даже у тех, кто из музыки признаёт только «русский шансон» (и тех, и других у нас в элитах полно, смею вас заверить) — не повернётся язык потребовать от мастеров оперы и балета «отделения от государства». А так — и президентские гранты выделяются, и ремонт идёт грандиозный, и гордимся тем, что «в области балета мы впереди планеты всей».

О медицине мне — применительно к теме религии — уже приходилось говорить (http://www.fontanka.ru/2015/07/31/062/). Никто не сомневается в праве и обязанности государства вкладывать средства в развитие медицины, содержать за государственный счёт больницы и поликлиники. Несмотря на то, что есть люди, которые медицину не признают. По тем или иным причинам, например, религиозным.

А теперь вернёмся от культуры и медицины к религии, оставаясь сугубо на мирской точке зрения. Но! — мирской, а не атеистической. Что такое религия? Это очень важная сторона жизни человека, важная для огромного количества граждан страны. По всем опросам, верующих у нас в стране больше, чем атеистов. Воцерковлённых, «практикующих» — православных, мусульман, буддистов, иудеев — ну, может быть, и не большинство, но точно больше, чем балетоманов. И для всех этих людей сфера их духовного здоровья исключительно важна. Для некоторых, возможно, даже более важна, чем сфера здоровья физического. И — есть сфера человеческой деятельности, связанная с религией, с разными конфессиями, которая существует веками и тысячелетиями, оказывает и оказывала влияние на культуру и медицину, включает множество людей — «служителей культа» — а также инфраструктуру (храмы, молельные дома, мечети, синагоги и др.) и строгий календарный распорядок. И всё это имеет место в России, в стране, которой управляет государственная власть. Которая по Конституции «отделена от церкви». И что из этого?

Ещё раз: государство отделено от медицины. Государство отделено от культуры. Государство отделено от человека (в противном случае — это тоталитарное государство). Но его задача — забота о тех, от кого оно отделено! Везде существуют свои профессиональные стандарты и сообщества. Везде — свобода участия или неучастия граждан. Но как может государство не участвовать в обеспечении такой огромной и всеобъемлющей, такой определяющей, такой традиционной и государствообразующей сферы жизни людей, как религиозная? Как это может быть, что государство не финансирует напрямую из бюджета (хотя бы частично) деятельность служителей традиционных религий? Как это возможно, что выстроенные руками верующих для богослужений архитектурные сооружения (да, великие произведения искусства, да, культурное наследие) кто-то будет «передавать» Церкви или «не передавать» Церкви?

Ответ очевиден. Всё это может быть только в том случае, если в стране, на уровне государственной власти, официально или конспиративно продолжает господствовать государственная идеология — атеизм. Если — не вслух, а так, для своих, «ну мы-то с вами понимаем» — признано, что «Бога нет — это медицинский факт». И что Церковь (какая там «Церковь» — так, РПЦ) как была, так и остаётся резервацией для заблуждающихся, суеверных людей, заповедником уходящей натуры. Ну, расширили немного резервацию, отказались от того, чтобы «показать по телевизору последнего попа до конца XX века» — но дела-то у нас не здесь, а в Сколково! И только в этом случае может быть объяснено, что до сих пор государство Российское трусливо менжуется в этом важнейшем своём деле, стесняется объявить духовную жизнь своих граждан предметом своей первейшей заботы.

Между тем, пока оно — государство — не занимается этим важнейшим, стратегическим делом, оказывающим глубочайшее влияние на все уровни жизни страны, на её настоящее и будущее (разве что — время от времени — устраивая пиароёмкие представления вокруг открытия, прошу заметить, вовсе не православного храма, а самой крупной в Европе соборной мечети), — получается не «отделение» церкви от государства, а их полное рассогласование, опасная разбалансировка. Всё равно как оставить больницы и поликлиники на самообеспечение «приходских касс», а финансирование крупнейших медицинских центров поставить в зависимость от благой воли каких-нибудь филантропов-миллиардеров.

И — разумеется — при таком, государственном, политическом подходе поддержку должна получить религиозная жизнь всех граждан страны. Не только православных и мусульман. И никаких вопросов об «относительном весе» разных конфессий возникнуть не сможет — не возникает же вопросов о том, должно ли государство поддерживать элитарное искусство, фундаментальную науку, изучение и преподавание редких языков малых народов, в общем, всё то, что дорого нам не числом, а… просто очень дорого.

А жизнь атеистов? Ну, свобода совести означает, что человек вправе не исповедовать никакой религии. Равно как право на жизнь — не лечиться ни в какой больнице. Им хочется объединиться в конфессию и основать свои храмы? Во-первых, у них есть уже несколько компартий. Во-вторых, можно и основать.

Но только при таком подходе становятся ясными границы. Роль государства в религиозной жизни — огромная. Государственная религиозная политика — в том числе финансово обеспеченная — стратегическая. Суть этой роли, этой политики — обеспечение возможности самореализации и развития важнейшей сферы жизни. Значит ли это, что государство получает — как при г-не обер-прокуроре Св. Синода в Российской империи — право вмешиваться в дела Церкви, в религиозные вопросы? Конечно, нет. Но вот вопросы разграничения сфер влияния, межрелигиозные и в церковно-общественные отношения оно регулировать обязано — и делать это жёстко: в таком государстве, как наше, не могут быть терпимы ни публичное «от имени православия» хулиганство какого-нибудь гиперактивного Эван-Эвоэнова, ни столь же публичные и совершенно злонамеренные оскорбления в адрес Церкви и верующих со стороны какого-нибудь странного Невзорова. При этом, конечно, государство, у которого есть религиозная политика, не может не понимать, что «веротерпимость» может быть только государственной, что ни одна из религий не может всерьёз быть терпимой к другим вероучениям и в лучшем случае — как православие — способна, с оговорками, на проповедь «человекотерпимости». А значит, оно обязано как сдерживать поползновения чересчур активных пастырей и, скажем, улемов на конфликтное выяснение отношений «на чужой территории» театров и музеев, так и прекращать господдержку тех арт-проектов, для которых воинствующий «антиклерикализм» становится единственным художественным содержанием.

Но и роль религии — а главное, роль Православной Церкви — в стране, где мирская власть берёт на себя ответственность за все основные сферы жизни людей, в том числе за религиозную сферу, становится несравнимо более определённой. Потому что если прекратится ханжеское умолчание о государствообразующей роли Церкви, об историческом значении Православия, о праве и обязанности Русской Церкви свершать свою проповедь для всех — от рядовых «мирян» до самых высоких лидеров, — то существенно ослабеет искушение подменить эту проповедь связями, гешефтами и политическим влиянием. Губительное искушение превратить так нужную борьбу за то, чтобы политика в России стала православной, — в борьбу за то, чтобы Православие в России стало политическим (а значит, уже не православным).

А политика в России не станет православной, если все (или хотя бы все, кроме мусульман) российские политики примутся активно креститься на публике и цитировать в твиттере Св. Отцов. Она будет православной только тогда, когда она — в рамках мирской Конституции, в условиях многоконфессионального общества — станет делом рук православных христиан, живущих и действующих — лучше бы втайне — по закону Христовой любви.