Долгие годы и десятилетия сведения об интернациональных партизанских бригадах, действовавших на оккупированных территориях, хранились под грифом «секретно» — сегодня архивы частично открыты, но немногие спешат за достоверными данными

В наши дни история отважного испанского воина, возглавившего партизанский отряд в лесах Ленинградской области и очень рано умершего, вновь «оживает» благодаря людям, присоединившимся к этой летописи по мере восстановления забытых или с течением времени утраченных фактов, разобравшимся в сложной цепочке событий и человеческих отношений.

Двадцатичетырехлетний долгожитель

Легендарный Франциско Эрнесто Гульон Майор — таково полное имя героя, который прожил всего двадцать четыре года. Но его можно считать долгожителем, если брать в расчет то, что он успел за недолгую жизнь. Этот испанец был награждён орденом Ленина и медалью «За оборону Ленинграда».

Подробности необычной судьбы Гульона и его особого партизанского отряда, «ниточку за ниточкой», несколько месяцев назад начал «разматывать» неравнодушный человек, коренной житель Санкт-Петербурга Станислав Вязьменский. Библиотечные архивы, находки из «сундуков» букинистов привели его к современникам, что-либо знающим о предмете поиска. Сказать, что он заинтересовался — значит, ничего не сказать. Воскрешение Гульона было бы невозможно без Станислава, буквально загоревшегося идеей узнать как можно больше.

Он отыскал фолианты, документы и письма, вышел на краеведа Вячеслава Васильевича Савельева, живущего в тех местах, где действовал партизанский отряд, и журналиста Веру Константиновну Попову — вдову Марка Гаазе, работавшего в середине шестидесятых годов со школьниками-следопытами. Вместе с оставшимися в живых испанскими бойцами интернационального отряда Хоакином Гомесом и Крестино Лобо они нашли и перезахоронили в братскую могилу на берегу Красногорского озера, рядом с деревнями Красные Горки и Волок Лужского района останки 17 партизан. 5 июля 1970 года там появился памятник. На большой плите — надписи на русском и испанском языках: «Партизанам интернационального партизанского отряда». И ниже, более мелким шрифтом: «Путь длиною в 160 дней проделал по Лужской земле отряд под командованием Франциско Эрнесто Гульона» (автор строк — Вера Попова — прим. ИА REGNUM).

Спустя 45 лет, в конце апреля 2015 года, в преддверии 70-летнего юбилея Победы, Вера Константиновна снова оказалась в этих местах и впервые с тех пор встретилась с краеведом, жителем деревни Красные Горки Вячеславом Васильевичем Савельевым у маленькой деревянной церкви рядом с его домом. А почти напротив — давно закрытая школа с наглухо заколоченными окнами — детей в этом маленьком населенном пункте практически не осталось, до ближайшей школы — 25 километров…

Вячеслав Васильевич рассказал, что когда началась война, ему было всего три года. Но запомнилось, как отец Василий Сергеевич Савельев — учитель биологии той самой давно заколоченной местной школы, склонившись над тетрадкой, писал что-то карандашом. Дневники сохранились. В одной из тетрадей, день за днём, записи 1941−1942 годов. «30 августа 1941 года. Непостижимое, неподдающееся описанию творится дело: ужаснется и содрогнется будущее, глядя на прошлое… За два месяца гитлеровские войска прошли большое расстояние. 24-го нас покинули последние посты наблюдения ВНОС (войска воздушного наблюдения, оповещения и связи). В этот же день, с 8:30 вечера немцы продвинулись от Осьмино к нам и стали обстреливать деревню… это было начало ещё худшей действительности… везде, где прошли каратели, остались только пожарища, да едкий дымок, вызывающий слезы гнева и отдаленной мести…».

Есть и такие записи: «15 октября 1942 года. Летают советские самолеты и сбрасывают парашютистов, из которых уже многих взяли и некоторых расстреляли…», «14 декабря. Вчера расстреляли двух парашютистов в Замостье… Сколько жизней молодых людей уже уничтожено в угоду этой проклятой войне…». Рассказывая о событиях «давно минувших дней», краевед читал отрывки из отцовского дневника и показывал на карте места, в которых действовал партизанский отряд Гульона.

Бегущий к грозе

В этот же день был приглашен к памятнику партизанам интернационального партизанского отряда над братской могилой испанских партизан Генеральный консул Испании в Санкт-Петербурге Хуан Антонио Мартинес-Каттанео. На вопрос о том, насколько реально отыскать в его стране потомков партизан-испанцев, в том числе, Франциско Гульона, консул ответил так: «Не знаю, насколько это легко будет сделать, потому что прошло много лет. Время идет, и это может быть препятствием для того, чтобы найти причастных к событиям людей. Если говорить конкретно о господине Гульоне, то стоит вспомнить, что ему было всего 24 года. Хотя есть информация, что он состоял в браке с русской женщиной. По данным, которые у нас есть, в браке они состояли недолго, и неизвестно, были ли у них дети».

По словам Хуана Антонио Мартинес-Каттанео, алгоритм действий понятен. «Сначала — запрос в Генеральное консульство в Москве, сотрудников там намного больше, чем в Петербурге — соотношение примерно один к десяти. Затем есть шанс что-то узнать из актов гражданского состояния об этих испанских гражданах. Если повезет, можем идти каким-то дальнейшим путем. Мы уже получили кое-какую информацию о том, что Гульон был капитаном испанской республиканской армии. Это звание ему было присвоено в семнадцать лет. О том, как он попал в Россию, мы не знаем».

Прозвучавшее предложение познакомить современных испанских детей с событиями той войны вызвало живой отклик консула: он назвал его интересным, правда, отметив, что Лужский район Ленинградской области «несколько» меньше, чем столица Испании и родина Франциско Гульона — Мадрид.

Перед тем, как присутствующие проследовали к памятнику, Вера Константиновна Попова прочла Хуану Антонио Мартинесу-Каттанео стихотворение Гарсиа Лорки на испанском языке, и перевела:

Мертвый он лежал на улице

С кинжалом в груди, и никто его не видел…

Мама, как дрожал уличный фонарь,

Мама, как дрожал уличный фонарик.

Было утро…

«Строчки грустные, но, кажется, соответствуют настроению тех, кто хотя бы раз задумался о матерях, потерявших своих детей», — объяснила она. Когда шли к памятнику, рассказала, как его открывали: «Почти сорок пять лет прошло — страшно подумать! Тогда здесь не было этих высоких деревьев — только незащищенный от ветра, высокий берег озера. Вместе со следопытами тогда открывали памятник, кроме оставшихся в живых партизан-испанцев, наши партизаны и те добровольцы — антифашисты, которые в конце 30-х годов воевали в Испании. Тогда, если помните, наши мальчишки бежали туда, а Советский союз принимал «детей, бегущих от грозы» — несколько тысяч маленьких испанцев. Позади у них оставались режим Франко и бомбежка Герники, а впереди была Великая Отечественная война. А рано повзрослевшего испанца Франциско Гульона можно считать, наоборот, «бегущим к грозе».

Возложили цветы, помолчали, а потом оказалось, что Генеральный консул решил на время отложить серьезные петербургские дела. Хуан Антонио Мартинес отправился ещё к одному памятнику — единственному в России — «Партизанская слава», посвященному партизанам Псковской, Новгородской и Ленинградской областей (в 1941—1945 годах это была единая Ленинградская область).

Жизнь и смерть

Франциско Эрнесто Гульону не суждено было погибнуть в бою. Он, 24-летний, умер за полгода до конца войны (3 ноября 1944 года). По одной из версий, от последствий боевых ранений, по другой — от тяжёлого воспаления лёгких. А до того была жизнь… Ему не суждено было доучиться в университете Мадрида. Во время гражданской войны на Пиренеях учебу заменили сражения. В СССР попал в 1939-м. Работал на Челябинском тракторном заводе. До начала Великой Отечественной войны учился в Харьковском институте иностранных языков (отлично писал по-русски).

«С первых дней Великой Отечественной сотни испанцев, живших в Ленинграде, Москве, Ростове, Харькове, Днепропетровске, явились на мобилизационные пункты, чтобы влиться в ряды Красной Армии. Многие из них уже имели боевой опыт на полях сражений в родной Испании. Испанцы остро переживали события первых дней и недель войны — они хотели отомстить за лежащую в руинах под игом фашизма родину. Но у местных властей не было приказа сверху, и обескураженные добровольцы слышали объяснения такого рода: «Да, товарищи испанцы, мы понимаем ваше желание сражаться на фронте, но и вы нас поймите, нам не даны необходимые распоряжения…». Тогда группа добровольцев отправилась в Москву для встречи в Коминтерне с Пасионарией, Долорес Ибаррури. (Я размышляю — успел ли уже в тот момент сын Долорес, Рубен Руис Ибаррури, записаться в ряды Красной Армии?) Долорес сказала: надо немного подождать. «Я полностью понимаю и одобряю ваше желание отправиться на фронт. Но вопрос серьезный, и он не в моей компетенции. Дело за советскими военными руководителями…» Наконец разрешение было получено. В июле 1941 года более сотни испанцев и влились в ряды отряда добровольцев, формирования наподобие интербригад на фронте под Мадридом, но как бы наоборот — дивизия была укомплектована исключительно испанцами…» (из воспоминаний Вирхилио де лос Льяноса Маса о годах, проведенных в Ленинграде).

Долорес Ибаррури благословила бойцов перед отправкой на фронт такими словами: «Сегодня, как и вчера, вы встаете с оружием в руках против фашизма. Я уверена — вы достойно будете сражаться плечом к плечу рядом с советскими бойцами. Битва с гитлеризмом — это битва и за нашу свободу, за освобождение Испании».

В октябре 1941-го, встретившись со старым знакомым Ильёй Стариновым, Франциско Гульон вошел в состав партизанской группы, получившей приказ минировать Харьков — важнейший стратегический транспортный узел Советского Союза. Военачальники считали, что нельзя было отдавать этот важный узел фашистам целым и невредимым. Поэтому было начато минирование и уничтожение важных объектов в Харькове и его окрестностях.

14 сентября 1942 года главнокомандующий партизанским движением Климент Ворошилов подписал приказ № 0038 — о создании интернационального партизанского отряда под командованием Гульона. Место действия — треугольник Луга-Сиверская-Батецкая.

Особому отряду Гульона надлежало совершать диверсии на оккупированной фашистами территории и вести разведку среди солдат и офицеров франкистской «Голубой дивизии», воевавшей на стороне фашистов. Из-за неграмотного десантирования группа Гульона оказалась совсем не в том «квадрате», где надлежало по плану операции — отряду пришлось пройти пешком около ста километров.

После успешных диверсионных операций на Варшавской и Балтийской железнодорожных линиях, отряд обосновался на островке посреди большого болота Базач (примерно в 15 км от деревни Красные Горы). Оттуда небольшие партизанские группы отправлялись на выполнение диверсионных заданий. В отчете всего о двух днях войны (документ хранится в Центральном государственном архиве историко-политических документов Санкт-Петербурга) Гульон записал: «10 октября 1942 года. Группа из 7 человек (Гульон, Гомес, Викторов, Обухов, Фрейксас, Хименес и Семенов) установила одну мину и 5 кг тола возле станции Веймарн.

11 октября на этой линии взорвался и пошел под откос товарный эшелон из 40 вагонов с грузом! 10 октября в 23 часа 30 минут группа лейтенанта Барлодяна (бойцы Мартин, Тарасенко, Матвеев и Руис) установила недалеко от станции Низовская 4 мины и 7 зарядов тола. В 0 часов 15 минут 11 октября подорвался поезд, идущий на Ленинград, в составе 50 вагонов…»

19 марта 1943 года при переходе линии фронта в районе Мясного Бора отряд понес тяжелые боевые потери. В расположение своих вернулись только трое: тяжело раненный Гульон, Евгений Семенов и Гомес.

Лежа в госпитале в поселке Хвойная, Франциско записал в своем дневнике: «Ко мне приходила женщина. Она принесла мне фрукты. За что? Она меня даже не знает. Знает только, что я — советский офицер, награждённый орденом Ленина. Этого достаточно. Я один, совершенно один. И всё же чувствую любовь со стороны незнакомых людей, озабоченных тем, чтобы мне было хорошо, чтобы я выздоровел…».

День похорон Гульона также описал в своих воспоминаниях его соотечественник — Вирхилио Маса. «Утром (3 ноября 1944 год) нам сообщили, что от пулевых ранений, полученных на Ленинградском фронте, скончался капитан Советской Армии Франциско Эрнесто Гульон… Никогда не изгладится из памяти скорбный день похорон. Я не мог отвести взгляда от бледного лица Франциско, коренного мадридца, который был всего на три года старше меня и моих друзей-студентов. Гроб с телом Франциско, в военной форме под звуки похоронного марша, пронесли на плечах его фронтовые товарищи через площадь Дзержинского и мимо здания НКВД (с 1991 года Лубянская площадь в Москве), которому подчинялись партизаны. Он не был министром, крупным военачальником или политическим лидером Республики. Он подчинялся голосу совести».

К слову, об этом Франциско Гульон сам написал ещё в начале сороковых: «…я жажду жить, хорошо проводить время, но лучше погибнуть сегодня в борьбе, чем жить завтра под фашистским сапогом…».

Евгения Дылева