Провал американского «двухступенчатого подхода» на переговорах в Швейцарии повлечёт новый виток конфронтации между Тегераном и Вашингтоном

Переговоры в Лозанне начались для иранской делегации со скандала. Амир Хоссейн Мотахи, входивший в личный журналистский пул Хасана Рухани, отвечавший в его избирательной кампании 2013 года за работу с социальными сетями, а затем, после победы на выборах, координировавший работу президентской администрации со студенческими активистами, — попросил политического убежища в Швейцарии. И перед тем, как его, по давней традиции спецслужб, забрали для интенсивного опроса, успел дать несколько интервью.

Большая часть сказанного им — типичный для перебежчиков трёп о том, что «он выбрал свободу», что в Иране у него отсутствовала возможность «писать правду», что «кровавый режим муллократии заставлял его лгать». От себя добавлю, что злодейства режима в отношении Мотахи этим не ограничивались, они еще угрозами заставили его занять должность председателя Ассоциации студентов-журналистов страны и получать более чем приличную по иранским меркам зарплату. Впрочем, это, как известно, судьба любого высокопоставленного предателя и особого внимания не заслуживает. В данных им интервью гораздо интереснее другое — информация о поведении на различных переговорах с Ираном главы американской делегации Джона Керри.

«Он проявлял необычайную активность, — сообщает Мотахи. — Иногда у иранской делегации создавалось впечатление, что именно американцы ведут за нас диалог с остальными членами „шестёрки“. Порой мы узнавали, что он сообщал другим делегациям, что тот или иной спорный вопрос им уже согласован с Зарифом и Аракчи, хотя на самом деле никаких конкретных договоренностей ещё не было».

Джон Керри в политике с 1972 года. За его спиной огромный опыт интриг и подковерных схваток, в том числе — активное участие в расследовании дела «Иран-контрас», которое позволило нанести серьезный удар по позициям республиканцев в формировании внешней политики. Но исход переговоров в Лозанне показал, что задуманного им и Обамой «молниеносного решения» вопроса по иранской ядерной программе, над которой администрация Белого дома активно работает с 2013 года, — откровенно не получается. А из этого следует уже более серьезный вывод: наличие неких негласных договоренностей между Вашингтоном и Тегераном, касающихся и «иранского атомного досье», и сотрудничества по региональным вопросам, — мягко говоря, дезинформация, которая исходит от американской стороны.

В чем, по большому счету, был смысл последних переговоров в Швейцарии, которые так неприлично затянулись, что их уже успели ехидно окрестить «сидением в Лозанне»? Первым этапом пресловутого «двухступенчатого подхода», который конгресс, ожесточенно критикующий «иранскую политику» администрации Обамы, навязал Белому дому: «Политическое соглашение к 31 марта, итоговый документ к 30 июня». То есть принятие в Лозанне неких закрепленных на бумаге «основных принципов» должно было стать своеобразной генеральной репетицией итогового Соглашения по ядерной программе Ирана.

Но это, разумеется, ещё не всё. Предложив «двухступенчатый подход», конгресс, по сути, предложил администрации пройти тест на правдивость, на то, насколько заявления Белого дома и Госдепартамента об успехах в диалоге с Ираном соответствуют действительности. Тест оказался провален. Задуманное действо — «блестящий успех американской дипломатии» — не состоялось, Тегеран отказался следовать написанному для него сценарию, а главный герой оказался Хлестаковым, фееричным, но неэффективным. Одновременно с этим в Лозанне очевидным стали и ещё два обстоятельства, крайне неприятные для Вашингтона. Во-первых, окончательно выяснилось, что США, по сути, не могут найти рычагов дипломатического и политического давления на ядерную программу Ирана. Переговоры идут уже 12 лет, были испробованы и шантаж, и террор, и санкции, но результатом этого стало лишь то, что если, например, в начале процесса Тегеран имел нескольких сотен центрифуг, то сейчас их около 18 тысяч, а атомная отрасль Ирана, способная решать самые сложные задачи, стала реальностью.

Во-вторых, стало очевидным, что ради снятия части санкций Тегеран не намерен серьёзно поступаться своими геополитическими интересами в Леванте, Сирии, Ираке, Йемене или где-то ещё. И уж тем более идти на сотрудничество с Вашингтоном в региональных вопросах. О чём, собственно, однозначно заявил Верховный лидер Ирана Али Хаменеи в своих публичных «Замечаниях в связи с ядерными переговорами»: «Цели, которые преследует Америка в региональных вопросах, находятся в диаметрально противоположной позиции по отношению к нашим целям. Мы ни в коем случае не будем разговаривать с Америкой ни по региональным вопросам, ни по вопросам внутренним, ни по вопросам вооружения». В диалоге с Тегераном и Обама, и Керри допустили серьезную ошибку, проистекающую из непонимания ими иранского менталитета. Своей активностью, оживленными дискуссиями с конгрессом, информационными вбросами и всем остальным — они создали у иранского руководства впечатление, что сегодня благополучный исход переговоров нужен в первую очередь именно американскому президенту. Замечу, что эта ошибка была откровенно запрограммированной — серьезных специалистов, таких, например, как Уильям Бернс, отправили в отставку, а вместо них набрали Псаки и прочих «романтиков экспорта демократии».

За что, собственно, и поплатились. Сначала на переговорах в Лозанне иранцы заявили, что ранее достигнутые договоренности о вывозе обогащенного урана из страны для них неприемлемы. Чуть погодя Тегеран ужесточил и свою позицию по вопросу санкций, настаивая, что если после заключения итогового Соглашения не будет снята большая часть ограничений, введённых в отношении Ирана Советом Безопасности ООН, то переговоры вообще не имеют особого смысла.

Было бы неверным говорить, что Белый дом все эти восемнадцать месяцев, прошедших с момента заключения «временного протокола» по иранской ядерной программе, просто продавливал свою позицию, не пытаясь найти никакого компромисса. Эволюция взглядов действительно имела место. Если изначально Вашингтон настаивал на том, что иранская программа вообще не имеет права на существование, то сегодня речь идет уже о том, что в Иране останется около шести тысяч центрифуг и некоторая часть низкообогащённого урана. И пусть всё это будет находиться под жестким международным контролем, но в принципе США готовы признать право Тегерана на реализацию мирной ядерной программы.

Но Иран считает эту уступку декоративной и незначительной. Для него главный вопрос заключается только и исключительно в снятии международных санкций. Тех самых, которые Вашингтон рассматривает сегодня как инструмент хоть какого-то влияния на Тегеран. И, естественно, не хочет этого инструмента лишаться, поскольку опасается, что без него на Иран вообще не будет никакой «управы» за исключением военных методов. Без принципиального решения американцами этой дилеммы и «генеральная репетиция» была изначально обречена на провал, и итоговое соглашение 30 июня, как предупредил Сергей Лавров, может оказаться под вопросом.

«Политическое соглашение», которое должно было стать итогом прошедших переговоров, так и не появилось. Невнятные заявления о «прогрессе» и «начале работы над техническими приложениями к итоговому соглашению» ни Обама, ни Керри, при всех их талантах, не смогут «продать» американскому конгрессу и антииранской коалиции под видом «успешного завершения первого этапа двухступенчатого подхода».

Остается единственный выход — ужесточение позиций в отношении Тегерана, создание условий, когда он будет не выдвигать условия, а просить их ему озвучить. Ситуация на Ближнем Востоке и вокруг иранских границ предоставляет массу возможностей для такого сценария. К реализации которого Вашингтон и приступит после бесславного окончания «сидения в Лозанне».