За трое суток, оставшихся до наступления 24 ноября, намеченной год назад даты подписания Соглашения по ядерной программе между Ираном и «шестеркой» международных посредников, оптимизм сохраняют только Джон Керри и Джавад Зариф. Исключительно от того, впрочем, что «положение обязывает».

К исходу третьего дня «финишной прямой» — заключительного этапа переговоров по иранскому «ядерному досье», начавшихся 18 ноября в австрийской столице, все комментарии официальных источников сводятся к заявлениям о «значительном прогрессе» и «полушаге, оставшемся до подписания соглашения с Ираном». В переводе с дипломатического на нормальный язык это означает, что переговорный процесс топчется на месте.

Собственно, кроме иранской и американской делегации оптимизма в отношении того, что Соглашение будет подписано именно 24 ноября, в срок, который был определен год назад в Женеве, больше никто не испытывает. Вполне определенно по данному поводу высказался российский заместитель министра иностранных дел Сергей Рябков. 19 ноября об этом же сказал в Риге его британский коллега, министр Филип Хэммонд. Буквально несколько часов назад о низкой вероятности подписания Соглашения именно 24 ноября заявили и французские переговорщики.

Да и оптимизм, излучаемый Джоном Керри, его заместителем Уэнди Шерман и иранским министром иностранных дел Джавадом Зарифом, выглядит несколько натянутым и больше напоминает «хорошую мину при плохой игре». Что вполне объяснимо — в Вене наступил «момент истины», даже самые ангажированные комментаторы не могут более скрывать того обстоятельства, что основное противоборство за столом переговоров идет между Ираном и США, и сейчас только от Вашингтона зависит, последует ли 24 ноября реальное закрытие «ядерного досье» Тегерана.

И для администрации Белого дома, и для команды иранского президента «нулевой результат» в предстоящий понедельник будет означать серьезное политическое поражение, причем — на «внутреннем фронте». Ни политические оппоненты Рухани, ни противники Обамы не замедлят использовать провал переговоров для развертывания кампании с одной стороны — в Тегеране — «против соглашателей, которым не хватило компетентности разглядеть двуличие позиции Запада», с другой — в Вашингтоне — «против либеральных подходов нынешней администрации в отношении диктатуры аятолл, понимающих только язык силы».

Именно из-за стремления делегаций США и Ирана сгладить негативные внутриполитические последствия и появился тот самый «запасной вариант», о котором уже сообщало ИА REGNUM. Который, в частности, предусматривает, что 24 ноября в Вене будут подписаны некие «базовые принципы общего Соглашения с Ираном», а «спорные детали», по которым договориться не удалось — станут предметом отдельных консультаций в ближайшем будущем.

Собственно, за этой откровенно лукавой формулировкой — «спорные детали» — и скрывается главный вопрос, на котором «споткнулся» переговорный процесс: вопрос о сроках и объемах тех санкций, которые будут сняты с Тегерана в обмен на подписание им нынешнего текста Соглашения. Именно в этом вопросе, а отнюдь не в количестве центрифуг или процентах обогащения, заключен вообще весь смысл переговоров, которые уже несколько лет ведет Тегеран со своими оппонентами, поскольку без отмены санкций любой диалог с «шестеркой» не имеет для Ирана особого значения.

Но проблема в том, что Вашингтон, а вслед за ним и руководство Евросоюза, не намерены полностью отказываться от санкций как инструмента «принуждения Тегерана к диалогу». Хотя — здесь есть один интересный нюанс. Санкции в отношении Ирана Белый дом начал вводить с 1979 года, сразу же после Исламской революции и падения шахского режима. Открыл историю санкционной войны президентский Executive Order 12170 Джимми Картера в 1979 году, согласно которому были заморожены все иранские активы (примерно 12 миллиардов долларов).

Тогда причиною введения санкций стал захват иранскими студентами посольства США и находящихся в нем сотрудников. Заложников освободили в момент инаугурации Рейгана, но вот о возвращении замороженных активов новый президент США тут же «забыл», оставив данный вопрос для последующего торга.

Необходимо отметить, что в вопросе санкций против Ирана все президенты США сохраняли трогательную преемственность, вне зависимости от охлаждения или потепления отношений Запада с Исламской республикой и уж тем более — вне зависимости от состояния иранского «ядерного досье». В результате, к настоящему времени только американскими санкциями «охвачены» примерно 53 из 76 основных отраслей иранской экономики. А поскольку далеко не все из них связаны с ядерной программой, то иранская дипломатия попала в своеобразную «ловушку»: часть санкций может быть снята только в процессе двухсторонних переговоров с США или ЕС (которые никакой готовности к такому диалогу пока не проявляют). А для снятия остальных — Тегерану «шестеркой» предложен громоздкий механизм: «испытательный срок» — проверка инспекторами МАГАТЭ — консультации с «шестеркой» — снятие небольшой части санкций.

Словом, вырабатывая «общие принципы и подходы», стороны откладывали главный вопрос «на потом», причем и Иран, и США рассчитывали разыграть этот «козырь» в своих интересах. В результате американские и иранские переговорщики, сумев договориться в отношении «красных линий» по чисто техническим вопросам, за год демонстраций нового иранского президента к самому широкому диалогу с Западом так и не смогли выработать «красных линий» в отношении главного вопроса — о санкциях.

Итогом такой ситуации станет то, что с учетом повышенной значимости данного вопроса как для Вашингтона, так и для Тегерана, переговоры по санкциям могут растянуться на срок, никак не меньший, чем потребовалось времени для достижения соглашения по «базовым принципам и подходам». Следовательно, даже если стороны и сумеют подписать 24 ноября некий документ, то это будет явно не то полноценное соглашение, которого ожидают не только в США и Иране, но и во многих других странах.

Но складывающуюся ситуацию можно и нужно рассматривать под другим углом — с позиций российских интересов. И если для определенных политических кругов в Вашингтоне и Тегеране достигнутый к 24 ноября результат будет достаточно пессимистичен, то для Москвы открываются новые политические и экономические возможности не только на иранском направлении, но и в «Большом Иране» — регионе от Сирии до Пакистана — в целом.

Случись невероятное, то есть — произойди через трое суток снятие большинства санкций с Ирана, и у России не будет практически нет никаких шансов в конкуренции с Западом на иранском рынке. Стремясь погасить в Иране любые пророссийские тенденции, и США, и его партнеры могли бы предложить Тегерану максимум возможного — от участия в модернизации промышленности до строительства новых ядерных реакторов, тем более, что правовые препятствия для этого будут если и не полностью, то хотя бы частично сняты. Для России это стало бы серьезным ударом, поскольку за расширением экономического партнерства всегда неизбежно наступает очередь партнерства политического.

Но поскольку в ближайшее время «нормализации» отношений между Ираном и Западом не произойдет, у России есть все шансы закрепить свои позиции в стратегически важных отраслях иранской экономики, в первую очередь — энергетике, атомной промышленности и ряде других. Ну а там, возможно, придет время для политического партнерства, и не только в Сирии, но и в «мягком подбрюшье» России — Средней Азии и Афганистане.

Важно только понимать, что после 24 ноября — при любом исходе переговоров — «борьба за Иран» станет еще интенсивнее. И пессимизм других участников этой борьбы в связи с итогами Вены означает для России возможность занять в преддверии её нового этапа более выгодные позиции.

Игорь Панкратенко, Восточная редакция ИА REGNUM