Россия начала отвод войск от границ Украины на фоне непрекращающихся обстрелов Донецкой агломерации. Конфликт, очевидно, пытаются заморозить — однако перевод его в «спящий» режим по приднестровскому или абхазо-осетинскому образцу маловероятен.

Посмотрим на ситуацию на Донбассе ближе. Упорные бои за аэропорт Донецка и ключевой для Донбасса транспортный узел в Дебальцево демонстрирую два малоприятных для Новороссии факта. Во-первых, ВСУ до сих пор удерживают плацдармы, необходимые отнюдь не для прочной обороны, а для попытки реванша, или, как минимум, для продолжения регулярных обстрелов Донецка. Во-вторых, слухи о кончине ВСУ и достижении ополчением паритета сильно преувеличены.

Итак, что представляют собой ВСУ сейчас? Фактические потери украинских силовиков достаточно велики, но далеко не дотягивают до периодически всплывающих в СМИ астрономических цифр. Потери убитыми составили, по реалистичным оценкам, 2-2,5 тыс. человек, что даёт вероятную цифру потерь ранеными в 8-10 тыс.; естественно, часть из них вернулась в строй. Третья волна мобилизации, несмотря на фактический провал, всё же позволила поставить под ружьё примерно столько же призывников. В целом, группировка ВСУ на Донбассе практически не сократилась количественно. Проблемой для армии является в основном снижающееся «качество» — наиболее боеспособные формирования довоенных ВСУ, и без того не слишком многочисленные, понесли существенные потери. Так, суммарные потери (убитыми и ранеными) 25-й аэромобильной бригады составили до 40% — иными словами, 1,2 тыс. человек из 3 тыс.

Озвученная Порошенко информация о потере 58% бронетехники формально может означать в том числе утрату примерно 350 из более чем шести сотен официально стоявших на вооружении довоенных ВСУ танков. Это в разы превышает документально подтверждённые независимыми источниками потери и даёт их верхнюю возможную оценку. Однако потери ВСУ объективно весьма значительны — на что указывает, например, переход к гораздо более дорогостоящему и трудоёмкому ремонту машин, находившихся на хранении не только фактически, но и по мнению украинского минобороны.

Рациональное объяснение нестыковок вполне однозначно. Во-первых, стоит учитывать, что далеко не вся официально состоявшая на вооружении техника была введена в строй. Во-вторых, основная часть потерь украинской армии в бронетехнике (до 2/3) не являются собственно боевыми. Речь, в целом, идёт о вполне правдоподобном результате сочетания безобразного, в большинстве своём, состояния наскоро отремонтированной (капитальный ремонт танков для собственных ВС не проводился на Украине с… 1991го года) техники как минимум почти четвертьвековой давности, низкой квалификации экипажей, со своей стороны сделавших всё, чтобы эту проблему усугубить, тривиального всеобщего воровства и специфики местных ремонтных служб.

Как результат — марши, превращающиеся в цепочку аварий, отсутствие элементарных навыков (например, движения в колонне), продажа на сторону ГСМ, ремонт техники в режиме он-лайн с помощью всемогущего фейсбука и приступы шпиономании. В итоге Украина оказалась явно неспособна единовременно поддерживать в боеспособном состоянии то количество техники, которое было накоплено к началу атаки на Иловайск. В той или иной степени это характерно для всех родов войск.

Проблема в том, что, во-первых, это не только и даже не столько проблема недостатка ресурсов — это проблема неумения их адекватно использовать; умение, как это ни печально в данном случае, приходит с опытом. Во-вторых, в большинстве случаев потери ВСУ не являются безвозвратными — очевидно, что очень значительная часть «потерянных» машин остаётся ремонтопригодной. Прогрессирующие проблемы с комплектующими, безусловно, замедлят и ограничат ввод «пострадавшей» бронетехники в строй, но, к сожалению, не смогут его полностью остановить.

При этом стоит отметить, что массовое распространение всевозможных самодеятельных бронированных поделок на вооружении украинских силовиков само по себе свидетельствует не об истощении запасов ремонтопригодной «брони», а об остром нежелании военных вручать тяжёлое вооружение добровольческим формированиям, очень часто представляющим собой обычные банды — с очевидной перспективой продажи техники на сторону или её молниеносного превращения в металлолом.

Иными словами, несмотря на потери, группировка ВСУ на Донбассе всё ещё как минимум вдвое превосходит ополчение по численности, а остатки украинского «бронированного кулака» даже при максимально возможной оценке потерь всё ещё втрое больше, чем всё, чем располагает ополчение, и могут быть ещё увеличены за счёт техники, снимаемой с «официального» хранения. Далее, Киев намерен реанимировать военную авиацию, введя в строй до конца года 17 самолётов и 3 вертолёта (8 самолётов уже введены). Равным образом, «нелетальные» поставки западных «партнёров» (например, планируемые поставки систем управления артиллерийским огнём и БПЛА) способны привести к весьма неприятным последствиям, очень существенно подняв эффективность собственной техники украинских ВС. Чтобы потери ВСУ стали необратимыми, понадобится ещё один «Иловайск» (имея ввиду общий разгромный результат августа).

Между тем, по другую сторону фронта с прекращением активной работы взявшего паузу «военторга» вновь материализуется традиционная болезнь Донбасса — оружейный голод. Так, несмотря на значительный приток добровольцев в ополчение, их зачастую не удаётся даже просто экипировать и снабдить стрелковым оружием. Начинает ощущаться дефицит боеприпасов. Cостояние трофейной техники отнюдь не лучше, чем у ВСУ, при этом возможностей для её ввода в строй на порядок меньше — «ВПК» Донбасса по очевидным причинам сталкивается со всеми проблемами ВПК Украины, но в гораздо более выраженной форме. Подготовка ополчения к зимней кампании более или менее удовлетворительно завершена только для частей первой линии. Организационный хаос и отсутствие единого командования только усугубляют проблему.

Бои за аэропорт со всей очевидностью показывают слабые места ополчения. Безусловно, это отнюдь не лёгкий объект для штурма. Это внушительный комплекс зданий, до войны обслуживавший около 20% украинского трафика. Площадь якобы разрушенного нового терминала составляет 58 тыс. кв. м, при этом у него есть полноценный подземный этаж площадью порядка 15 тыс. кв. м. Недалеко от старого терминала находится большое бомбоубежище, построенное в советский период. 45-ти метровая диспетчерская вышка позволяет эффективно корректировать огонь артиллерии и представляет собой более чем удобную позицию для ведения обстрела.

Однако проблемы «объекта» возводятся в квадрат внутренними проблемами ополчения. Режим вялотекущего обстрела и вялотекущего штурма подобного объекта при отсутствии его полной блокады — это худшее, что можно придумать. Иными словами, здесь мы видим скверное сочетание более чем странного «планирования», с объективным недостатком сил и средств. Так, полноценной артподготовки, как правило, не видно. Между тем, времена эфемерных блокпостов прошли, и аэропорт — не последний хорошо укреплённый узел обороны в окрестностях Донецка.

Иными словами, ВСУ всё ещё обладают достаточным потенциалом, чтобы предпринять наступление с ограниченными целями, а к концу месяца их перевес над ополчением окажется ещё более значительным — как из-за восстановления собственного потенциала, так и из-за снижения возможностей ополчения, несущего едва ли восполняемые потери в боях. При этом, в отличие от своего противника, украинская армия «не видит» для себя ограничений по применению тяжёлого оружия по городской застройке — потери среди мирного населения Киев и его «партнёров» волнуют весьма мало.

Напротив, любые наступательные действия ополчения проблемны уже сейчас, а по мере создания Киевом хотя бы очень относительно вменяемых укреплённых районов будут осложнены ещё больше. Действия диверсионно-разведывательных групп с исчезновением «зелёнки» будут затруднены.

В случае сохранения дееспособности центральным правительством эта ситуация будет ухудшаться. Крайне урбанизированный Донбасс с огромной по площади городской застройкой путём весьма ограниченных усилий можно превратить в специфический эквивалент Фландрии образца 1914-18 гг. — любой наступающий, не способный или не готовый массированно применять тяжёлое вооружение без оглядки на потери гражданского населения, должен будет столкнуться с тяжёлыми позиционными боями.

Таковы возможности сторон. Каковы их цели? Цель ДНР и ЛНР очевидна — пережить зиму с минимальными потерями, избежав гуманитарной катастрофы.

Цели Киева выглядят несколько иначе. На Украину надвигается экономический «идеальный шторм», и предельно важно, чтобы сваленный в грузовике («как для скота» (с)) хлеб, раздаваемый губернатором Балутой и возможность спать в своей постели казались подданным бесконечно более привлекательными, чем жизнь в Донецке. Недовольному населению активно и очень небезуспешно навязывают «стокгольмский синдром»: буквально «помоги правительству убить несогласных, иначе правительство убьёт тебя». Иными словами, любой ценой создать проблемы для Донбасса и не позволить ему нормально пережить зиму для Киева является единственным выходом из сложившейся ситуации.

При этом подписанные в Минске документы примечательны не только тем, что к чему-либо обязывают только Россию, фактическим признанием наличия на Украине благополучно отсутствующих там российских войск (одним из условий является «вывод всех иностранных войск», а в списке отводимого вооружения указаны «Торнадо», едва начавшие поступать на вооружение российской армии). Он де-факто позволяет ВСУ в любой момент перейти к активным наступательным действиям — пункт о выводе «так называемых наёмников» практически невыполним. Иными словами, украинская сторона продавила положения меморандума, предоставляющие ей неограниченные возможности для «легального» реванша или локальных нарушений перемирия.

В то же время, параллельно активно генерируются «казус белли» — так, ещё до начала активных действий ополчения в Дебальцево было сообщено о 76 обстрелах в этом районе, которых странным образом не заметили наблюдатели ОБСЕ.

Параллельно из Киева звучат примечательные заявления. Порошенко: «Следующая неделя будет определяющей. Вроде бы с россиянами мы обо всем договорились. Насколько искренни эти договоренности, следующая неделя покажет. Смогут ли они успокоить бандитов, которые расстреливают мирные села как по эту, так и по ту сторону линии соприкосновения, — или мы россиянам в этом поможем».

Риторика известного «верностью» своим обещаниям «гаранта» не заслуживала бы внимания, если бы на низовом уровне слишком близко не пересекалась с практикой: обстрел с последующим заявлением обстреливаемому, что он обстрелял сам себя — обычная практика. Отныне нарушающие режим прекращения огня армейцы практически получили индульгенцию.

Иными словами, продолжение артиллерийского террора, провокации и периодические вспышки ограниченных боевых действий по инициативе Киева (при его подготовке к полноценному реваншу) — это лучшее, на что можно рассчитывать в сложившейся ситуации. При этом такая ситуация может длиться годами.

Классическая ситуация «замороженного» конфликта возникает принципиально иначе, чем в случае с Донбассом. Так, длительная стабильность в Приднестровье была обеспечена двумя факторами. Во-первых, армия Приднестровья гораздо сильнее молдавской. Во-вторых, в Приднестровье Молдавия столкнулась с фактором до недавнего времени «непреодолимой силы» — неизбежностью вмешательства 14-й российской армии. После проигранной битвы за Бендеры в 1992-м в Кишенёве слишком хорошо почувствовали запах пороха. Нынешний мир на границах Абхазии и Южной Осетии был обеспечен той же «непреодолимой силой».

Случай Нагорно-Карабахского конфликта, где прямого вмешательства внешних сил не было, ещё более показателен. Для «принуждения к миру» Азербайджана понадобилось длинная серия поражений азербайджанской армии на протяжении всего 1993-го, потеря территорий, выходивших далеко за изначальные границы Нагорного Карабаха, и, наконец, Тер-терский разгром 1994-го, поставивший точку в попытке реванша. По официальным данным Баку, потери азербайджанских военнослужащих составили 11557 человек (численность населения Азербайджана в 1989-м — 5 млн. 805 тыс.).

Иными словами, всё, к чему ведёт нынешняя политика «компромиссов» — это либо отложенная «геополитическая Цусима» с откровенной капитуляцией, либо очень специфичное «замораживание» конфликта в стадии «ожесточённого перемирия» с параллельным превращением Донецка в гигантский аналог Бейрута в его худшие годы. Последствия второго варианта предсказуемы: существование вечного очага напряжённости с систематически гибнущим русским населением — это, осторожно выражаясь, дестабилизирующий фактор как внутри страны, так и за её пределами. Это тоже — «Цусима».