21 сентября 1820 года в Кишинев приехал А.С.Пушкин. Раевские отправились в Каменку, в имение матери генерала Н. Н. Раевского Е. Н. Давыдовой. В Каменке жили два ее сына от второго брака - Александр Львович и Василий Львович Давыдовы. Так начинался первый "кишиневский период" поэта, который историки датируют всего двумя месяцами - с конца сентября до конца ноября. Эти два месяца считаются самыми загадочными в биографии поэта.

В начале двадцатых годах 19-го века Кишинев расширялся от реки на окружающие холмы. На самой вершине одного из них находился небольшой двухэтажный дом наместника Бессарабии генерала Ивана Инзова. Ниже дома Инзова теснились жилища казаков. Пушкин остановился в заезжем доме "у Ивана Николаева Наумова". Только во второй половине ноября Пушкин, как предполагают краеведы, переехал от Наумова в нижний этаж дома Инзова.

Осень и зима 1820 года выдались теплыми. Вплоть до Нового года не выпало ни одного клока снегу. Расхаживая по кишиневским улочкам, Пушкин наверняка испытывал те же чувства, что и А.Ф. Вельтман, прибывший сюда двумя годами ранее. Он служил офицером по квартирмейстерской части, проводил военно-топографические съемки Бессарабии. Потом он писал: "Первое, что бросилось мне в глаза, были шинки и мелочные лавки, почти во всяком доме на окошках стояли в бутылках вино и водка, а на широких оконных ставнях табак, сера, гвозди, дробь, веревки, мешти, кушмы, кошковал, масло.. Всемогущий! - думал я. - Здесь везде продают; где же живут те, которые покупают? Встречал повсюду русских, молдаван, греков, сербов, болгар, турков, жидов и пр.. Приехать из глухого переулка Белокаменной Москвы на перекресток брожения и столкновения всех древних народов Азии и Европы и найти их в такой дружбе и согласии очень приятно".

В описаниях современников пребывание Пушкина в Кишиневе описывается в романтических тонах. Якобы поэт только и делал, что ходил на вечера и балы - то у наместника, куда собиралась вся кишенёвская знать, то в доме Александра Кантакузина. Исключать этого, конечно, нельзя. Бессарабская ветвь Катакузиных начиналась с Матея Кантакузина. Он сыграл важную роль в подписании мирного договора между Турцией и Россией 1774 года, в который внёс несколько пунктов, благоприятствующих положению Бессарабии. Турки этого ему не простили и Катакузиным пришлось бежать в Россию. Отношение Екатерины Второй к ним было хорошее, она их приняла с уважением и почётом, и одарила земельными наделами. Сыновья Матея Александр и Георгий остались в Бессарабии. Других сведений, позволяющих более подробно рассказать о первом "кишиневском периоде" жизни Пушкина нет. В то же время обстановку в крае и в городе современники называли "динамической". Отзвуки революций, потрясавших в это время южную Европу, доносились сюда гораздо быстрее и воспринимались острее.

Игра министра Меттерниха

Осенью 1820 года шла подготовка к конгрессу пяти союзных держав в Троппау. Предстояло обсудить вопрос о неаполитанской революции. Но задолго до этого началась ожесточенная политическая борьба между Каподистрия и министром иностранных дел Австрии Меттернихом. Как пишет историк Х.Г. Инсаров, Меттерних был в курсе всего, что происходило в Петербурге. "Мне кажется, - пишет Меттерних, - что я нахожусь в центре тонкой паутинной сети, сотканной мною, по примеру моих друзей пауков, которых я так люблю и которыми нередко восхищаюсь! Императора Александра нужно... изолировать от его окружающих...".

Но разыграть интригу между Каподистрия и Нессельроде ему не удавалось. Современники вспоминали, что в это время Каподистрия - стройный, довольно высокий ростом, одетый весь в черное, на фоне которого ярко выделялась строгость белизны галстука и причесанных волос в модном европейском стиле - был бледен, с трудом скрывал волнение. Генерал-кавалергард князь Александр Ипсиланти со своими тремя братьями, гвардейскими офицерами Димитрием, Георгием и Николаем уже был в Измаиле. Он с согласия Каподистрия готовился начать национально-освободительное восстание в Греции. Главным из тех, на кого возлагал свои надежды Ипсиланти, был командир 16-й пехотной дивизии 33-летний генерал-майор Михаил Федорович Орлов. Его дивизия входила в состав 6-го корпуса 2-й армии. Но неожиданно в начале ноября Ипсиланти меняет план действий. В конце декабря 1820 года в Измаиле должен был состояться военный совет "Филики этерия", на котором должно было быть озвучено решение выступить не в Греции, а в Молдавии и Валахии, затем пробиваться в Грецию через Македонию.

В 1962 году историк С. С. Ланда опубликовал свидетельство близкого к семье Ипсиланти современника событий, греческого историка И. Филимона. Он считает, что было достигнуто не только соглашение между двумя генералами, но и получено согласие Каподострии на проведение такой операции. Но конгресс в Троппау, начавший работу 11 октября 1820 года, все испортил. "Я провел сегодняшнее утро со встречи с с Каподистрия, - писал Миттерних. - Представьте себе, каково было мое удивление: он не сделал ни одной апокалиптической декларации! Я начал нашу беседу, встав твердо на свою почву, то есть на почву здравого рассудка. Я пошел на его прошлое, он мне вторил. Я начал описывать будущее, как я его понимаю, он выразил мне полное согласие. Наконец, я начал смеяться - он тоже".

Из документов, относящихся к той эпохе, для нас интерес представляет пространная аналитическая записка, написанная Меттернихом для Александра Первого в этот момент, - "Политическое credo князя Меттерниха". "Пусть каждое правительство заставит замолчать доктринеров в своей стране и выразит презрение к доктринам других стран, - пишет Меттерних. - Этого тем более не следует допускать, что уступки такого рода не только не примиряют партии с правительством, но, наоборот, усиливают их стремление захватить власть".

Что сломало Каподистрию

Некоторые историки утверждают, что Меттерниху в Троппау повезло в том, что едва государи и дипломаты съехались на съезд, как туда пришли известия о происшедшей в октябре 1820 года "семеновской истории" - демонстративных выступлениях солдат элитарного Семеновского гвардейского полка в Петербурге. Меттерниху удалось получить сведения об этом происшествии раньше, чем доехал до императора Александра курьер П.Я. Чаадаев. Меттерних представил Александру дело так, что и в России уже начинается нечто вроде испанских и неаполитанских событий.

Обратимся к известным документам. М. И. Муравьев-Апостол написал в 1870-х годах "Воспоминания о семёновской истории 1820 г.". О поездке Чаадаева Муравьев-Апостол сообщает: "Граф Лебцельтерн, австрийский посланник, поспешил уведомить Меттерниха о случившемся с Семёновским полком, отправив своего курьера в Лайбах. Как бы ни спешил Чаадаев, он не мог предупредить иностранного курьера, посланного тремя днями раньше". Далее Муравьев-Апостол пишет: "Чаадаев по прибытии в Лайбах отвечал на вопрос императора Александра Первого: "Где ты остановился? - У князя А. С. Меншикова, Ваше Величество. - Будь осторожен с ним. Не говори о случившемся с Семёновским полком". После этого разговора Чаадаев решился бросить службу.

Александр Сергеевич Меншиков (1787-1869) - правнук знаменитого сподвижника Петра Первого Александра Даниловича Меншикова. Он был близок к Н.Н. Новосильцеву, М.С. Воронцову и конкурировал с А.А. Аракчеевым. В 1816 году он был зачислен в свиту его императорского величества в чине генерал-майора и назначен директором канцелярии Главного штаба. С 1817 года - генерал-адъютант и исполняющий должность генерал-квартирмейстера Главного штаба. Неслучайно, что вскоре с целью удалить его из Петербурга Меншикову была предложена должность командующего Черноморским флотом, от которой он отказался. В 1913 году Великий Князь Николай Михайлович издал в России книгу "Донесения австрийского посланника при русском дворе Лебцельтерна за 1819-1826 годы". Он доказал, что Лебцельтерн являлся "конфидентом" Меттерниха, поддерживал тесные контакты с членами российских тайных обществ. Так что в конце 1820 года Меттерних пожинал плоды своих закулисных побед. Вскоре он занял пост государственного канцлера.

Зачем Ермолова вызывали в Петербург

Из "Записок" генерала А.П. Ермолова: "Из России имел я известие, что государь по окончании конгресса в Троппау возвратится к новому году в С.-Петербург. Выехав из Тифлиса... до самого Орла не имел я никаких из Петербурга известий. Посланный ко мне фельдъегерь ехал другою из России дорогою и заболел в пути (!). С ним, как после узнал я, посланы были бумаги, что возникшая в Неаполе революция понудила союзных государей продолжить конгресс, и дабы находиться ближе к месту происшествий, перенесен оный в город Лайбах, в австрийских владениях, куда уже отправился император, и потому нет ничего точного насчет его возвращения. Мог я, пробыв в Петербурге, не дождаться государя, ибо не приличествовало мне долгое время быть в отсутствии от своего места, возвратиться же из Орла было не более прилично, ибо никто не поверил бы, что неизвестны мне были происшествия.. Итак, предпочел я ехать далее".

Биографы генерала утверждают, что кандидатура Ермолова рассматривалась императором Александром Первым в качестве главы военного министерства. Но "дорогу" якобы "перешел" граф Аракчеев. Однако по версии Дениса Давыдова, Ермолов искал "протекции" у Аракчеева для перевода его на Кавказ. Было одно важное обстоятельство, которое сближало этих двух людей. Дело было в том, что они принадлежали не только к военной "партии артиллеристов", но имели и общие корни: их предки являлись выходцами из Золотой Орды, перешедшими еще в XV - XVI веках на службу к русским князьям. Сам Ермолов вспоминал, что ведет свой род от знатного татарского мурзы Арслана, и свое поведение на Кавказе подчеркнуто выстраивал на восточный лад. В переговорах с персами он называл себя одним из потомков знаменитого Чингисхана, который покорил Кавказ и Персию. Поэтому появление на Кавказе высокого российского чиновника-чингизида ставило его выше не только правившей в Персии династии Каджаров, но мелких ханов и представителей грузинской царской фамилии.

Алексей Петрович ранее уже бывал на Кавказе. "Двадцать лет назад проезжал я Кавказскую линию, будучи капитаном артиллерии, в молодых весьма летах и служа под начальством генерал-аншефа графа Зубова, который с корпусом войск действовал против персиян в 1796 году, - пишет в своих "Записках" Ермолов. - Предместник мой, генерал от инфантерии Ртищев нетерпеливо ожидал меня, ибо желал скорее возвратиться в Россию, куда супруга его уже прежде отправилась". Николай Федорович Ртищев выдержал в этом регионе серьезную нагрузку. Ему удалось выиграть русско-персидскую войну 1806-1813 годов, подписать 12 октября 1813 года с Персией Гюлистанский мир, по которому она отказалась от притязаний на Дагестан, Грузию, Имеретию, Абхазию, Мингрелию и признала российские права на Карабахское, Гянджинское, Шекинское, Ширванское, Дербентское, Кубанское, Бакинское и Талышинское ханства. Успехи, достигнутые им, писал известный кавказовед Ад. Берже, "были тем замечательнее, что высшее правительство наше, занятое политическими замешательствами в Европе, не могло уделять южной своей окраине империи того внимания, которого требовали обстоятельства времени". Ртищев правил краем как обычной российской губернией, что вело к вовлечению в непростые политические интриги местной знати, которая успела "протоптать тропинку" в высокие коридоры власти. В результате у Ртищева были испорчены отношения и с министром иностранных дел графом Нессельроде и с военным министром графом Аракчеевым.

В 1815 году в Россию прибыло чрезвычайное персидское посольство во главе с министром иностранных дел Абул Хасан-ханом. Главной его целью было склонить Александра Первого на уступку Ирану отвоеванных у него владений. Особенно много дискуссий шло вокруг судьбы Талышского ханства. Русский император в целях сохранения мира с Персией допускал возможность возвращения ей этого ханства, но предлагал выделить его в какое-либо особое территориально-государственное образование. В то же время активизировалась "грузинская фронда", которая лишалась возможности с помощью русского оружия добиться осуществления своих "национальных интересов" - создания на осколках Персии проекта "Великой Грузии". Именно она, имевшая влиятельные связи как при персидском дворе, так и в окружении императора Александра Первого, стремилась устранить с Кавказа Ермолова. "Я получил высочайший рескрипт и приказание приехать в Лайбах, - пишет генерал. - Начальник Главного штаба сообщил мне, чтобы я поспешил приехать. Были слухи, что я назначен главнокомандующим идущей в Италию армии, и прежде отъезда моего из Петербурга получены некоторые иностранные газеты, в коих о том упоминаемо было. Не было на сей счет указа, хотя во время пребывания в Лайбахе государь и император австрийский не один раз о том мне говорили. Проживши в Петербурге до 30 числа августа, в первых числах сентября я отправился обратно в Грузию, чего многие не ожидали".

Пушкин пробыл в Кишиневе только до середины ноября 1820 года. Затем он уехал на три месяца в Каменку, имение матери генерала Н. Н. Раевского, Е. Н. Давыдовой. Отъездом Пушкина в Каменку завершается так называемый "первый период пребывания в Бессарабии". О нем, как выясняется, известно очень мало и очень много.