За обсуждениями инициатив типа "Хватит кормить Кавказ" и предвыборной роли кавказской темы, есть большой риск не заметить тех процессов, которые набирают силу в самих северокавказских республиках. Надо признать, что наиболее острые события, происходящие там сегодня, уже довольно мало связаны с общероссийской (предвыборной или какой угодно другой) повесткой дня. Однако российская дискуссия по Кавказу может стать продуктивнее, если будет сосредотачиваться на том, что реально имеет место в кавказских регионах.

Митинг

С вечера пятницы, 25 ноября дагестанский интернет (а по активности населения в социальных сетях Дагестан - один из бесспорных лидеров среди регионов России) переполнялся сообщениями о митинге, прошедшем в Махачкале. Шествие, завершившееся возле здания, где находятся русский и лакский театры и где в этот момент проходил дагестано-азербайджанский экономический форум, в интернете многие сравнили с египетскими протестами.

Хор голосов, восклицающих "ля илаха илля Ллах" ('нет бога, кроме Аллаха') на махачкалинской улице, конечно, наводил на сравнение с арабской весной. Но на самом деле параллели с каирской площадью Тахрир "хромают". Даже если в мероприятии участвовало четыре тысячи человек (это как будто самая большая из называемых разными источниками цифр), для сегодняшней Махачкалы, фактическое население которой приближается к миллиону, это не очень много - по крайней мере, в сравнении со все тем же Тахриром. Кроме того, митинговый протест имел достаточно ясную мишень, и ею были не региональные власти, а силовики.

В Дагестане "власть" и "силовики" - понятия раздельные, и протест против одних не переносится автоматически на других. Именно поэтому - а не только по количеству митингующих - увидеть в махачкалинских событиях "каирский сценарий" сложно. Что касается работы правоохранительных органов, то она стабильно волнует дагестанское общество уже более десяти лет. И сама острая тема здесь - не коррупция, а то, что, в результате спецопераций периодически страдают люди, чья связь с бандподпольем, как утверждается, не доказана. Меняется власть в республике, меняется руководство МВД, радикально меняется ситуация в соседних регионах - а эта проблема как была, так и остается дагестанским проклятием. Подогревается проблема с двух сторон - и непрофессиональными действиями силовиков, и усилиями родственников некоторых пропавших или убитых граждан, которые, предъявляя претензии к полиции, не всегда рассказывают все об обстоятельствах и предыстории трагических инцидентов. В каждом конкретном исчезновении или гибели человека - своя правда и свои виновники, которых необходимо установить. Но сейчас градус общественного недовольства вокруг этого слишком велик, и подобные митинги можно ждать в будущем не раз.

Однако к протестному движению присоединяются не только родственники пострадавших граждан. Круг участников митингов шире. Точнее, среди них можно увидеть три круга разной величины. Вместе они образуют весьма заметное явление в сегодняшнем дагестанском обществе, которое уже трудно игнорировать.

Круг первый - старые оппоненты

Этот круг - самый узкий. Это мусульманские лидеры, заявившие о себе в Дагестане еще в 1990-е годы. Уже как минимум 20 лет принято говорить о двух течениях среди дагестанских мусульман. Называются они по-разному: суфизм и ваххабизм; традиционализм и салафизм; "мирные" и "радикалы" и т.д. При всех различиях в терминах и в стоящих за ними понятиях, у всех этих пар есть общая черта: всякий раз речь идет, с одной стороны, о Духовном управлении мусульман Дагестана (ДУМД), а с другой - об исламе, не связанном с этой структурой. Среди лидеров сегодняшних протестов - те мусульманские ученые, которые еще в первой половине 90-х вели религиозные споры с оппонентами, ставшими позднее столпами "официального" дагестанского ислама, то есть ДУМД.

В то далекое время Дагестан еще почти не знал ни терроризма, ни произвола силовиков, и эти споры были похожи на богословские диспуты, не омраченные никакими трагедиями. Затем пути тех, кто спорил с будущими лидерами ДУМД, разошлись. Некоторые, как известный проповедник Багаутдин Магомедов, оказались в рядах боевиков и вряд ли имеют шанс вернуться на родину. Некоторые, как брат Магомедова Аббас Кебедов, после нескольких лет тишины возвратились к активной деятельности и находятся в первых рядах участников протестов. Сторонники Кебедова образуют костяк организации "Ахль-Сунна", громко заявившей о себе в Дагестане в начале 2011 года. Наиболее заметные представители этого круга - нынешние или бывшие имамы мечетей. На многочисленных круглых столах, а также митингах они стремятся говорить от имени всех мусульман Дагестана, не находящихся в орбите ДУМД. Но сегодня таких мусульман больше, чем персональных сторонников деятелей из "Ахль-Сунна".

Круг второй - "джамаатовцы"

В федеральных СМИ под дагестанскими "джамаатами" (буквально это слово означает просто 'община') обычно подразумевают незаконные вооруженные формирования, а также села, демонстративно выходящие из-под юрисдикции России, объявляя себя "шариатской территорией". Однако таких сел мало, а явление, о котором идет речь, гораздо шире: оно включает в себя все общины, неподконтрольные ДУМД. Их много в южном Дагестане, где позиции ДУМД всегда были достаточно слабы, а также на дагестанской равнине к северу от Махачкалы (в частности, Кизилюртовский, Кизлярский районы). На сельской равнинной территории подобные общины часто состоят из переселенцев с гор. Например, в Кизлярском районе это выходцы из высокогорных Цумадинского и Цунтинского районов.

"Джамааты" стремятся ввести в своих селах исламское регулирование всех бытовых, хозяйственных вопросов, в том числе жизненно важного вопроса о земле. В этом деле "джамаатские" лидеры сегодня выигрывают у государства. И причина здесь не просто в коррумпированности последнего (хотя и случаи явной коррупции играют свою роль: когда, например, глава горного района отдает лучший участок дефицитных в горах сельхозземель под коттеджную застройку, население вряд ли безоговорочно примет его в качестве арбитра в земельных делах). Мне уже приходилось писать о том, насколько запутанной является система землепользования на огромной части равнинного Дагестана, отнесенной республиканским законом к землям отгонного животноводства. Там отсутствует не только возможность приватизации сельхозземель, но даже и прозрачные механизмы аренды. Именно это делает востребованными исламских "регуляторов", именно это объясняет появление земельных договоров между общинами, заключаемых в мечетях. Речь идет не о демонстративном отрицании российских законов: села, в которых мусульманские общины не связаны с ДУМД, обычно не прекращают взаимодействия с главами районов, а главы этих сел могут быть вхожи и в высокие кабинеты Махачкалы. Но в тех сферах, где государство не обеспечивает понятных механизмов правоприменения, начинает де факто действовать иное право.

Вопрос состоит в том, почему на этом правовом "рынке" успешны мусульманские лидеры, не связанные с ДУМД. Причин наверняка много, предположу лишь одну, довольно техническую: такие лидеры, как правило, пребывают вместе со своими сельскими общинами, постоянно живут в своих селах, на которые в первую очередь и распространяется их влияние. Авторитет же ДУМД - это авторитет шейхов, то есть учителей суфизма - мистического ислама, сторонники которого находятся в руководстве этой организации. На вопрос о том, сколько в Дагестане шейхов, разные верующие ответят по-разному, но по максимуму речь о двух-трех десятках. Известны случаи, когда для решения земельного спора сельским жителям приходилось ехать к шейху, живущему более чем за 100 километров от их села. Конечно, последователь суфизма с готовностью проделывает и гораздо более дальний путь к своему "устазу" - шейху, наставляющему его духовно. Но для решения бытовых вопросов такая система затруднительна.

Круг третий - исламские сети

Среди участников митинга были, конечно, не только представители сельских "джамаатов", но и городская молодежь. Эта исламская среда - наименее изученная. Ясно лишь, что для ее функционирования не имеют большого значения ни общественные организации, пытающиеся сегодня возглавить протесты, ни сельские мусульманские общины. В молодежной среде связи устанавливаются независимо и очень быстро - прежде всего, через интернет-форумы и через спортзалы.

О клановости и коррупции молодежь, пытающаяся найти достойную работу в городах Дагестана, знает не понаслышке. И надо признать: исламские лидеры, не связанные с ДУМД, успешно позиционируют себя в качестве борцов с этими общественными болезнями.

Ответ власти

Команда президента Магомедсалама Магомедова, возглавившего Дагестан весной 2010 года, с самого начала показала, что признает наличие разных течений в местном исламе и готово вести диалог со всеми. Своего рода "брендом" новой власти стала Комиссия по содействию в адаптации к мирной жизни лицам, решившим прекратить террористическую и экстремистскую деятельность. Однако эта комиссия сосредоточена на работе с членами НВФ. Что касается более широкого диалога, то весной 2011 года предпринимались попытки организовать переговоры между представителями ДУМД и Ахль-Сунна, но публичного продолжения они не имели, и неясно, есть ли у республиканской власти какая-либо стратегия по их продолжению.

Публичные протесты по поводу действий силовиков ставят перед дагестанской властью и другую проблему: как, дистанцируясь от руководителей правоохранительных органов, стремясь стать посредниками в переговорах, не испортить отношения с федеральными структурами.

В настоящий момент предлагать региональной власти какие-либо рецепты крайне трудно, тем более, что после выборов в Государственную Думу направление, связанное с исламом, силовиками и общественным примирением, в руководстве Дагестана, вполне вероятно, будут курировать новые люди. Зато можно указать на тот вариант развития событий, который представляется наиболее опасным. Если внутриисламские споры перейдут в борьбу за ресурсы, поощряемую госчиновниками, если сами эти госчиновники войдут во вкус лоббирования интересов тех или иных исламских структур или поставят эти структуры на службу собственным интересам - вот тогда все сегодняшние лидеры протестов перестанут что-либо значить для протестующих, а протестную энергию использует некая третья сила, о которой сегодня можно только строить догадки.